Главную и единственную улицу их села, с редкими, но любопытными прохожими и ещё более любопытными старушками на скамейках он прошёл неспешным шагом. Но как только завернул за последний дом и ступил на тропу, ведущую к холму, ноги его заработали с быстротой, которой позавидовал бы иной велосипед.
Мальчик бежал к своей тайне. К своему кладу.
Мимо грязного пруда, в котором давно никто не купался. Мимо зарослей одичавшей ежевики, что тянула к нему колючие лапы-плети, злобно вращая сотнями чёрных паучьих глаз-ягод. Мимо водонапорной башни, которая, будто гигантский Железный Дровосек, сторожила путь к сокровищу.
Мальчик нисколько не устал, но у подножия холма скорость сбавил. Явно решил продлить миг перед встречей с тайной.
Почти у самой вершины тропинка резко уходила влево и обрывалась у одинокого старого орешника. Под его густыми, перекрученными ветвями сохранился зелёный пятачок, в то время как весь остальной холм был покрыт травой, поседевшей от солнца.
Мальчик цепким взглядом обвёл окрестности, но не увидел ни одной живой души. Тогда присел на корточки и ржавым лезвием ножа стал выгребать землю из-под валуна, обросшего мхом. Он часто представлял, как древние великаны вкатывали сюда этот камень. С одной только им ведомой целью.
Наконец, показалось сокровище. Мальчик бережно стряхнул с него грязь и положил на ладонь. Луч солнца упал на большую, размером с медаль, монету, и белый металл заискрился.
Мальчик ощущал приятную тяжесть монеты, любовался профилем неизвестного ему правителя, буквами незнакомого языка. Провёл подушечкой пальца по чёрточкам на ребре. Щекотно.
Поднял монету и, зажмурившись, посмотрел через неё на солнце. Монета закрыла солнце. Мальчик улыбнулся — его сокровище круче могучего небесного светила.
— Здравствуй! — раздалось из-за спины.
Затылок похолодел. Мальчик быстро сжал руку в кулак и сунул его в тугой передний карман джинсов.
Когда обернулся, увидел прямо перед собой мужчину. Смуглого, черноволосого, похожего на цыгана. Или скорее на нищего, которых было много на городском базаре. Те тоже одевались во всякую рвань.
«Он заметил?! Он заметил…»
Мужчина пристально смотрел на мальчика совершенно чёрными глазами. Казалось, сама ночь глядит сквозь них.
— Так ты богатый маленький король, — наконец сказал незнакомец.
— Вы подглядывали? — тихо, но с вызовом спросил мальчик.
Теперь он очень хотел, чтобы появился кто-то из деревенских. Но никого вокруг не было.
— Нет нужды. Я знаю, что у тебя в руке. «Покажешь?» — и заметив, как напрягся мальчик, добавил. — Это твоё сокровище. Мне чужого не надо.
Что было делать? Мальчик вытащил кулак из кармана, медленно разжал палец за пальцем.
— Ты позволишь мне погладить его? Оно очень приятно на ощупь, не правда ли?
Когда незнакомец коснулся ладони мальчика, она задрожала. Монета скрылась под чужими пальцами. Но спустя мгновение появилась снова.
— Ты — храбрый маленький король. Береги своё сокровище. Только не держи его в земле. Оно любит воздух. Положи его сегодня под подушку. Ночью оно позовёт тебя. В удивительное путешествие.
Сказав это, незнакомец резко развернулся и вскоре исчез за вершиной холма.
Мальчик взглянул на ладонь. Монета была на месте. Вот только в самом её центре появился крестик, которого раньше (мальчик мог поклясться) не было.
Той ночью он почти заснул. Но вдруг почувствовал, как монета, так похожая на медаль, завибрировала под подушкой.
Он вытащил её и ойкнул от удивления. Крестик, который оставил незнакомец, светился. Монета, остававшаяся прохладной даже под палящим солнцем, нагрелась. Ещё чуть-чуть, и её невозможно будет держать.
Сквозь открытое окно проник тонкий лунный луч. Он соскочил с подоконника, скользнул по полу, запрыгнул на постель и замер на ладони. Прямо посередине монеты.
Мальчик почувствовал, что его тянут. Словно тончайшая, но очень крепкая паутина проникла внутрь кисти: под кожу, в мышцы. И кто-то потянул за неё, призывая мальчика стать гостем в его подлунном царстве.
Мальчик сомневался, стоит ли отвечать на зов. И что ждёт его там, за пеленой тайны? Но терпкий запах приключения манил, заставляя забыть об опасности.
Он доверился зову и тихонько выбрался из дома.
Вскоре мальчик шёл по влажной от вечернего дождя тропе. Хвойные иголки доверчивыми ежатами мягко тыкались в обнажённые ступни. Цикады наигрывали незамысловатые мелодии. Ночь плавно приняла мальчика в свои объятия. Сделала частью себя.
Когда мальчик уже подходил к холму, тьма впереди сгустилась. Стала темнее самой ночи. Обрела форму, запах, звуки.
Неожиданно прямо перед ним обнажились в жестокой ухмылке острые иглы зубов. Ослепительно белых как слоновая кость.
Мальчик зажмурился от страха. Мир почернел ещё сильнее…
***
— Почему вы остановили?
Невинный вопрос, озвученный полушёпотом, заставил трёх мужчин вздрогнуть разом и вернуться в реальность. Они синхронно обернулись, будто забыли, что в кабинете есть кто-то ещё. Женщина, которая сидела в полутёмном углу, расслабленно закинув ногу на ногу. Словно на показе третьесортного боевика в компании тех, кто ждал более интимного продолжения свидания.
Один из начальников, имевших привычку совать нос не в свои дела, настоял на приглашении детского психолога. Очень известного в своём узком кругу. Несомненно, с кучей дипломов на стене кабинета, обитого ореховым деревом. Времени катастрофически не хватало, и доктора Киру Каменеву вводили в курс дела в экстренном порядке, прямо во время очередного просмотра.
— Дело в том, что мы вплотную подошли к критическому моменту, — ответил профессор Никонов. — Здесь запись просто не могла не оборваться.
Он, единственный, знал технологию как свои пять пальцев.
Женщина лишь кивнула. Так, словно ожидала именно этот ответ.
Профессор опешил на мгновение, но продолжил:
— Подсознание, хм… пациента, вернее, доступная нам его часть, в этой точке сна просто закрылось… Отрезало остальное, как монтажёр киноплёнку. Из-за нервного напряжения. Перевозбуждения. И дальше мы вряд ли сможем получить доступ. Вполне вероятно, что совсем скоро он вообще перестанет видеть сны. В общем, хм… умрёт.
— Я лично считаю, — добавил другой, с бейджиком «Психиатр Исаак Кацман» на груди, — что пациент, как изволил выразиться коллега, сам поставил эту ловушку. С его изощрённым мозгом такое вполне возможно. Он заманивает нас хлебными крошками. Щедро рассыпает их повсюду. Мы пытаемся угадать их смысл. А ведь его может и не быть. Либо он не имеет для нашей цели никакого значения… Мы ищем ключ именно здесь. А кудесник наш в это время так и скроется за упавшим занавесом, не открыв секрет фокуса…
— Слушайте, вы тут упражняетесь в красноречии, — вмешался третий мужчина с командным голосом, единственный, чей строгий костюм не скрывал белый халат. — А где-то в полной заднице ждёт нашей помощи ребёнок. Может, несколько дней не евший, не пивший. Одинокий. Напуганный до ужаса… Майор Яковлев, кстати, — резко закончил он и уставился в упор на Каменеву.
Та, смутившись, перевела взгляд на экран. Она сразу догадалась, какого ведомства погоны украшают парадную форму майора.
— Прошу, обрисуйте мне коротко наше положение, — предложила Каменева. — Так я смогу принести больше пользы.
Мужчины переглянулись, словно заключили негласный договор. Заторопились, не перебивая друг друга, а дополняя. И не выходя за рамки профессиональной ответственности.
— Досье по дороге вы изучили, — короткими фразами рубил Яковлев. — Сухой остаток таков. Маньяк Тихонов похитил и убил за свою «карьеру» пятнадцать детей. Из известных нам. От семи до тринадцати лет. Не насиловал, не бил, не пытал. Просто держал их некоторое время под замком. А потом душил во сне. Ровно неделю назад козла взяли. И, как назло, тяжело ранили при аресте. Иначе мы бы узнали, где сейчас последний похищенный мальчик, своими методами. Более простыми, но гораздо более эффективными…
— Да, мы изучили последние дневники Тихонова, — подхватил психиатр. — И смогли уловить суть его, так сказать, философии… Он похищал детей, подверженных насилию в семьях. Тихонов отбирал их по каким-то там придуманным им самим меркам. Потом, судя по записям, долго наблюдал, оценивал. И если семья «подходила», ребёнка похищал. Можно предположить, что пациент, хм… в смысле — преступник, в детстве также подвергался насилию. А когда вырос, решил избавлять детей таким весьма своеобразным способом от мучений. Заодно не допустить, чтобы они выросли такими же, как он. «Изломанными» — так Тихонов их называл. Чтобы зла, в конечном итоге, в мире стало меньше…
— Главное тут, конечно, технология, — оседлал любимого конька Никонов. — С помощью новейших нейроинтерфейсов мы наладили прямую связь с мозгом Тихонова. И получили возможность выуживать оттуда фрагменты аудиовизуальной информации. Попросту говоря, снов. Иллюзий, основанных на воспоминаниях Тихонова. — Тут профессор погрустнел. — Вот только мозг, как любая архисложная упорядоченная структура, сопротивляется такому беспардонному вмешательству. К тому же Тихонов в коме. Он не может предоставить нам логин и пароль от своего разума. Поэтому вся наша «ловля», так же как у рыбаков, зависит в основном от госпожи удачи.
Кира только сейчас поняла, сколько работы было проделано за считанные дни. Огромные массивы данных, извлечённых из мозга маньяка, анализировали нейросети. Перелопачивали, просеивали через сотни сит. Приводили в пригодный для человека вид.
Затем десятки людских глаз отсматривали материалы. Воспоминания, искажённые воображением и временем. Или просто фантасмагоричные картины, порождённые извращённым разумом. А ведь даже один сон почти невозможно воспринять, осмыслить без подсказок его «хозяина», вычленить зашифрованную там информацию.
— Трёх опытных следаков пришлось отправить по домам с нервными срывами, —пробурчал майор. — О других я не говорю. Тихонов больной на всю голову. И копаться в ней ни одному адекватному человеку не пожелаю.
— Мы надеялись отыскать воспоминания последних недель. Найти хотя бы один ориентир. Где он прятал ребёнка?.. Это было бы безмерной удачей. Но ничего не вышло, —вздохнул профессор Никонов.
В голове Тихонова отыскали лишь один подходящий кусочек. Тот, который не мог быть воспоминанием или стихийным плодом болезненной фантазии. Преступник словно намеренно сложил эту историю в своей голове для тех, кто решит заглянуть туда. И сон этот повторялся с завидной регулярностью — снова и снова. Вот только никто не понимал, чем он был —запоздалым раскаянием с ключом внутри или ловушкой… банальной пустышкой.
— Очевидны следующие факты, — пояснил майор. — Оба героя сна — сам Тихонов. В разные моменты жизни — будучи пацаном и уже таким, каким мы его нашли. Он проделывает путь, в конце которого ждёт некое чудовище. Но у нас нет отправной точки. Старый дом семьи Тихоновых снесён. Да и деревня, где они жили, расселена и заброшена. Наши облазили там каждую избу, каждый сарай, холм этот, будь он неладен, но никаких следов не нашли. Ещё есть важная деталь — монета. Но мы понятия не имеем, что она означает…
— А крест, который появляется на ней?
— Тоже проверили. В родовом селе Тихонова есть церквушка. Развалилась почти. И кладбище при ней. Дохлый номер, никого из живых там нет.
— Поставьте, пожалуйста, запись ещё раз, — попросила Кира.
Она увидела фрагмент впервые. А вот остальные засмотрели до дыр, поэтому всем мужским гуртом вышли покурить.
Когда вернулись, психолог стояла перед экраном, напряжённо вглядываясь в стоп-кадр.
— Чтобы монстр исчез, надо посмотреть ему в глаза… — прошептала она.
— Что, простите? — уточнил профессор Никонов.
— Способ борьбы со страхом. Хочешь побороть его — взгляни своей фобии в глаза.
— Но мальчик зажмуривается. Мы не успеваем даже рассмотреть, кого он видит. О глазах и речи идти не может…
— А тот мужик с холма? Который сам Тихонов. Уже взрослый и уже монстр. Надо чуть перемотать… Вот оно! Его глаза… чёрные, как вода в пруду… или экран… Зеркало души… Можно увеличить картинку?
Через пять минут всё было готово. В глазах бродяги отражался не мальчик. А неказистая хибара. Словно со старой фотографии, пожелтевшей от времени.
— Бывший дом Тихоновых. Который снесли. И что это нам даёт?
— Секунду, секунду… — Кира, казалось, рассматривала каждый пиксель на большом экране. — Вот, попался!
Майор с трудом рассмотрел крест в самом краю «фотографии». Нет, не над могилой. А над деревянным коробом полуразвалившегося колодца.
— Я — туда! — крикнул майор, распахивая дверь.
Кира выбежала следом.
***
Едва отъехали от лаборатории, как на крыше их автомобиля зарябила мигалка. Заголосил спецсигнал, повелительно раздвигая попутные и встречные машины.
Уже за рулём, по громкой связи Яковлев раздавал команды. Как дрова рубил — чётко и ритмично. А «поленья» рассылал подчинённым. Те, похоже, понимали майора с полуслова. «Скорую» затребовал в первую очередь.
Повезло, что лаборатория находилась за городом, и как раз недалеко от деревни Полесино, где когда-то жили Тихоновы. Должны были приехать первыми. В любом случае майор предупредил — «не лезть!» — тех, кто не знаком с местностью. Как бы не сделали хуже.
Через сорок минут рёв мотора разорвал тишину сельского захолустья. Взвизгнули тормоза. Яковлев бесцеремонно остановил Киру у машины. Придержал за плечи, заглянул в лицо.
— Дальше я пойду один, ты — стой здесь. Это понятно?
«И когда перешли на «ты»?» — подумала Кира. Но послушно остановилась.
Она смотрела, как впереди, метрах в пятидесяти от неё, майор осматривал место. То, где раньше стоял колодец. Он долго копался в земле, бил по невидимой цели ногой. Потом с трудом откинул явно тяжёлый люк, взметнувший ворох осенних листьев. И исчез.
Его не было минут пять. Это по часам. По ощущениям — целую вечность. Кира еле сдержалась, чтобы не побежать туда.
Майор вылез наружу с ворохом тряпья на согнутых руках. Смешно посеменил к ней.
Кира не сразу разглядела, что тряпки не пусты. В них худое тельце ребёнка. Его голова и ноги безвольно болтались в такт движениям майора. Сердце Киры замедлило бег.
«Опоздали».
Она смотрела на измождённого мальчика, похожего на узника Освенцима. И понимала, что там, внутри, жизнь уже просто не может уместиться.
Потом подняла глаза выше. Зрачки расширились. На замызганном, в ошмётках паутины лице майора она разглядела улыбку.
— Успели, дышит… Успели, Кира, слышишь, успели… — прошептал он, поравнявшись с ней.
Вдалеке заверещали сирены карет скорой помощи.
Говорят, что сердце Тихонова остановилось именно в этот момент…
***
Мальчик стоял, крепко зажмурясь. Так, что глазные яблоки заломило. Над ним нависал монстр. Мальчик слышал его дыхание. «Кап, кап», — шумно стекала слюна.
Он представил, как будут хрустеть его кости во рту чудища. В мясорубке из тысяч острых загнутых зубов. Как у щуки с картинки в «Азбуке», только в десятки раз больше. И мальчику стало и страшно, и противно.
Зловонный выдох взвихрил волосы на макушке. Теперь бежать точно бесполезно. Только ждать.
«Вспомни, что я тебе говорила».
Однажды отец разозлился сильнее обычного. Кровь из разбитой брови бежала, не желая сворачиваться. В травмпункт, как всегда, путь был заказан. Мать сидела над сыном, поминутно меняя ватные тампоны. Когда они кончились, перешла на сложенные лоскуты от старой рубашки.
Именно тогда она сказала ему: «Терпи, мой маленький король. Что бы ни случилось —терпи. Если очень страшно, просто закрой глаза. Когда-нибудь ты сможешь открыть их. Широко, по-настоящему. И взглянуть в глаза страху. Тогда он исчезнет».
«Вспомни, что я тебе говорила».
Мальчику стало ещё страшнее. Но он распахнул веки пошире, так, чтобы уже нельзя было захлопнуть. И заглянул в чёрные бездонные дыры.
Монстр вздрогнул, удивлённо отпрянул и начал таять на глазах. Он стал меньше, потом ещё меньше.
Вскоре перед мальчиком стоял незнакомец. С базара. Нет, с холма. Глаза его из чёрных стали серыми. Такими же, как у мальчика.
Незнакомец взял его за руку, аккуратно разжал сведённые судорогой пальцы и погладил сокровище. Блестящее, размером с медаль, с чёрточками, что так приятно тереть пальцем.
— Ты сохранил его. Теперь я вижу: ты — смелый маленький король… Пойдём со мной. Я спрячу тебя в очень хорошем месте.
— Спрячешь от кого?
— От себя самого, конечно…
