В минуты унынья и тягостных раздумий я просто люблю гулять по Нью-Йорку.
Эти прогулки снимают стресс и проветривают мозг.
Город помогает мне избежать надвигающейся депрессии.
Я беру сажусь в сабвей до остановки «Спринг-стрит» и хожу по вечно весенним улицам, купаясь в лучах энергии большого города.
Весна гуляет на американской Заречной улице!
Вспоминаю Ригу, город молодости.
Те же мощеные улицы, та же хиппующая публика, стиль и мода, дух Уорхола гуляет по артистическому Нью-Йорку.
Из маленькой кафешки на Принц стрит пахнет черным кофе и овсяным печением.
Люди.
Золотой фонд страны.
Ироничные и копающиеся в себе жители Большой Пиццы.
Нация психоаналитиков, они готовы излить свою душу первому встречному незнакомцу.
С хитринкой, но честные, немного трусоваты, но готовы биться за свою правду до самого конца.
Они читают Шопенгауэра, беседуют о Джорджии О‘Киффи, разбирают по кускам фильмы Бунюэля, но не знают, где находится Латвия и верят, что в России всегда мороз и водят на цепи медведей.
Немного нервные, эмоциональные, они, словно артисты на сцене театра играют в пьесе режиссера по имени Жизнь.
Я иду в старый паб, в котором в музыкальной коробке играет Билли Джоэл.
Сидя за барной стойкой я смотрю, как играют огоньки в стопке с янтарным Джеймисоном.
Дайверы — выпивохи, завсегдатаи бара, молча уставились в большой экран, на котором несколько игроков бросают друг другу небольшой мяч.
Никогда не понимал, в чем главная прелесть игры в бейсбол?
Полумрак бара уравнялся в правах с сумерками на улице.
Я выхожу на свежий воздух, и медленно бреду по узкому тротуару.
Вверх по широкой Парк-авеню, по направлению к бывшему зданию-маяку ПанАмерикан, чей шпиль воткнулся в закатывающийся за горизонт оранжевый шарик.
Я иду по улицам любимого города и дышу воздухом свободы разбавленной смогом.
Ноги, неведомыми путями, сами приводят меня в Центральный парк.
Я сажусь на скамейку и смотрю, как оранжевый шар медленно закатывается за крышу Дакота-билдинг.
— Все, что нам нужно, – это любовь, — напеваю я себе под нос песню самого известного жильца Дакоты.
Закаты в Нью-Йорке чертовски красивы.
Проблемы и тоска уходят прочь.
Где-то бродячий музыкант играет джаз на старом саксофоне.
Это твоя, Вуди, музыка, это музыка Нью-Йорка.
Города, в который ты влюблен.
Я смотрю на оранжевый апельсин, прячущийся за крышами небоскребов, на кремовое небо и вспоминаю фразу из фильма величайшего жителя Большой Пиццы: «Как удивительна и прекрасна жизнь! Как что-то еще…»
В этот солнечный майский день память уносит меня обратно в тот, другой, день, когда я переехал из янтарной Риги в неоновый Нью-Йорк.
Не спеша, но уверенно я приближался к этому дню.
Однажды, только чтобы отвязаться от мамы, которая каждый день просила меня принять участие в лотерее «Зеленых карт», я заполнил анкету и, отослав в американский иммиграционный центр, позабыл об этом на века.
Письмо само нашло своего адресата.
Мучительная поездка в Польшу, где находился визовый центр.
Пройденное собеседование со строгим работником центра.
И вот, я являюсь обладателем права на въезд в страну возможностей.
До заветной даты отъезда оставалось еще три месяца.
В то время я еще не понимал, чего хорошего или плохого принесет мне перемещение через океан.
Я просто плыл по течению.
Как все идет, так и должно идти, — решил я.
Я даже позабыл о том, что в скором будущем я поменяю не просто страну проживания, а изменю всю свою жизнь целиком.
В то солнечное майское утро я немного нервничал, как нервничают, когда отправляются в отпуск, зная, что обязательно вернутся домой.
Никакого намека на то, что я навсегда покидаю отчий дом и привычную среду обитания.
Наша семья собралась на кухне, чтобы позавтракать.
На завтрак была яичница с беконом и тостами.
Из динамиков телевизора играла композиция Раймонда Паулса.
Мы сидели за столом молча, лишь изредка перебрасываясь дежурными фразами.
Чемоданы были запакованы и мы молча присели «на дорожку».
Все это время бабушка молчала и неотрывно смотрела на меня.
Я попрощался со всеми и вышел с чемоданами на улицу.
— Денис! — услышал я за спиной.
Это была бабушка.
В одном халате она выбежала на улицу.
Ее глаза были влажными от слез.
Мы долго стояли, обнявшись, словно прощаясь навсегда.
Тогда я еще не знал, что через несколько месяцев бабушку разобьет инсульт, и вернувшись через год, я встречу не жизнерадостную женщину, а обездвиженного ребенка, смотрящего на меня пронзительными грустными глазами.
Приехав в аэропорт, я проводил свою маму.
Она летела в Нью-Йорк со мной, но другим рейсом.
Я остался один.
С этого момента началась моя самостоятельная жизнь.
Я присел в уголке на жесткое кресло, в ожидании своего рейса, обдумывая свои дальнейшие действия.
Куда я должен пойти, к какому окошку, в какой терминал, и где в Лондоне я буду менять аэропорты.
Никогда в жизни я не путешествовал в одиночку.
Рядом со мной расположилась на жестких креслах немного тучная женщина в очках.
До боли знакомым сиплым прокуренным голосом она давала распоряжения своей помощнице.
Та внимательно слушала и записывала что-то в свой блокнот.
Где же я мог слышать этот голос?
Кино! Ну, конечно же, кино!
Я представитель поколения, говорящего цитатами из советских фильмов.
Этим голосом говорила Варвара: — Бузыкин, хочешь рюмашку?
Бузыкин!
«Осенний марафон»!
Не может быть? Сама она?
Я до сих пор не знаю, кто сидел рядом со мной в здании аэропорта Рига: просто похожая на нее женщина или это была сама Галина Волчек?
Хотя чуть позже, в местной газете, которую разносили по самолету, уносящему меня в Лондон, было написано, что в Риге только что закончились гастроли театра Современник.
Тогда я посчитал эту встречу, как знак к чему-то хорошему.
Затем была пересадка в Лондоне и путешествие между аэропортами Гатвик и Хитроу.
Лондон встречал все теми же солнечными лучами и теплом.
В автобусе-челноке я разговорился с любознательной англичанкой.
Мне казалось, что я нахожусь не в душном бусе, а где то в вековом доме, в комнате уставленной антикваром, с чашкой чая с молоком и веду непринужденную беседу.
По приезду в Хитроу нас разлучили терминалы.
Женщина пожелала мне удачи в новой жизни и растворилась в человеческом водовороте аэропорта.
Снова самолет, уносящий в высь.
Дешевая еда в алюминиевой касалетке, пластмассовая бутылочка вина и фильмы по монитору, встроенному в спинку кресла.
Через пять часов меня встречала в аэропорту Кеннеди мама с нашими общими знакомыми, так же как и я переехавшими из Риги в Нью-Йорк, но только месяцем ранее.
— Добро пожаловать в Америку, — улыбнувшись, сказал таможенник, поставив штамп в паспорте.
Добро пожаловать домой!
Нью-Йорк встретил солнцем, теплом, пластмассовой улыбкой, грязным терминалом ДжФК и раздолбанным шоссе Белт-парквей ведущий в Манхеттен.
И только увидев «Близнецов», уходящие в облака я наконец понял что нахожусь в городе своей мечты.
Я нахожусь в Городе, который не Спит!
Где же вы, вечные братья, которые так долго служили лицом города и его главным украшением?
Иногда я, словно перенесший ампутацию, испытываю фантомную боль, как будто чувствуя их, проходя мимо того места, где еще недавно «Близнецы» радовали лик горожан и заезжих.
Словно ребенок я делал свои первые шаги в огромном городе, ставшим моим домом.
Моей второй родиной.
Еще я поймал себя в тот день на мысли – в течение всего дня в трех странах меня везде встречало яркое теплое солнце.
Я улыбнулся светилу щекочущему лицо своими лучами.
Начиналась новая жизнь, в новой стране, в великом городе.
Новые события, новые взлеты и падения.
В городе, в который я беззаветно влюблен.
Городе, подарившем мне встречу с моей единственной и настоящей любовью.
В городе-сказке, городе-судьбе.
