Почему я начала писать

Мои взаимоотношения с литературой — это череда расставаний и возвращений. Я врач — судебно-медицинский эксперт с неоконченным филологическим образованием в анамнезе. Ради медицины я бросила МГУ, где проучилась три курса на отделении русского языка и литературы. А до филфака были ещё четыре класса лицея в Челябинске, с восьмого по одиннадцатый, с буквой «Ф» — «филологический» после номера. Следующее расставание случилось уже в мединституте, и с высоты прошедших лет я понимаю, оно было неизбежным: я бросила педиатрию ради судебной медицины. А через пятнадцать лет работы по специальности я вернулась к слову, но теперь уж точно не собираюсь бросать ни то, ни другое.

Возвращение к «филологии» состоялось благодаря школе литературного мастерства Майи Кучерской Creative Writing School. Смутная внутренняя маята однажды обрела плоть и резкие очертания в виде статьи в интернете тихим январским послепраздничным утром — к вечеру, перечитав несколько раз одни и те же абзацы и выяснив, что как раз объявлен набор, я оплатила обучение на онлайн-курсе прозы. Это был мой первый онлайн-курс, это был первый онлайн-курс школы. Потом были очные и онлайн сезоны и летние интенсивы в Creative Writing School, а ещё сессии в школе «Хороший текст». С CWS с тех пор я больше не расставалась и теперь даже работаю там. Проще сосчитать по пальцам те мастерские, где я не училась, чем наоборот.

Я шла на ощупь, выполняла задания, писала на заданные темы, старалась уместиться в ограниченный объём, училась сокращать до последнего лишнего знака. Искала близкие мне проблемы, болезненные именно для меня, металась от стиля к стилю, подражала. К моему удивлению, некоторые тексты, написанные по школьным заданиям, печатались. Не так часто, как я мечтала, не сразу и отнюдь не все. Вокруг меня изменился мир. Взрывная, яркая, интересная, вечно бурлящая компания новых друзей и знакомых со всего света никогда не замолкала. Я металась от самоуничижения до признания собственного таланта и исключительности. Что меня удержало от очередной попытки всё бросить, не знаю, но я осталась.

И однажды вновь написанные слова оказались теми самыми, моими — и были нужны мне, как оказалось, чтобы писать о работе: о судебной медицине, о смерти, о неприкаянных в своём одиночестве телах, запертых в тёмных холодильниках моргов, о страхе и страшных запретах на этот страх. И я поняла к чему все слова, зачем они нужны мне, врачу — судебно-медицинскому эксперту, который первую половину дня простаивает у секционного стола. Во второй половине дня я занимаюсь литературно-медицинской психотерапией: отдать переживания и стресс бумаге, освободиться, проанализировать, признать ошибки и помочь себе себя же простить, потому что кладбище есть у каждого врача, и это неизбежно. У судмедэкспертов кладбищ нет, но есть истории, которые забираются в мозг и живут там, хотя это и непрофессионально. Описанные истории не уходят, но перестают тревожить, оставляя послевкусие ностальгии и светлой грусти. Описанные истории осознанно или невольно передают уникальное врачебное отношение к жизни, которое я называю здоровым фатализмом, а кто-то цинизмом. Его нам очень не хватает. Здоровый фатализм из текстов волшебным образом работает в обратном направлении: я люблю свою работу и пишу о ней, а потому что пишу, ещё больше влюбляюсь в работу, которую многие считают грязной, вонючей и страшной. Я не защитила диссертацию по судебной медицине, не поднимаюсь по карьерной лестнице и не планирую ни того, ни другого. Я просто снова чувствую интерес даже к самым рутинным, обыденным случаям в судебной медицине, и это даёт мне письмо.

Я хочу делиться отношением к смерти — полагаю, вряд ли все кинутся в мединститут учиться семь лет, а потом работать пятнадцать, как я, чтобы проникнуться этим отношением. Я люблю и хочу провоцировать, хочу устраивать встряски и говорить на всякие табуированные темы, в первую очередь, о смерти. И я могу это делать: я работаю со смертью и я пишу о ней.

Я пишу, потому что хочу, чтобы меня читали. Читать в этом смысле для меня значит приобщиться, пережить, побыть героем, погрузиться на время в сильные эмоции у самой грани жизни и смерти, а потом вынырнуть и увидеть, какое яркое солнце и какая зелёная трава. Правда, живительный эффект этот кратковременный, по себе знаю, поэтому продолжаю писать, поэтому медицинские заметки множатся и всё равно остаются актуальными. Это абсолютно легальный способ признаться, что «вечные» вопросы так и не разрешимы, а значит, можно идти дальше просто жить. Упомянутый цинизм здесь как раз находится на своём месте и очень привлекателен — с одной стороны, сбивает пафос и героическую спесь, а с другой стороны, вполне себе укладывается в героическую риторику, расцвечивает её и придаёт объёма.