Эту улицу города знаю плохо. Только назначенной ночью я здесь неслучайно. Луна прячется в летящих тучах, скрываюсь за тенями и я. Откуда-то из припаркованной машины сочится тихая музыка: Федоров поет «Дорогу». Пачка с банкнотами, завернутая в бумагу, лежит в кармане, мне ее протянула суетливая рука. Я пришел в едва знакомый дом, почти точно зная, что попадусь, но так мне и надо. Ночь только настала, на улице и в доме отблески фонарей. Мне нужно успеть, пока его нет. Мерзкое ощущение, что идут по пятам.
Я сам себе и небо, и луна,
Голая, довольная луна…
В мутное окно с каким-то мазохистским ощущением я вижу бегающих людей в камуфляже, и знаю, что они окружают дом. Вдалеке человек показывает другому рукой на дверь. Спрятать деньги некуда и незачем. Я сюда не смогу прийти, когда выйду, а выйду ли и вообще, и когда это будет.
За мною зажигали города,
Глупые, чужие города…
Сейчас выбьют дверь и начнется. Лечь или стоять? Но легко и бесшумно входит один, потом другой. С черным целлофановым пакетом идет ко мне, я наклоняю голову под пакет, но из-за двери слышится окрик. Пакет бесшумно исчезает. Прошу у вошедших минуту, чтобы переодеться. Выхожу в комнату и засовываю деньги за большую картину с пионами. Три распустившихся розовых и два в бутонах. По прорезям в них видно, что скоро лопнут белым. Всё же радует нечетность.
Глупые, чужие города,
и Там меня любили, только это не я.
Я ни к чему не готов, но выхожу. Уже никого нет. Вообще никого. Путь свободен. Волной накрывает: «Приснилось всё, что ли?..» Нет. Когда иду по улице, мне издалека машут, показывая на открытую дверь темного джипа. «Почему меня не пакуют? Неужели не будет этой вони казенной полицейской «пятнашки»? Что они задумали? Кажется, я знаю…» По дороге к машине приходится пройти через группу вышедших из метро людей. Встречаю взгляды двоих знакомых. Они с тревогой наблюдают за мной. Сажусь на черное кожаное сиденье под бок к человеку с домашним лицом семьянина и спортсмена. Уверенный, любопытный взгляд, в котором умело спряталось отвращение. Он не простой следак, я понимаю это по мягкому выражению умных глаз. Пахнет кожей кресел, пропотевшей оперской кобурой и хорошим табаком. Пока двери не закрыли:
О, зона!
Ожидает напряженно
Родниковая.
Я сам себе и небо и лу…
Хлопок двери. Федоров захлебывается гитарным рифом. Любопытство должно смениться холодностью протокольных фраз, но со мной ведут почти дружескую беседу. Вопросы о том, где в последнее время работал, с кем виделся сегодня, почему ночью в чужом доме… Пока я говорю правду, или то, что может быть на нее похоже. Один сообщенный факт заставляет обернуться плечистого опера, до этого молча сидевшего спереди. В полутьме лицо с крупными чертами бойца ММА. Низкий голос радостно сообщает, что именно это ему хотелось знать. Понимаю, что здесь больше ни о чем нельзя, а то наговорю себе срок. Но что-то сказать все равно нужно, и главное, почему я оказался в доме сейчас. До того, как начнут бить. Нужно им что-то дать, заинтересовать и начать торговаться. Потом можно включить заднюю и отказаться, когда пойдет под протокол. Так зачем же я пришел в этот дом сегодня? Может, удачно молчать, чтобы не раскрутился весь клубок добровольно или по глупости? Пойму ли я, что у них сейчас на меня ничего нет? А эти двое классические, на контрасте, аж противно, но тем хуже. Я чую угрозу от «домашнего» больше. Если начнут про то, давнее, то придется называть имена, а этого делать нельзя, пока не знаешь, что у них припасено. Так вот. Начинается покерфейс и блеф. Камеру я еще не знаю, только по кино. Как там будет в реале? Ковыряет жидкая надежда, что до камеры не доеду, что я им нужен для чего-то другого. И будет сделка. Боец закуривает, открывает окно:
…голая, довольная луна,
Я летаю где-то, только это не я…
Нет. Сделки не будет. Везут в отдел. И «долгая дорога в дюнах»… Вспомню ли потом про деньги? В свете фонарей я вижу, как четверо камуфляжных повалили на землю и заломили руки двоим знакомым, которые недавно наблюдали за моим шествием к джипу. Я явственно ощущаю, как начинается озноб и со лба на нос скатываются две капли холодного пота.
***
Я никогда не записывал сны. И не жалел об этом. Но в этот раз возвращение в явь вызвало настолько мощное чувство облегчения, что радость отсутствия какой-либо вины за душой просто взорвалась фейерверком. Во всяком случае, такой вины, чтобы в ночном джипе в отдел. И прощай луна. Потом пришла идиотская мысль, омрачившая всё.
Никогда не думайте, к чему сон. Иначе вина будет найдена, а радость освобождения растает, как песня из припаркованной машины.
А точно ли я сосчитал пионы?
