Вообще-то, он и не предполагал иного.
Конечно, надеялся до последнего и, как и все до него, думал, что пронесёт.
Не пронесло.
По глазам молодой врачихи, ещё не успевшей зачерстветь, не успевшей ничего сказать того, что как-то успокаивает и приободряет, даёт хоть какую-то надежду, понял, что уже не осталось шансов.
Она робко стала лепетать, что ещё не все потеряно и медицина шагнула вперед, и надо ещё сделать обследования, но по тому как она это говорила и как у неё дрожали ресницы, было ясно, что шансов у него не осталось.
Направления на МРТ и анализы он запихнул в карман куртки, как будто это были клочки бумаги, и, даже не расслышав слов врача о том, что можно обратиться в паллиативную службу, вышел из кабинета.
Вдогонку ему выбежала медсестра и отдала трость, которую он забыл, при этом зачем-то погладив его по плечу.
Вот это интуитивное её поглаживание полностью вывело его из равновесия, и слезы сами собой потекли по морщинистым щекам.
Последний раз он плакал на похоронах старшего сына, сгинувшего в Первой Чеченской, положив руки на закрытый гроб, доставленный офицером из военкомата.
Поскольку гроб открывать не разрешили, то злые языки поговаривали, что неизвестно, кто в нем лежит и есть ли вообще кто-то в гробу, — но его это не волновало, потому как вернуть сына он все равно не мог.
Выйдя из онкоцентра, он присел на скамейку и сидел так долго, что на это обратил внимание охранник, спросивший, не надо ли помощи, но он отмахнулся и попросил оставить в покое.
Оцепенение продолжалось ещё час—другой, но стал накрапывать противный и холодный ноябрьский дождь и, опираясь на трость, он пошаркал на остановку трамвая
В квартире было непривычно тепло от неожиданно рано в этом году включённого отопления, и кот, устроившийся на батарее, не сразу вышел к нему навстречу.
— Ну, и куда тебя теперь, когда меня не будет? — задал вопрос коту и сам на него ответил.
— Куда ещё, как не к Маше.
Маша была его дочь, пожалуй, единственная из членов семьи, как-то интересующаяся бытом отца и иногда заглядывавшая в гости.
Младший, Виктор, жил же много лет далеко от дома и лишь на Новый год и день рождения звонил или присылал поздравительные открытки.
Внуки тоже не баловали старика вниманием, как и невестка, а он уже привык жить бобылем после того, как жена ушла, сказав на прощание, что сын погиб из-за отца, не отмазавшего его от призыва, хотя военком приходился ему родней.
— Да, брат, ты ж проголодался, — обратился он к коту и наложил ему полную миску корма.
Кот удивленно посмотрел на хозяина, потому что раньше его не баловали такой большой порцией по причине излишнего веса, и принялся кушать, удовлетворено урча.
Вскипятив чаю, он набрал телефон дочери.
— Мань, ты бы подъехала завтра, а то у меня дел по горло и не с кем оставить Пирата.
— Папа, что сказали врачи?
— Да пока ничего не ясно и нужно пройти ещё одно обследование и для этого лечь в больничку.
— Папульчик!
От этого «папульчик» у него все сжалось внутри и захотелось завыть во все горло, но неимоверным усилием воли старик сдержался и пробурчал, мол, ты же знаешь этих эскулапов, и они так просто не отпускают нас, и вообще все должно быть хорошо.
Маша сказала, что завтра обязательно заедет, но он стал её отговаривать, зная, как ей тяжело вырваться с работы.
— Хорошо, — сказала она, — послезавтра у меня выходной и я буду.
На том и порешили.
Горсть таблеток, включая сильные обезболивающие, помогла уснуть, но к раннему утру боль вернулась, а с ней и понимание того, что осталось не так много времени, чтобы все успеть.
Наспех и нехотя проглотив немного каши и попив чаю, приняв обезболивающее, старик выбрался из дома, направившись сначала в сберкассу, как он по старой привычке называл банк.
Там, дождавшись очереди к знакомой операторше, перевел со счета деньги дочери и сыну, а остаток снял наличными.
Оператор знала старика уже много лет и не задавала лишних вопросов, да и его прогрессирующая худоба говорила сама за себя.
Выйдя из банка, он почувствовал себя совсем плохо; сердце выскакивало из груди и сил не было совсем, но, чуть отдышавшись, он отправился в продовольственный магазинчик, где купил пару пакетов пшена.
Идти домой пришлось очень долго, и старик часто останавливался, прислоняясь к стенам домов, но наконец добрел до своего дома, и слава богу, что там был лифт.
Поднявшись на свой этаж, он зашел в квартиру и первым делом заглотнул, даже не считая, горсть таблеток, которые кое-как поддерживали его разваливающийся организм с сильно изношенным сердцем.
Войдя в лифт, он нажал на кнопку последнего этажа.
Оставалось преодолеть самое тяжелое препятствие, ржавую вертикальную пожарную лестницу, ведущую на крышу дома, и этот путь, казалось, отнял у него последние силы, но все ж, передохнув, старик продолжал карабкаться на крышу.
Ещё когда только начал строиться этот микрорайон, их девятиэтажка была первой и управдомша, испытывающая к нему вполне объяснимую симпатию, как женщина одинокая, разрешила установить на крыше дома голубятню, хотя не всем жильцам было это по нраву, но, как известно, строгость российских законов компенсируется необязательностью их исполнения и потому голубятня благополучно существовала уже несколько десятков лет.
Управдомов сменилось множество, да и постперестроечный хаос не повлиял на неё, тем более, что голубятню свою он регулярно чистил, а ребятня, которой он разрешал вместе с ним кормить голубей, благотворно влияла на родителей и потому особого неудовольствия ни от кого не было слышно.
Несмотря на присутствие голубей, чердак оставался довольно чистым, потому что старик регулярно его убирал.
Выбраться из чердака на крышу уже не осталось вообще никаких сил, и он просто открыл люк наружу, чтобы попытаться открыть дверцу голубятни, но она никак не открывалась, и старик в бессилии чуть не расплакался.
Боль, утихшая было от избытка лекарств, накатила вновь и, чтобы хоть как-то справиться с ней, он прилег на доски, устилавшие чердак, которые он когда-то и сам настлал, и вдруг заметил недалеко от себя длинную палку, которая могла помочь ему откинуть щеколду, запиравшую дверцу голубятни.
— Надо заканчивать, — подумал старик и полез в карман, где давно хранилась заветная капсула, которую ему дал однажды сосед по больничной койке в онкоцентре.
— Разово поможет, но потом как повезёт. Обычно потом уже не везёт, но не будешь мучать себя и окружающих.
Хм, сильно он тогда сказал, но принять решение… а где ж сил взять?
Сил взять было неоткуда, но оставить голубей запертыми и некормлеными он не мог.
Выход оставался один, и старик решился.
Проглотив капсулу, он через несколько мгновений почувствовал прилив сил, правда, сердце колотилось как бешеное, но он смог с помощью палки открыть дверцу голубятни и разорвать кульки с зерном.
Прислонившись к лесенке, ведущей на крышу, старик с улыбкой наблюдал, как сизари сновали по его коленям, садились на плечи, ощущал их у себя на голове.
Всё — как в добрые старые времена.
Там его и нашла дочь на следующий день.
Он сидел и улыбался.
Как живой.
