ЭМИК.
В 54-55 годах Пацан на пару с бабушкой Фанни Михайловной летом жил на даче в Мамонтовке, которую ему снимали родители. В посёлке собралась замечательная компания подростков из дачников и местных пацанов. Основное время занимал футбол, по вечерам – танцы в ШУКСе (Школа усовершенствования командного состава) под паровую лабу. Там же ближе к ночи происходила кража яблок скороспелок и китайских обратно же яблок. И что было странно, то больше в жизни китайских яблочек Пацан не кушивал.
Так вот в компании был один парень по имени Эмик. Ему было 18 лет. У него был горб и умственное состояние на уровне 5-6-летнего ребёнка. Потому что он был плодом кровосмесительной любви двоюродных брата и сестры Левиных. В футбол он не играл, хотел, но его не брали. Он не мог понять почему мяч нужно пинать ногами, хотя проще его переносить с месте на место руками. И, как скажут в будущем, такой футбол нам не нужен. Но в половом смысле Эмик был более, чем взрослым. Этим он компенсировал умственную недостаточность. И хватал близлежащих девочек, за что придётся, и иногда дрочил при их виде. Прилюдно. И его за это бивали. Мол, нехорошо, мил человек хватать, за что попало и дрочить прилюдно. И вот, чтобы избежать стабильного мордобоя сыночка, любящие родители взяли ему домработницу Лену Федину из местных. И за дополнительную зарплату домработница Лена обслуживала половые потребности Эмика. И практически сразу стала ему законной женой. Потому что родители Эмика (двоюродные брат и сестра Левины) придерживались старомодных правил. Лена Левина была весьма пригожа, и Эмик был успокоен. И перестал дрочить при народе. Нет, срывался изредка, когда жена готовила обед или производила уборку. Ну, что уж тут поделать. Привычка – вторая натура.
И однажды эта пара пришла в ШУКС на танцы. То есть на танцы пришла Ленка, а Эмик её сопровождал. И вот Ленка стала танцевать фокстроты, танго и вальсы с пацанами и военными. Танцевала она и с Пацаном. Фокстроты, танго и вальсы. Танцевала, «к нему прижималася, и уста скользили по устам»…
А потом она увела Пацана в тень яблонь скороспелок и китайских, обратно же, яблок. И изменила с ним своему законному мужу Эмику Левину. Который, как оказалось, смотрел на них и дрочил. Привычка, знаете ли, вторая натура.
И Пацану было перед ним немного неудобно. Но это прошло.
О БОГЕ-ОТЦЕ.
У Пацана никогда не было личной, персональной няни. Но была няня его папы Феди и тётки Натальи, которая, няня, их и воспитывала с 1911 года, и по взрослении воспитанников осталась жить вместе с их родителями, дедушкой Пацана Санечкой и бабушкой Розой. И у нее была единственная в квартире собственная комната. И звали её Маришей. И у неё в комнате были иконы. И она пыталась в детские времена папы и тётки Пацана привести их к Богу, изображённому на иконах. Не сложилось.
В раннем детстве Пацана приносили, а потом и приводили к Марише на предмет, раз папа и тетя Пацана сложились, то, возможно, и Пацану тоже что-то достанется. Типа Пушкин, Арина Родионовна… Арина… Ариша… Мариша! Но Пушкина из Пацана не получилось. Так, средней руки сочинитель – многостаночник. Но от Мариши Пацан узнал о существовании Бога. Я знаю, что вы сейчас думаете, что няня Ариша, тьфу ты, Мариша тайно крестила Пацана, так – нет. Но он узнал от неё о Боге-Сыне и Боге-Отце, и о том, что ради спасения от смерти людей, в том числе и Пацана, Бог-Папа своего кровного пацана отдал злым людям. И те его пытали, как фашисты Зою Космодемьянскую. И они его убили. Тоже, как Зою Космодемьянскую. Несколько позже Пацан думал, что это такой Павлик Морозов наоборот, а ещё позже надолго зациклился на слезинке ребёнка. А тогда Пацан задумался, а где же был Бог-Дедушка, который бы спас Бога-Внука от своего сыночка, Бога-Отца? Дедушка Санечка никогда бы не позволил папе Пацана сотворить такое. Да и папа Федя… Господи, как Пацан даже такое мог подумать! Насчёт другого дедушки, Рафы, Пацан ничего сказать не мог. Его расстреляли колчаковцы в 19 году. Так что Пацан долгое время был твердо уверен, что Бог-Дедушка повёл себя не по-людски, позволив своему пацану совершить такое! С Богом-Внучеком!.
Также от той же няни Мариши Пацан узнал, что у Бога-Отца не было своего Бога-Отца! Бога-Дедушки! Не было и всё! Как вам это не покажется странным. И некому было убедить Бога-Отца в бесчеловечности, пославшего своего пацана Бога-Сын на смерть. Тем более, что Бог-Сын ещё по материнской линии был Человеком! Ну, что вы скажете?!
И Пацан понял, что всё дело в безотцовщине Бога-Отца. А как иначе? У него перед глазами был пример многих его одноклассников, которые после войны стали безотцовщиной, а некоторые и бездедовщиной и пошли, пошли, пошли… Но, в отличие от Бога-Сына, сгибнули в безвестности.
И многие годы Пацан сожалел о всех. От Бога-Сына до круглого сироты войны Стёпки Белова из дома №15, проигранного в «три листика» в лагпункте под Сусуманом в 59-ом..
Ах, война, что ж ты сделала, подлая…
КУГЕЛЬ.
В 1Ж классе школы 186 вместе с Пацаном учился пацан по имени Саша и по фамилии — Кугель. Нельзя сказать, что фамилия была ординарная типа Иванов, Петров, Сидоров. Таких специфических фамилий в 1Ж классе не было. Да, и в других классах – тоже. Были Бердичевские, Кальмановичи, Петкеры … Но вот Кугеля не было! И дело заключалось в том, что такую специфическую фамилию носил абсолютно русский пацан. И был у него мелкий курносый нос, а не большой горбатый шнобель, как и положено человеку с фамилией Кугель. И не черные, на худой конец, рыжие, курчавые, волосы, а русые прямые. (Это в перерывах между стрижками наголо.) Да и общими размерами он был скорее Давид, чем Голиаф. И учился на тройки!
Но вот в первых классах да и в других школы №186 Сашу Кугеля за русского никто не принимал, и физически и морально преследовал за сокрытие еврейской национальности. И побивали за это частенько. А он сопротивляться не мог, только прикрывал голову портфелем. Что косвенно подтверждало его исконную национальность. Ведь всем известно, что евреи умные, но трусы. Они и воевали, в основном, в Ташкенте. А то, что отец Кальмановича получил Красное Знамя, а отец Петкера погиб на фронте, значения не имело. Исключения подтверждают правило.
И Кугелю доставалось ещё и за то, что он своё еврейство скрывал от русского народа.
Пацан искренне жалел Кугеля. И однажды заступился за него, когда третьеклассник Ахмедзянов, походя, дал Кугелю подзатыльник, за что и сам схлопотал от Ахмедзянова от свой законный подзатыльник. Тем не менее Пацан по-отечески похлопал Кугеля по тощему плечу, и его осенило:
— Слушай, Кугель, а ты скажи всем, что ты – еврей!
— Так ведь это же неправда! – искренне воскликнул он.
Что зародило у Пацана подозрение, что Кугель очень может быть евреем. Но он обратно похлопотал Кугеля по тощему плечу и сказал:
— Так ведь это будет ложь во спасение!
И на уроке внеклассного чтения книги «Васёк Трубачёв и его товарищи» Кугель встал и сообщил урби ет орби, что он — еврей. И очень похоже скартавил.
И школьному народу травить, не похожего на еврея, еврея стало скучно. Когда всегда под рукой типичные евреи Бердичевский, Кальманович и Петкер. Да и Пацан опять же…
Потом Кугель стал лучше учиться и к концу школы вырулил золотую медаль!
Потом Кугель поступил в Физтех!
Потом защитил кандидатскую, а потом и докторскую!
А потом эмигрировал в Израиль! Где прошёл гиюр и принял иудаизм…
Пацан его понял. А куда денешься? Один раз назвался евреем, вот и неси свой крест.
Пацан тоже подрос. То-сё, хуё-моё… Потом крестился. И несёт свой крест. Ну, и Звезду Давида, конечно.
ДРУЗЬЯ.
У Пацана одновременно по классу и по двору было три друга: Коля Гайкин, Вова Новинский и Аркаша Шейкман. У Кольки и Вовки из родителей были только мамы. Война, знаете ли. А мама Вовки была лётчицей из полка Гризодубовой, и весь двор ею жутко гордился. Отец тоже был лётчиком, но из войны в мирную жизнь не прилетел. У Кольки отца не было. То есть, конечно, он был, но не был известен. Даже маме Кольки. А у Аркашки были и папа, и мама. Раиса Ивановна и Семён Анатольевич, рабочие завода «Компрессор». Раиса Ивановна была женщиной громкой, а Семён Анатольевич был мужчиной тихим. Таким тихим, что Пацан никогда не слышал его голоса. Ну, про родителей Пацана, что говорить. Интеллигентные мужчина и женщина творческой направленности жизни. Если считать творчеством конферанс эстрадных концертов и планирование работы советских цирков.
Пацаны вместе ходили в школу, вместе делали уроки, играли в войну, казаки-разбойники и футбол во дворе около угольной кучи. На память о футболе у Пацана под кожей левой коленки на десятилетия законсервировался кусочек антрацита. Позже играли в «сек» (карточная игра) на небольшие копейки.
Ну, и конечно, у них почти вместе появились девочки. В 9 классе. Тогда объединили мужскую 186 школу и женскую 187. У Пацана – Светка Закурдаева, не сложилось. У Вовки – Милочка, впоследствии они расписались. А у Кольки девочки менялись, и Пацан не мог даже вспомнить ни одного имени. Ну и наконец, у Аркашки – Римка из параллельного класса. Самая красивая из всех девочек. И Аркашка в их паре был главный. И Римка смотрела на него снизу вверх. И пацаны с ними гуляли, ходили в кино «Эрмитаж» и «Центральный» и встречали с ними новые 55-ый и 56-ой годы.
А потом Новинский, Шейкман и Пацан поступали в институты. А Колька не поступал, потому что загремел по хулиганке на зону. Вообще-то он был мирный пацан, но по пьяному делу подрался ну, и подзалетел на пару лет. Потом стал переводчиком с французского.
Пацан поступил на геофак Цветмета, Вовка новинский – в МИСИ, а Шейкман Аркашка – на вечерний биофака МГУ. А Римма поступила на очный того же МГУ. И они собирались расписаться. Но не сложилось. Потому что Аркашка повесился на шарфе на чердаке дома. Что, почему, никто не знал. Похороны и поминки были скромные, Откуда у рабочих завода «Компрессор» деньги на нескромные. Раиса Ивановна плакала во весь голос, а Семён Анатольевич – тихо. Текли слёзы да подрагивали плечи.
Потом оставшиеся пацаны встречались редко. А плотно – раз в год на встрече одноклассников. И каждый год на эту встречу приходили Раиса Ивановна и Семён Анатольевич. И веселились вместе со всеми. Раиса Ивановна – хохотала, а Семён Анатольевич тихо улыбался.
А потом в здание школы №186 вселили Министерство юстиции РСФСР. И встречи одноклассников прекратились.
И Пацан так никогда и не услышал голоса Семёна Анатольевича.
ДРАКИ.
Нормальное человеческое детство не может обойтись без драк. Пацан вкус драки ощутил в 4 года в детском саду на Малюшенке с ыходом на Цветной бульвар, когда какой-то юный хлыщ лет 6-7 из старшей группы обозвал его «жидовской мордой». Не то чтобы Пацан среагировал на слово «жидовская», нет, он не знал, что это такое, но слово «морда» ему была известна из формулы «Я тебе покажу козью морду». А так как он знал, как выглядит морда козы, то вовсе не хотел, чтобы ему её лишний раз показывали. И Пацан прикинул, что его лицо сравнили с мордой козу, обиделся и посильно жмакнул хлыща в ухо. Чисто случайно у хлыща намечалось воспаление среднего уха, у него появилась лишняя боль, и он заплакал. И Пацан пришёл к выводу, что, когда ты причиняешь кому-нибудь боль, это может доставить тебе некое моральное удовольствие. А когда он ни за что, ни про что дал в ухо девочке Юле, соседке по горшкам, и она заплакала, он её пожалел и сообразил, что радость доставляет не всякая чужая боль.
А драться Пацану приходилось довольно часто. Не то, чтобы он лез в драку по любому поводу, но и не любых было достаточно. За обиду в его школьных годах принимался лишний взгляд. Что ты смотришь синими брызгами или в морду хошь? И понеслось… Пистолетов и шпаг в те года не водилось, поэтому возмещение морального ущерба производилось на кулаках.
— Стыкнёмся?
— Стыкнёмся?
В стычках был принят тон строгий. «Под дых не бить», «лежачего не бить», «до первой кровянки», и «до сдачи». И главное: «один на один». Бить скопом одного былъо западло. Но делались исключения: это, когда двор — на двор, улица — на улицу. К примеру: дом 17 по Петровскому бульвару против дома 15. И Петровский бульвар против Сретенки. А приблизительно раз в год Петровский бульвар и Сретенка – против шоссе Энтузиастов. Потомки купца Калашникова и Кирибеевича. Стрелецкая слобода против Кузнецкой. Стенка на стенку. Сплошное удовольствие.
Так вот, однажды Пацан с другими пацанами возвращался со свежеоткрытой Выставки Достижений Народного Хозяйства. Была весна, природа улыбалась. И на остановке «Буревестник» в трамвай №5 взошла кодла пацанов со Сретенки. Обе компании сделали вид, что не видят друг друга. Так и ехали. Соратники Пацана сошли у цирка, а Пацан сошёл у Трубы. И пошёл себе по тротуару к дому №17 по Петровскому бульвару. И услышал за спиной:
— А ну, Липскеров (с ударением на Е) подожди.
Пацан обернулся и увидел кодлу со Сретенки. И было похоже, что «один на один» не канает. И Пацан рванул к своему дому. Он бежал быстрее лани, быстрей, чем заяц от орла. Но погоня доставала. И вот Пацан подбегает к скверику около дома№15, в котором пацаны постарше играют в сику (карточная игра).
— Наших бьют!
И понеслась. Наших было побольше, да и Родина – за спиной, и они гнались за врагом по Петровскому бульвару, через Трубу по Рождественскому бульвару до самого его логова. У Сретенских ворот Пацан догнал одного из врагов, сбил его с ног, наклонился над ним и проорал:
— Запомни, сука, моя фамилия Липскеров! С ударением на «И»!
Много ещё драк было в жизни Пацана. И все, в конечном итоге, были за честь фамилии Липскеров с ударением на «И».
А «жидовской мордой» он в какой-то степени даже гордился.
Продолжение следует…
