Догоним и перегоним!
Время, шло быстро и Володя, уже вполне осознанно наблюдал вокруг себя жизнь деревенских людей. Мальчик видел, что эта жизнь наполнена работой, и каждодневными хлопотами. В основном это был монотонный и изнурительный труд ради куска хлеба, который был нужен каждому человеку, чтобы, не умереть с голоду. Иногда это была работа очень тяжёлая, а иногда более лёгкая, но всегда рядом с этими трудностями проходил параллельный мир совершенно другой радостной жизни. Мальчик начал ощущать поэтичность простых вещей. Он уже видел и чувствовал, как каждый день встаёт со своего ложа торжественное солнце, как оно целый день проходит небесный свод золотым самородком, а затем уходит в вечернюю мглу. Володя наблюдал, как солнце, утомлённое своим движением, подходило к горизонту, медленно покидая дневной мир и его цвет, менялся от жёлтого, до живого цвета раскалённого металла, который вибрировал и издавал, как бы последнюю и самую красивую ноту. Затем наступала сумеречная тишина, уже действительно беззвучная, хотя деревенские звуки продолжали раздаваться, но они только подчёркивали наступившую тишь. В этой тишине, вначале робко то на одном конце села, то на другом, начинали звенеть песни. Потом это робкое песенное разноголосье набирал силу, и стекалось звонкими ручейками на окраину села, где был широкий вытоптанный увал. Здесь уже начиналось настоящее хоровое пение с припевками и пляской. Там, не смотря на тяжёлую работу и нужду, деревенская молодёжь проводила свои вечёрки. Горел яркий костёр, парни на углях пекли картошку, в перерывах между песнями, вздрагивал весёлый гомон и смех. Звучали переборы гармошки, и тренькала балалайка. Нужно заметить, по классической истории, да и литература этому немало способствовала, мы знаем деревенских людей, какими-то забитыми и угрюмыми тугодумами. Это было совершенно не так, Вовка наблюдал вокруг себя сельских жителей, хоть и простодушных, но рассудительных и совсем не глупых. Многих из них, не смотря на отсутствие большой грамоты, можно было назвать интеллигентами без всяких натяжек. Люди одевались бедно, одежда часто бывала в заплатках, но всегда чистенькой. По рукам у деревенского народа всегда ходили книги, которые люди часто обсуждали между собой. Деревенские женщины, на любой, даже самой тяжёлой работе, очень часто пели хором задушевные и мелодичные песни, которые сейчас уже никто и не помнит; потому, что те, настоящие народные песни давно забылись.
Время шло вперёд монотонным и равномерным чаканьем настенных ходиков. Вовка Глюк жил обычной жизнью деревенского мальчишки, но он жил среди взрослых людей, и конечно не мог, не наблюдать за этой жизнью взрослых. В 1957 году, в стране был запушен первый искусственный спутник земли. Радио бравурно рассказывало, какие мы молодцы и, как сильно обогнали Америку, а старшие школьники ходили по деревне героями и рассказывали людям, что такое космос и почему спутник летает и не падает на землю. Вечерам, народ вываливал на улицу смотреть, как движется по небу рукотворная звёздочка спутника. Глюк наблюдал, как у людей, в первые дни после запуска спутника, было приподнятое, даже праздничное настроение. У деревенского народа, на какое-то время в глазах появилась гордость, а улыбки красноречиво говорили – знай мол, наших – мы тоже не лаптем щи хлебаем. Параллельно с этой волной всеобщего бодрого настроения людей, начал расцветать ораторский талант Никиты Сергеевича Хрущёва – очередного главы государства. Он день и ночь говорил по радио свои речи, а газетные полосы были заполнены его докладами. Потом, Хрущев организовал очередной съезд партии, на котором было объявлено о культе личности Сталина, на этом же съезде было решено вынести его из мавзолея. Наконец-то, Хрущёва не заслоняла тень отца всех народов, теперь он, Никита Сергеевич, становился в стране главной фигурой. Самое интересное, что все эти начинания руководителя государства, живо обсуждались деревенским народом. У Никитки, так его называли деревенские, как руководителя страны было множество начинаний, и первое из них было конечно посевы кукурузы. В Сибири кукуруза росла плохо, часто замерзала, но деваться было некуда – план есть план, именно по этой причине колхозники и называли его Никиткой. Но самым значимым и заметным начинанием Никиты Сергеевича, конечно, было строительство коммунизма. При нём был разработан – «Моральный кодекс строителя коммунизма». Это были своего рода десять библейских заповедей, тщательно переработанных и подаваемых в коммунистическом духе. Народ толком никак не мог разобраться, что это такое – коммунизм. Как это так – всё будет общим и задарма? Однажды, проходя мимо колхозной конторы, Вовка услышал, как группа мужиков человек из пяти, обсуждали коммунизм. Известный деревенский ёрник дед Смирняк полушутя, полусерьёзно говорил:
– А вот мне интересно знать, при коммунизме бабы и дети будут тоже общественными, или останется всё по-старому?
Потом хмыкнул, и обращаясь к меланхоличному Ваське Игнатову, как бы про себя, сказал:
– А у тебя, Василий баба красивая, да и моложе моей на двадцать пять лет. Хм…интересно получается… А моя бабка к тебе пойдёт…? Что, Василий лады? Ну, тогда я в магазин за пузырём сбегаю – обмоем мену.
Наконец-то до Василия дошло, что дед его подначивает, на потеху всей компании. Он громко матюгнулся и протянул левую руку к деду, держа правую на излёте для удара. Но, куда там, дед Смирнов хоть и получал пенсию по старости, но на ноги был удивительно резвым. Через пару секунд он уже метрах в пятнадцати был от Васи. Он кричал Василию с безопасного расстояния:
– Да, ты чего раскипятился Василий? Ведь всего на недельку поменяемся, больше я не выдюжу! Да и моя бабка горячая, тебе тоже не сладко придётся. Хорошего помаленьку.
Мужики так хохотали, что, наверное их было слышно на другом конце деревни. А Смирняк продолжал:
– Я читал в газете, при коммунизме будет – «От каждого по труду, и каждому по потребностям». Это, как понимать надо? Рази ж твои потребности с моими можно сравнить Василий? Ты вон, чугунок картошки за один присест наворачиваешь, да полбулки хлеба уминаешь, а потом ишшо и крынку молока выдуешь. А я поклевал, как птичка и сыт бываю. Разные у нас с тобой потребности Вася.
Василий уже успокоился – он сообразил наконец, что дед шутит и злится на него только народ смешить. Он проворчал примирительно:
– Ладно, Хрен старый – чего ты там про бутылку толковал – держи трёшку – мужики, кто участвует?
Мужики начали шарить по карманам, дальнейший сценарий был известен.
Такое состояние общества было не только в Покровке, вся страна пребывала в недоумении по поводу коммунизма и вся страна гадала, как же его понимать? Был даже определён срок окончания строительства коммунизма – 1980 год, следовательно, в этом году должна была наступить эпоха полного изобилия. По всей стране висели лозунги – «НЫНЕШНЕЕ ПОКОЛЕНИЕ СОВЕТСКИХ ЛЮДЕЙ – БУДЕТ ЖИТЬ ПРИ КОММУНИЗМЕ!». Дед Смирняк в шутку говорил, по этому поводу:
– «А если, Никита не доживёт до 1980 года, с кого тогда спросишь?».
Коммунизм, для большинства населения Советского Союза; был обычной идеологией, в которую мало кто верил.
Всё можно было бы простить Никите Сергеевичу, что он ошибочно совершил за годы своего правления. Но одно его деяние оказалось для страны роковым. Это передача полуострова Крым из юрисдикции Российской Федерации, под юрисдикцию Украины. Считается, что это было практически, его единоличным решением. Если при целостности Советского Союза это мало, что значило, то после распада СССР этот вопрос возник, да так, что «Крымский кризис» поставил Украину и Россию на грань войны между ними.
Длинное начало конца
Наконец на смену волюнтаристу Хрущёву, изрядно утомившему людей, пришёл новый руководитель государства – Леонид Ильич Брежнев. В начале своего пребывания генсеком, у Брежнева были хорошие начинания, которые на фоне деятельности Хрущёва выгодно отличались. Например, колхозникам начали выдавать паспорта, а за работу стали платить живые деньги. Это замечание, может быть не вполне понятным современным людям, поэтому придётся пояснить – да, у колхозников не было паспортов и колхозникам не платили за работу денег, а если платили, то это были крохи. При Сталине, а потом и при Хрущёве; со времён организации колхозов, крестьянин не имел паспорта, если ему нужно было куда-то выехать, в гости или по делам, колхознику давали справку, что он член такого-то колхоза и всё – человек мог ехать по своей надобности. Однако, по этой справке никуда нельзя было устроится на работу, тем более прописаться, именно по этой причине, люди жили в колхозах и не разбегались, куда глаза глядят, от нищенской жизни. В общем, нужно сказать, что деревенский человек, за десять, а в страду, и двенадцать часов работы, зарабатывал денег раза в 3-4 меньше, чем городской рабочий за свои восемь часов работы. С приходом к власти Брежнева, ситуация в деревне изменилась. Колхозникам, за работу начали начислять деньги, по твёрдым расценкам. Начальство стало заинтересовывать крестьян рублём, что никак не соответствовало принципам строителей коммунизма, но делать было нечего. Хрущёвская болтовня и пустые обещание совершенно отбили руки и желание работать у деревенского люда, а сталинские репрессии, державшие людей в узде страха, уже забывались. Точно такая же картина наблюдалась в городе, у городских людей тоже пропало желание работать, страна всё больше и больше увлекалась алкоголем. Люди ходили на работу, честно отбывали своё время на рабочем месте, но работали спустя рукава, а пьянство в укромных уголках заводских и фабричных цехов стал обычной нормой. Зачастую, на выпивку из заводского цеха и воровали кто, что мог. Это положение вещей тоже образовалось не случайно. Начиная с дореволюционных времён, в Российской империи сложилась практика; строился завод, а параллельно с ним, строились заводские слободки. Вначале они состояли из бараков, но постепенно застраивались частными домами с приусадебными участками, да ещё с сарайчиком. Рабочий люд приноровился возделывать не только свой участочек, но рабочие ещё умудрялись держать поросёнка с десятком куриц в стайках, а самые оборотистые держали даже козу, или корову. Это было большим подспорьем для семей рабочих к заводской или фабричной зарплате. Конец такой практике тоже положил Никита Сергеевич Хрущёв, он поставил задачу каждому рабочему дать благоустроенную квартиру. Дать-то дали, но рабочему мужику стало некуда девать своё свободное время. От нечего делать большинство рабочих начали пьянствовать. Руководители предприятий всё это видели; и, что бы хоть как-то спасти положение придумали давать рабочим дачные участки. Так вместо заводских и фабричных посёлков вокруг городов начали расти дачные кооперативы. Ну, ни как, не хотели коммунисты, что бы народ кормил себя сам, без партийной указки.
Глюк мало интересовался политикой, но, будучи мальчишкой внимательным и любопытным, просто фиксировал происходящее вокруг него и делал для себя выводы. Конечно, это происходило не специально, а вытекало из обычного и естественного стремления паренька понять окружавшую его взрослую жизнь. Потом он переехал в город и так же естественно, делал сравнения деревенской и городской жизни. Вовка видел, как и деревня начала пьянствовать, но деревенские люди были покрепче городских, и сельское пьянство было не так заметно.
В стране случилась и другая напасть, которая в конечном итоге погубила страну развитого социализма, так брежневские партийные идеологи именовала теперь СССР. После того, как колхозники стали получать за свою работу живые деньги, они стали скупать товары не только в деревне, но и в городе. Самый главный удар по социалистическому изобилию был нанесён тем, что деревенский народ стал покупать не только ширпотреб, но как оказалось, ему понравилась и колбаса с конфетами. Плюс ко всему, деревня начала кормить свиней хлебом, он долго продавался по фиксированной цене, а это было очень выгодно крестьянам. На хлебе можно было вырастить свинью, а затем продать её мясо на рынке. Как правило, одна семья в деревне ежедневно закупала пять-шесть булок хлеба, хотя съедалась только одна, остальное скармливалось животным. Люди делали это совершенно осознанно. Не следует забывать, в те времена сельского населения в стране было ещё намного больше, чем городского. Поэтому не удивительно, когда и у деревни появились деньги, товары стали быстро исчезать из магазинов.
Володя запомнил разговор трёх колхозников, взрослых мужиков, которые выпивали своей компанией в укромном уголке за магазином. Одного из них звали Яшка Омморок – это был маленький мужичонка, который работал скотником, а после работы до упада работал дома – раза два в году, он всё бросал на пару дней и напивался. В пьяном виде он забывал про своё тщедушное телосложение, хорохорился и задирал мужиков, обязательно самых больших, и сильных. Наскакивая на очередную жертву, он говорил: «Ааа, попался! Щас я тебе как дам по уху, ты в омморок упадёшь!». Так его и прозвали – «Омморок», уже и фамилию никто не помнил. Сейчас Яков только начинал свой загул и был почти трезвый, но уже куражливо поучал своих собутыльников:
– Вот, взять тебя, Витька, ни хрена во дворе у тебя нет, а на работу ты всё равно не разгонишься. Я вот хоть и выпиваю, но двор у меня полная чашка. А почему? Да потому, что я работаю с утра до ночи! Днём в колхозе, а вечером дома. У меня всё есть, а ты последний хер без соли доедаешь.
Витёк запальчиво отвечал:
– Ну и, чё? Дом у него полная чашка, ха-ха-ха – придурок, не чашка, а чаша – надо говорить. Я скота не держу? Да, на кой хрен он мне нужен, поехал в райцентр и купил – хоть масло, хоть колбасу. Привыкли, понимаешь ли – свиньи, коровы! Вон, в городе люди – восемь часов отбухал и гуляй Вася, не чешись.
Тут и третий собутыльник вмешивался в разговор:
– Да ладно вам мужики, раздухарились – давайте лучше примем по соточке. Оба вы правы. Хозяйство сейчас держать, действительно не выгодно. До чего дошло хлебушком свиней кормим, когда такое было?
Всё это были не пустые разговоры, они сказывались на продуктовом рынке страны, в магазинах сначала начались небольшие перебои с продуктами, но очень скоро это явление стало хроническим. Более того, ухудшающая ситуация с продовольствием потянула за собой и ухудшение непродовольственного рынка. Здесь, свою руку тоже приложила крестьянская деревня, колхозники перестали носить свою повседневную фуфайку и, как оказалось, они тоже понимают, что такое мода и хотят одеваться на городской лад. Полки деревенских и городских магазинов неуклонно, но верно пустели. Всё это, как известно, закончилось талонной системой.
Работа и работнички
В военные годы, деревенские мальчишки начинали работать в колхозах очень рано. Если в войну это диктовалось суровой необходимостью, то в последующие, послевоенные годы, такой необходимости в детском труде не было; тем не менее, множество юных колхозников работало в летние каникулы. Может быть, это было каким-то подражанием старшим пацанам, но начиная с 12-13 лет, у деревенских мальчишек была мода работать летом в колхозе. Это не оговорка, можно назвать поветрием, модой или, как угодно, но верным было одно, подростков никто к этому не принуждал. Работать в летние каникулы было особым шиком, это позволяло деревенскому мальчишке курить рядом с взрослыми мужиками, сплёвывая слюну длинной струйкой, послушать анекдот с картинками, а иногда и разнообразить свою речь матом. В общем, можно сказать, что работа делала деревенских мальчишек взрослее в своих собственных глазах.
Когда Вовка закончил пятый класс, ему было уже двенадцать с половиной лет, и он тоже пошёл работать в колхоз. Благодаря тому, что мальчик был рослым и крепким, его поставили работать на копнитель комбайна, эта работа была не сложной, но требовала больших физических усилий. Комбайн косил пшеницу и сразу её обмолачивал, зерно от обмолота поступало в бункер-накопитель, а пшеничная солома поступала в копнитель, который находился в самом конце агрегата. Володина задача состояла в том, чтобы в копнитель набралось, как можно больше соломы. Для этого у него были вилы с длинным черенком, и он равномерно разгребал по копнителю соломенную массу, а когда её набиралось достаточно, мальчик нажимал на педаль, и солома вываливалась копной на стерню. Работа была простой, но достаточно тяжёлой и нудной. Однако самая главная трудность заключалась не в работе, а в том, во сколько она начиналась и заканчивалась. Комбайны ночевали в поле, во избежание длинных перегонов, а комбайнёров со своими экипажами подвозила к ним по утрам автомашина, выезжавшая из деревни в восемь часов утра. Комбайны должны были начинать свою работу после того, как поле подсыхало от утренней росы, обычно это длилось часов до девяти, а иногда дольше, всё зависело от того, как грело утреннее солнце. В большинстве случаев, комбайны начинали работу в девять часов утра и работали без перерыва до часу дня. В это время начинался обед и трактористы, комбайнёры, шофера – все, дружно садились обедать в общий круг. На кон выкладывались припасённые из дома котомки с харчами. Обычно это была обязательная бутылка молока, хлеб, пара-тройка яиц и овощи со своего огорода. Изредка, тот или иной мужик, небрежным жестом выкладывал на общий стол сало, это обычно вызывало оживление. Начинались шутки, на тему – за, что это твоя баба такая щедрая сегодня и почему в прошлый раз у тебя были сухари вместо хлеба. К полевым обеденным трапезам, иногда присоединялись и колхозные пастухи, пасшие стадо коров рядом со жнивьём. Одного из пастухов звали Кайбагар, он был казахом, но хорошо говорил по-русски. Когда Кайбагар присел к импровизированному столу, комбайнёр Толя Димаков попросил у него складишок, зачистить шнековый ремень у комбайна. Сходив к комбайну, он вернулся через некоторое время и протянул складень Кайбагару со словами:
– Извини, я твоим ножом сало резал.
Кайбагар как мусульманин должен был возмутиться, ведь мусульмане считают свинью не чистым животным, но принял шутку и, не задумываясь, ответил:
– Да ладно, ничего особенного, я этим складишком у своей бабы лобок после бани брею.
Димак был очень брезгливым, эти слова возымели своё действие, и он рысью, зажав ладонью рот, под общий хохот мужиков побежал за свой комбайн. Вернувшись, он долго возмущался на Кайбагара и повторял – «ещё и после бани», эта подробность почему-то его особенно задела. Обед длился один час, и снова под комбайном проплывала ровная, золотистая щетина стерни. После обеда начинался длинный отрезок работы, с двух часов пополудни и до того времени, как сядет солнце, и наступят сумерки, а наступали они в конце августе не раньше десяти часов вечера. Таким образом, обычный рабочий день хлебороба длился двенадцать часов, не считая обеденное время и утренние сборы. После своего первого рабочего дня, за домашним ужином Вовка уснул, уронив голову на клеёнку столешницы, хотя в обычные дни засыпал очень плохо. Мать перенесла уставшего мальчишку в койку и ни единым словом не напомнила ему утром о его детской слабости. Зато потом, когда она получила семейную получку, слегка сдобренную мальчишеским заработком, её похвалам не было предела и все соседки узнали, что Владимир уже помощник, и его копейка тоже есть у них в доме. Мать у Вовки была практически неграмотной, если не считать два класса немецкой школы, позволявшие ей расписываться в документах и по складам читать католическое Евангелие. Несмотря на свою неграмотность, она была человеком, свято верившим в образование и прогресс. Самой её заветной мечтой было, что бы один из её сыновей стал учителем. По её меркам это была самая почётная и престижная профессия, а в те времена это ещё действительно было так. Отсутствие большого образования не мешало ей быть весьма рассудительной и предприимчивой женщиной. Каким-то непостижимым образом, сама мало понимая в книгах, она сумела привить любовь к чтению всем своим детям. Однажды она побывала в гостях у родственников в соседнем совхозе. По возвращении домой, Полина Алексеевна несколько дней ходила задумчивой. Потом присела рядом со своим сыном, когда он срисовывал в альбом портрет Чехова, и сказала:
– А ведь ты тоже хорошо рисуешь.
Володя оторвался от своего занятия и вопросительно посмотрел на мать, ожидая продолжения. Он давно знал её рассудительный и неторопливый характер. Полюбовавшись на рисунок своего сына, мама через минутку продолжила:
– Володя, в совхозе работали художники, они получили такие большие деньги!
Помолчав ещё немного, Полина Алексеевна добавила:
– Ты тоже мог бы стать художником.
Хотя мама не уточнила, какие именно деньги получили художники, Владимир понял, что денег они получили действительно много, это заставило его задуматься. Мальчишка любил и умел рисовать, это было постоянной завистью не только его одноклассников, но и всей школы. Ему нравилось в большую перемену разложить на парте альбом и ощущать затылком восхищённое дыхание девчонок, следящих за его искусством. В окружавшей его толчее были и мальчишки, но Вова их, как-то не замечал. Как оказывалось по рассказам мамы, за своё любимое занятие можно получать ещё и деньги. Мальчуган принял эту информацию к сведению, а мечта стать киномехаником отошла на второй план.
Начиная с начала шестидесятых годов прошлого века, в стране начали широко пропагандироваться бригады коммунистического труда. Газетные полосы были сплошь забиты описанием подвигов и деяний таких бригад. По радио день и ночь шли репортажи со строек коммунизма, а в кинотеатрах и клубах шли фильмы на эту же тему. Писатели тоже не дремали, их литературные произведения были пронизаны коммунистическим пафосом и тиражировались миллионами экземпляров. Мало того, по стройкам страны разъезжали художники в поисках портретного идеала строителя коммунизма, а потом их произведениями были заполнены стенды выставок и цветные вкладки журналов. Нужно сказать, что в эти времена художники были самой предприимчивой частью советского общества, заканчивая писать портреты героев в своих мастерских, они ехали на периферию делать, так называемую халтуру. Это был левый, побочный промысел, приносивший им иногда большие доходы, которые в несколько раз превышали их официальные заработки.
Володя закончил седьмой класс школы, начались очередные летние каникулы. Наверное, Володя повзрослел, потому что начал с каким-то обострённым интересом относился к людям. В каждой деревне есть свой дурачок, и Покровка не была исключением. В ней жил Петя Мельников, мужик лет тридцати, и вся деревня считала его дурачком. Внешне он ничем не отличался от остальных деревенских мужиков. Разве только тем, что был излишне смешливым и говорил несколько косноязычно. Петя работал чабаном, летом он пас огромную отару овец, и, когда он гнал свою отару около деревни, к нему всегда прибегали деревенские дети. Им с Петей было интересно и весело. Они что-то горячо и живо обсуждали с ним, при этом не забывали бегать и кувыркаться. В общем, можно сказать, что Петя и мальчишки были на равных, они были одной компанией. Вовка всегда приглядывался к Пете, больше чем к другим людям, ему хотелось понять, что же есть такого особенного в этом жилистом мужике, что он слыл среди деревенского народа дурачком, а дети чувствовали себя с ним ровней. Однажды, Володя из какого-то озорного любопытства спросил Петю в лоб:
– Петя, ты дурак?
Вовка пожалел о своём вопросе в ту же секунду, но не зря говорят в народе «Слово не воробей». Петя, взрослый мужик, расплакался навзрыд, с какими-то жалобными и даже детскими всхлипываниями. Сквозь слёзы он начал говорить:
– Вовка, ну, почему все называют меня дурачком, я работаю в колхозе не хуже других. Все начальники меня хвалят, это значит, что я хорошо работаю, у меня есть жена, как у всех…И он разрыдался ещё больше.
Володе стало так стыдно перед этим, в общем-то, не злым и трудолюбивым человеком, что он даже прощения не смог попросить и готов был сам расплакаться. Кое-как проглотив собравшийся в горле ком, парнишка всё же попытался какими-то словами успокоить этого взрослого мужика-ребёнка.
С тех пор он как-то осторожнее стал разговаривать с людьми; он понял, что даже самый распоследний дурак себя таковым не считает. Хотя, в деревне были и такие люди, которые старались специально выглядеть глуповатыми; они жили по пословице «А с дурака спросу меньше». Но были и такие, которые были глупыми на самом деле, но из кожи лезли вон, лишь бы их считали умниками. Они при любом удобном случае вели высокопарные разговоры и особенно любили говорить о политике. В своём большинстве они копировали радиопередачи на политические темы. При этом, они делали многозначительные замечания, на первый взгляд разумные. На первый взгляд вполне можно было подумать, будто они действительно улавливают что-то между строк. Позже Вовка понял, что это были обычные болтуны, которых деревенский народ, метко окрестил словом «пустобрёхи». Разный народ жил в деревне, но Петя был лучше многих, и запомнился Вовке навсегда.
Примерно в это время, его старший брат Ёська ушёл в армию, оставив мальчишке на хранение одноствольное ружьё, предмет зависти всех деревенских пацанов. В первые дни каникул, Володя целыми днями бродил по окрестным лесам и полям в надежде подстрелить дичь, но в летние жаркие месяцы живность прячется особенно тщательно, выводя потомство. Впрочем, отсутствие добычи мало смущало мальчугана, важен был сам процесс охоты и общение с природой. Так прошла неделя заслуженного безделья. Володя встречал по вечерам усталую мать, выслушивал её жалобы на больные руки. Полина Алексеевна продолжала работать дояркой, выдаивая три раза в день группу коров, состоящую из шестнадцати голов. На следующий день, мальчишка пошёл в колхозную контору получать разнарядку на работу. Он пришёл рано, но всё конторское крыльцо было уже занято покуривающими подростками, такими же школьниками, как и он. Прошло несколько минут, на крыльцо вышел председатель колхоза Андрей Петрович, он весело, с матерками и прибаутками разослал всех мальчишек по работам. На крыльце остался только один Вовка. Покуривая папироску, председатель оценивающе разглядывал подростка, потом бросив окурок, сказал – «Ты парень уже большой, я доверяю тебе отару овец, но смотри, в случае чего отвечаешь за неё головой». Такой ответственной работы, Володя не ожидал, но согласился не раздумывая. Дело в том, что пасти отару овец в шестьсот голов, не каждому взрослому мужику доверяли. За эту работу хорошо платили, но и ответственность была не малой. Год назад, в соседней деревне волки вырезали треть, такой же отары овец. Председатель продолжал внимательно разглядывать подростка, и хитро улыбнувшись, произнёс своим сиплым голосом: «В помощницы даю тебе Гулю-татарку, а пасти будешь на Буланке, только спину не сбей ей седлом, кобылка горячая». Эта фраза обожгла Вовку, как кипятком, он покраснел и только кивнул в ответ головой, Гульнара была разведёнкой и в деревне за ней закрепилась слава известного характера. Пряча смущение, Вовка пошёл на конюшню седлать Буланку – красивую и рысистую лошадку, отданную председателем в его распоряжение.
Молода кобыла, стрелой рысила по центральной деревенской улице, далеко выбрасывая вперёд свои точёные ноги, а Володя чувствовал себя в седле вполне взрослым и удалым мужиком. Он смотрел краем глаза на проплывающих мимо односельчан, ловя завистливые взгляды мальчишек. Кошара, в которой находилась его отара овец, находилась в трёх километрах от села, Вовка здесь давно не был. Подрысив к кошаре, он сразу увидел на её двери большой ярко-красный вымпел, на котором было красиво и крупно написано – «ЗДЕСЬ РАБОТАЕТ БРИГАДА КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА». Владимир оторопел – по радио, в газетах и по телевизору непрерывно шли репортажи, о таких бригадах и неужели он сейчас увидит эту бригаду воочию. Это было интересно – Вовка хоть и относился с сомнением к советской официальной пропаганде, но всё же думал, что где-то так и есть, как писали газеты. Открыв двери, подросток робко зашёл в бытовое помещение чабанов, и кривая усмешка невольно тронула его рот. В углу бытовки, на деревянном топчане лежал пьяный Николай – мужик средних лет, он матерился сквозь зубы. На столе стояла недопитая бутылка водки, рядом валялись огрызки закусок и окурки. Такой же натюрморт наблюдался и под столом, только пустых бутылок было несколько. Воздух в помещении был пропитан табачным дымом и водочным перегаром. Степан приподнял голову, поморгал мутно-стеклянными глазами на Вовку, и произнёс – «Пить будешь?». Конечно, Володя вина не пил и молча, отрицательно мотнул головой. То, что он увидел в бытовке, навсегда лишило его веры в коммунистические идеалы. Теперь, то, о чём он догадывался, целиком и полностью подтверждалось. Не было никаких коммунистических бригад, не было никаких строек коммунизма, а было обычное большое и повседневное враньё, с самых высоких государственных трибун.
На этой кошаре Владимир проработал все летние каникулы. Оказалось, что председатель колхоза послал его сюда на смену запойному чабану. Когда на другой день с раннего утра, Вовка выгонял на пастбище отару, к нему подошла его напарница. Гульнаре было под тридцать лет, она уже три года была разведена со своим мужем, который оставил её с двумя детьми. Гуля была настоящей красавицей; у неё были зелёные, немного раскосые глаза и две чёрные косы свисавших ниже пояса. Вовке было совершенно не понятно, как от такой славной женщины мог уйти муж. Мальчишка несколько дней исподтишка поглядывал на красавицу, боясь встретиться с ней взглядом, краснел и не мог произнести ни слова. Ему казалось, – что бы, он не говорил, всё будет пустым, нелепым и глупым. Гульнара всё понимала; она стреляла в парнишку своими зелёными глазами, то и дело звонко смеялась над его робостью и тоже молчала. Этот звонкий смех деморализовал парня окончательно, но в один из тёплых августовских дней всё изменилось. Вовка и Гульнара обедали в тени старой, развесистой берёзы; Гуля, ласково посмотрела на своего напарника и заговорила сама. Парнишка мало, что запомнил из её речей, произносимых ему в самое ухо, горячим шёпотом. Это были очень простые слова, – но, они были для него, как райское пение. Надо ли говорить, что летние каникулы пролетели у Володи незаметно и закончились некстати. В сентябре Вовка пошёл в школу, ему предстояло заканчивать восьмой класс.
Продолжение следует…
