Отряд вернулся в крепость почти без потерь. Четверо убитых и пятеро раненых на полторы дюжины – это можно было считать невероятной удачей. Кстати, одного из отряда вовсе не застрелили. На удивление верткий колесничник, не потерявший, в отличие от собратьев, головы в ночной суматохе, нырнул под руку молоденькому мечнику и ткнул его своей огненосной палкой в висок. Был бы у парня шлем, может, и выжил бы… Верткого закололи копьями, взяв в клещи. А другого из нападавших таки спас нагрудник. Выстрел, видать, пришелся вскользь, и на кованой стали обнаружилась борозда со словно бы осыпанными черной крупой краями, вроде той, что оставляет в коре жук-древоточец или в яблоке – червь. Не будь доспеха – небось, так же разворотило бы ребра. Видать, и подземцы ошибаются.
В итоге грозный и казавшейся почти непобедимый враг заплатил за кровь защитников Цваи шестнадцатью жизнями. И Кварра, и сам комендант Клебо выражали благодарность участникам ночного рейда. А Джоф ходил мрачнее тучи. Спрашивается, с чего бы? Мало ли он смертей видел? Геройских, глупых, случайных – каких угодно. Умирали на его глазах и безусые мальчишки, и покрытые шрамами ветераны. В том числе – и те, кто своей смертью спасал его жизнь. А вот глаза Харло, по-детски обиженные и непонимающие, не шли из памяти. Видать, потому, что толкнул паренька под выстрел подземец. Демон.
Ну вот, вспомяни их… Чжа приближался, и в его движении явно было что-то необычное. Словно бы прихрамывал гость подземный.
— Это ты был с нами там, внизу? — хмуро, без приветствия, поинтересовался Делинд.
— Я. Кажется, во всей крепости только ты и умеешь нас различать.
— Зачем погубил Харло?
Читать по лицам демонов было не проще, чем различать их, но, похоже, Чжа удивился. Даже изумился.
— Но это война. Солдаты на ней гибнут и должны быть к этому готовы. Жизнь простого солдата стоит меньше, чем жизнь капрала. Жизнь капрала – меньше, чем жизнь офицера. К тому же он не мог бы выполнить задания, а ты – мог. Или ты предпочел бы умереть? Почему? Тебя с этим парнем что-то связывало? Он твой родственник? Друг? Любовник?
От последнего предположения Джоф передернулся. В войсках случалось всякое, мужики долго без баб, да и привязывать друг к другу перипетии войны могут ох как крепко. Но все равно такую связь военные не одобряли, а Святая Церковь и вовсе клеймила позором. Для подземца же, кажется, и дружба, и любовь между двумя мужчинами были одинаковы. Одинаково чужды.
Делинд молча качнул головой. Он не знал, что ответить Чжа. Неизвестно, как тот понял молчание, но другого ответа добиваться не стал и просто протянул свою черную, словно головешка, и широкую, словно хлебная лопата, руку.
Джоф все так же молча полез в поясной кошель и вытащил оттуда кусок металла. Здоровенный, почти с кулак, с острыми краями, то ли рваными, то ли обколотыми, как у только что отскочившего осколка камня. Два часа назад этот кусок составлял одно целое с по-утиному острым носом колесницы пришлецов. Ради него, ради этого куска чужого железа, на железо не похожего, и затеял Чжа ночную вылазку. За него и заплатили жизнями четверо славных ребят.
— Хорошо. Много. Ты молодец. Другие принесли меньше.
— Другие? Я что, не один?.. — Джоф все-таки прервал молчание.
— Конечно, нет, — снова удивился подземец. — Нельзя было доверить столь важное дело только одному человеку. А если бы тебя убили? Тогда бы ночной поход прошел зря. У нас есть еще четыре фрагмента машин чужих. Но твой – самый большой. А те – маленькие, с ноготь. Это потому, что я чинил твой меч. Даже зубило вашего кузнеца оказалось слабоватым против материала врагов. Это мой просчет, я не подумал. Ну да ничего. Кстати, как меч?
Как-как… Плохо. Ведь ночью ему пришлось еще и отбивать удары вражеских палок, а не только рубить броню колесницы. Поэтому лезвие теперь напоминало тупую пилу. Даже в ножны некогда добрый клинок полностью не вошел. Мешала здоровенная вмятина примерно в пяди от перекрестья гарды.
— Да, — проговорил Чжа, рассматривая оружие со всех сторон. — Тут я уже мало чем смогу помочь. Во всяком случае, возиться придется долго, — слово «возиться» в его устах звучало странно, чужеродно. Так иногда новобранцы пытаются вплетать в свою речь армейские словечки и грубые ругательства, и непривычные слова скатываются с языка с трудом. — В общем, возьми-ка ты лучше у Кри другой. Если захочешь, подойдешь ко мне потом, я пройдусь по режущей кромке. Хотя, надеюсь, больше тебе не придется скрещивать меч с оружием этих…
Чжа кивнул в сторону наружной стены и, не прощаясь, повернулся и пошел вглубь крепости, показывая, что разговор закончен. Впрочем, подземцы редко утруждали себя соблюдением приличий. Да и зачем бы им?
***
Над добытыми кусками вражеских машин подземники колдовали два с половиной дня. Отобрали все снадобья у лекаря и весь дубильный припас у кожевенников. Перевернули вверх дном аптекарскую лавку. Кстати, оказалось, что ее хозяин, длинный и худой, будто оглобля, иноверец-магран потихоньку баловался чем-то запретным – то ли алхимией, то ли колдовством. И в другое время падре Луфе должен был бы затеять суд и сообщить о неприятном открытии святым отцам в столицу или, по крайней мере, в Диарсу. Но где теперь столица, где Диарса? Да и в самой Цвае хозяйничали пришлецы из-под земли, поэтому, когда капеллану все-таки донесли на аптекаря, он только махнул рукой. А магран рад был бы рвануть из крепостцы, куда глаза глядят, бросив все имущество и даже накопленное за долгие годы золотишко. Да куда убежишь?
По приказу подземцев солдаты – из арестантов и провинившихся – лазали по колено в дерьме в общем нужнике, соскребывая с осклизлых каменных стен какой-то беловатый налет. Конюхи вычищали такую же бледно-серую гнусь из-под напластований конского навоза. Ругань стояла до небес, небось, ангелам тошно было. Но ослушаться демонов никто не осмелился, добытые из говна сокровища сносили в ветхий сарайчик, в котором когда-то держали дойных коз, а потом устроили свалку разного старья. Из этого старья Сфрэ тоже что-то вырыл, его чрезвычайно обрадовавшее. А после Чжа отправился инспектировать кухню, к ужасу старой толстой кухарки Жульи. Ее, говорят, побаивался сам комендант, а уж солдатам и младшим чинам, пытавшимся было подкатиться к ней ради добавки или особо вкусного куска из кладовой, не раз перепадало по чем попало чудовищной поварешкой, годной, казалось, для метания камней. А вот подземный гость довел могучую толстуху до слез, визга и трясущегося мяса по всему телу. Впрочем, на виновника происшествия само оно никакого впечатления не произвело. Он с полчаса гремел посудой и таки вышел из кухни, нагруженный старым закопченным чаном, в котором громыхали отобранные по одному ему ведомым признакам ложки и прочая утварь. Совсем старая и закупленная лишь прошлой осенью, серебряная, оловянная, бронзовая, железная, сияющая начищенными боками и поросшая вековыми слоями жира и копоти, изящная господская и простая солдатская… Увидев такое непотребство, Жулья несколько оклемалась и даже попробовала отстоять кухонное достояние. Мол, как же она теперь готовить-то будет? Переваливаясь с боку на бок, точно барка на волнах, управляемая подгулявшим лодочником, она с бранью бросилась за Чжа, размахивая монументальной поварешкой. Дело кончилось тем, что символ кухонной власти отправился все в тот же чан. А Чжа, на секунду остановившись, поблагодарил кухарку в цветисто-куртуазных выражениях, чем окончательно вверг ее в ступор. Бедная баба села прямо на сухую землю, всю в мелких колючих камушках, и горько заплакала.
Подземник же через пару часов прошелся таким же рейдом по солдатским казармам, офицерским жилищам и даже домикам немногочисленных штатских. На сей раз добычей стали несколько канделябров, два десятка пряжек от поясов и сбруи, большая бутыль какого-то масла, использовавшегося для дамских притираний, и здоровенный, ведра на два, бочонок коломази.
Джоф откуда-то знал, что собирались они посетить и часовню, но потом от этого намерения отказались. Может, Чжа обмолвился, а может, старый капрал сам догадался, он уже не мог припомнить. Но, видать, поняли подземцы, что этот набег был бы слишком сильным ударом по душам гарнизона. А, впрочем, кто их знает, может, они туда и наведались среди ночи. Что им, жителям испода земли, темнота?
Никто не знал, спали ли подземцы хоть когда-нибудь. Но в эти ночи они точно не спали, гремели у себя в сарае железом, и сквозь щели пробивались алые, синие, соломенно-желтые и ядовито-зеленые всполохи, заставляя оглядываться, а то и нервно креститься часовых на стенах. А утром над крышей сараюшки то и дело поднимались разноцветные — прям карнавальная мишура — дымы. То розовые, то синие, то белые, как снег, то черные, как уголь. И до того вонючие, что горло перехватывало, а на глаза сами собой набегали слезы с кулак величиной.
— Эх, вот бы тем, внизу, дать подышать, — мечтательно выговорил сержант Крост. Они как раз стояли на стене с Джофом, и ветер только что протащил по ним струю зловонного дыма, крутанул ею, как собака хвостом, и унес столбом в самые небеса.
А «те, внизу» все так же перетаскивали камни и щебенку и даже дробили скалы, превращая Тропу мулов в дорогу для своих колесниц. От тяжкого частого грохота тряслись, казалось, сами стены Цваи, в надежность которых мало кто верил. Гарнизон уже, кажется, смирился с мыслью, что спасения не будет, остается подороже продать свою жизнь. Поэтому на стены стаскивали все новые охапки стрел и болтов – кривеньких, сделанных впопыхах. Древки получали, раскалывая старые бревна и выпрямляя лучины в горячих камнях. И никто даже не пытался понять, какими деревьями при жизни были те бревна. Наконечники Кри с подмастерьями ковали из всего, что под руку попадется, калили наскоро. Мол, вражий доспех и самая лучшая закалка не берет, а из открытой плоти можно и сырым железом кровь пустить.
Из двух старых онагров, давно торчавших во дворе в ожидании, когда их порубят на дрова, собрали один. Скрученные воловьи жилы давно высохли и полопались от старости, поэтому лошадей на конюшнях оставили почти без хвостов, и бедным животным нечем стало отмахиваться от мух. Из конского волоса и остатков жил скрутили новый канат – слишком тонкий и слабый, чтоб метать действительно тяжелые камни. Но ведь что-то делать надо было!
Кейробаллисты в угловых башнях тоже привели в порядок, насколько это было возможно – смазали жиром и коломазью все суставы, укрепили железными оковками или обвязками из веревок слабые места. И сложили около каждой запас камней и особых тяжелых стрел с дисками на наконечниках – такие ловчее пробивали щит, даже попав в него под углом.
В закутке двора бывший пастух Якобо наскоро обучал с десяток желающих обхождению с пращой. Сам он на спор с сотни шагов попадал точно в центр щита. Его ученики пока научились только направлять камни примерно в желаемом направлении.
А перед воротами все громоздили и громоздили баррикаду, сваливая в кучу все, что можно, вплоть до домашних сундуков, из которых безжалостно вытрясли нехитрый скарб, заменив его землей и мелкими камнями. Авось удастся задержать проклятые машины да залить их хозяевам в глотку смолу или хотя бы кипяток. Котлы со связками дров под ними стояли и на стенах, и во дворе. Беда только в том, что мало было в Цвае и дров, и смолы, и даже воды. Да и котлов немного, все больше кухонные, а много ли в них влезет?
Все свободное время (увы, было его совсем немного) Джоф торчал на стене, обращенной к Тропе мулов, и изучал противника, до рези в немолодых уже, но все еще зорких глазах всматриваясь в копошение ниже по склону. Он уже видел, что пришлецы далеко не все на одно лицо. То есть, лиц-то как раз было не разглядеть, даже когда противники и снимали свои страшные безлицые шлемы. Но ясно было, что есть среди них высокие и низкие, крепкие, вроде него самого, и щуплые, словно подростки. Хотя, пожалуй, щуплых было побольше. Есть вроде как воины – у этих и оружие потяжелее – а есть словно бы фортификаторы или мостовики. Именно последние командовали машинами, дробящими и перетаскивающими камни, а воины ходили вокруг да посматривали. У фортификаторов тоже было оружие, но облегченное. В королевской армии тоже так было принято – не то что мостовики, даже фуражиры и возчики таскались по дорогам с немаленькими тесаками на боках. От справного воина вряд ли, а вот от разбойничка да мародера отмахаться (а их всегда около армий, как мух около дохлятины) милое дело. Видать, во время ночной вылазки отряд Делинда сражался с фортификаторами – потому и ушел с малыми потерями, да еще унеся куски машин. К слову, сами машины тоже были разные. Одни большие, другие маленькие. Одни рычали, словно рассерженные псы, другие двигались тихо, будто кошки. Назначения многих Джоф не взялся бы угадать. Вполне боевая с виду колесница — тот самый гроб на раздутых колесах – вдруг отращивала здоровенную суставчатую руку и начинала хватать ею камни. Или на морду ей вешали что-то вроде железного фартука – и им, словно великанской мотыгой, двигали с места на место кучи щебенки и булыжников. А невзрачная, похожая на жука крошка, втрое меньше боевых колесниц, вдруг выпускала копьеобразный хобот и начинала с грохотом дробить камень, откалывая враз куски с голову человека. А ну как такая начнет в стену крепости ломиться? Видя ее в деле, многие воины, даже из бывалых, хмуро склоняли головы. Куда против этакой мощи, что от нее обережет? Впрочем, камнебитная кроха, кажется, таки сломала свой хобот уже на третьем крутобоком валуне из серого блесткого гранита, и ее оттащили вниз по склону, чтоб не мешала.
Интересно, подумалось как-то Делинду, а можно ли договориться с пришлецами за стеной? Вон подземцы-то – сперва казалось, враги всего рода людского, а вышли вполне нормальные ребята, хоть и не без странностей. Может, и с колесничниками так? Тоже ведь твари божь… Он оборвал себя. Чьи кто тут твари, это еще неизвестно. А потом вспомнил пленных сарсинов. Те-то уж, по крайности, были людьми. И с ними тоже кое-кто пытался по-хорошему. Но сарсины в ответ только поносили «проклятых белых собак» и пытались вцепиться в глотку. Даже зубами, если руки были связаны.
Продолжение следует…
