Эпиграф.
«В жизни такое бывает, чего ни в одной книжке не прочитаешь…»
Курт Воннегут «Бойня номер пять, или крестовый поход детей» (1969 г.)
29 января все совпало: я напечатал промо-тираж своего романа – 200 штук и мне стукнуло 55. В тот день ко мне заехал друг Миша и сказал:
— У тебя день рождения, ты книжку наконец-то издал. И я тебя сейчас поздравлю, но прежде задам вопрос. Ты помнишь, как Бродский получал Нобелевскую премию? Помнишь, что он был в галстуке Пастернака?
— Не помню. Как это? — я постарался сосредоточиться и вникнуть в суть Мишкиного вопроса, поскольку был в состоянии легкой мозговой диссоциации, как любой человек в день своего рождения.
— Так вот, я тебе и рассказываю, там была какая-то странная история, все толкуют ее по-разному, но факт остается фактом. Представь, Бродский вот прямо сейчас должен идти получать премию, а галстука-то у него нет! Как, где, что делать?! Скандал! Галстука нет, а протокол есть. И прийти на церемонию в голубой зал городской ратуши Стокгольма положено если не во фраке и бабочке, то в пиджаке и галстуке. Ты понимаешь, конечно, можно заявиться в твидовом пиджачишке, с гениально всклоченными волосами и в очках в недорогой оправе, но, твоя одежда — это цивилизационный код, бонтон и прежде всего уважение к тем, кто вокруг. А там тысяча гостей собирается. Плюс почтение к королю шведскому и его августейшему семейству нужно проявить.
— Это я понимаю. Но я не понимаю, Миша, к чему ты клонишь?
— Потерпи, осталось совсем немного, — друг хлопнул меня по плечу и
продолжил. — Так вот, в самый ответственный момент Борис Леонидович решительно снял свой галстук, отдал Иосифу Александровичу. Тот галстук повязал и пошел получать премию. И получил. А теперь посмотри сюда — у меня в руках презент и я его тебе вручаю.
— Спасибо, друг! — я взял из рук Михаила небольшую скромного вида коробку и мы обнялись.
В этот момент позвонил телефон и я отвлекся — мне как по команде начали звонить и поздравлять. Я не мог не оторваться ни на минуту. Это был шквал поздравлений.
— Да, да, успеем еще поболтать, — вполголоса проговорил Михаил. — Ты, пожалуйста, исполняй роль новорожденного и писателя в одном лице — тебе сегодня положено. Друг достал сигарету и тактично вышел на балкон.
Вышагивая по квартире, я долго говорил в телефон слова признательности, учтиво шутил и энергично рассыпался в благодарностях. Потом звонили еще и еще. А через 40 минут приехала дочка. Чмокнув меня в щеку жену, меня, Михаила, она сказала: пора ехать — все собираются в семь. Я надел костюм, белую рубашку, нафабрился, мы сели в машину и все вместе поехали на презентацию моей книжки.
В небольшом зале большого отеля собрались друзья, приятели и коллеги-журналисты. Меня обнимали, целовали, хвалили. Я выслушивал здравицы, читал отрывки романа, пил шампанское, фотографировался и подписывал книжки.
К полуночи и вечер и я оказались переполнены улыбками, впечатлениями, подарками и выпитым вином. За всей этой суетой, я так и не поговорил с Михаилом.
Утром следующего дня, выйдя на кухню, которая теперь имела вид магазина подарков, в который угодила бомба, я налил себе холодного вчерашнего кофе и подошел к окну. В странно-синем московском январском небе пролетали совершенно незимние облака. Вдруг накатила какая-то печаль и принесла с собой фразу: «После издания книжки, как и поле акта любви грустным становится всякое живое существо».
А потом наступил понедельник. Я не вылезал из редакции всю неделю — говорил с редакторами и дизайнерами, правил, резал хвосты, писал заходы, делал врезы, сочинял выкрики на обложку и не принадлежал самому себе. Только в пятницу, когда номер уехал в типографию, я по-настоящему пришел домой. За ужином налил себе выпить, включил музыку, сел на диван и перестал думать. И я бы так и продолжал сидеть и с удовольствием не думать еще какое-то время, если бы жена, прихлебывая чай, не сказала:
— Устала сегодня. После больницы заехала в магазин. И пропылесосить успела. Кстати, под столом в кабинете нашла коробку. Там галстук какой-то внутри. Я ее около ноутбука положила.
— О, совсем забыл. Это же Мишкин подарок — еще даже посмотреть не успел.
Я поднялся, прошлепал босиком в соседнюю комнату, взял со стола обыкновенную коробку для подарков, которые продаются в отделах упаковки и заглянул внутрь. В ней лежал свернутый галстук. Вернувшись на кухню, я достал и внимательно рассмотрел его. Темно-синий, с вышитыми изображениями маленьких красных всадников на белых, скачущих во весь опор, конях, а еще с какими-то башенками и диагональными строчками повторяющихся цифр 1776 1976 1776 1976. Галстук был не нов, если не сказать потерт и смешно широк, в соответствии давно ушедшей модой. На его обратной стороне на белом ярлыке были вышиты два слова Freedom of Choice — «свобода выбора»
— Каргановские штучки! Мишка вечно мудрит, — с улыбкой прокомментировал я осмотр галстука.
— Позвони ему, не ленись, – сказала жена. И я набрал номер друга.
— Привет, Миша, дорогой! Как ты жив?
— Василий, рад тебя приветствовать! Спасибо. Жив вроде бы пока, что само по себе приятно. Мишка хохотнул.
— Слушай, я не поблагодарил тебя за галстук. Симпатичная штуковина, похоже винтаж, редкость… Двухсотлетию независимости США посвящен! — Я улыбнулся.
— Да ничего симпатичного! Галстук чудовищный. Пошлейший. Таких уродливых галстуков еще поискать. — Мишка засмеялся и закашлялся. — Но есть одно обстоятельство, которое делает этот предмет гардероба, совершенно особенным. Выдающимся!.. — Михаил сделал многозначительную паузу. — Дело в том, что это галстук Курта Воннегута. Если тебе это имя о чем-то говорит…
Не слишком серьезный тон, каким было сделано это заявление, еще более усилили у меня ощущение спланированной дружеской каверзы.
— Да, ладно! Ты шутишь!! И, знаешь, шутка удалась!
— Это — чистая правда. Мне, когда я был в Штатах по работе, в знак особого расположения он достался от милой старушенции — хозяйки дома, где Воннегут снимал квартиру.
— Правда?! Вот это да! Миша, я впечатлен!
— Ты всегда торопишься, Вася. Я ведь недаром поведал тебе апокриф про Бродского и галстук Пастернака. И сейчас дело не в факте существования галстука Воннегута. И даже не в том факте, что я тебе его подарил. Просто я подумал, что это — хорошая традиция, когда один талантливый человек получает Нобелевскую премию по литературе в галстуке другого талантливого человека. И решил, если ты, когда-нибудь соберешься получать свою Нобелевскую премию, будет очень правильно, если ты не забудешь про этот галстук и наденешь его. Я буду искренне рад!
Мишка закончил тираду с явным удовольствием.
В ответ я еще раз поблагодарил друга и отшутился, заявив, что теперь, при наличии такой вещи, премия не за горами и что я уже сел за очередную нетленку. Мы попрощались. Взяв в руку галстук, я почувствовал его добротную плотную ткань и подумал: Какой Миша все-таки тонкий человек и изобретательный выдумщик.
Через минуту я полез в интернет. И знаете зачем? Я начал внимательно рассматривать фотографии Курта Воннегута. Вернее, его галстука. Я пересмотрел сотни фотографий и десятки галстуков. И… нашел его на черно-белом портрете писателя сделанном в 79 году — темный галстук, с изображениями маленьких всадников на белых, скачущих во весь опор, конях, а еще с какими-то башенками и диагональными строчками повторяющихся цифр 1776 1976 1776 1976.
