Отчаянно бьет конь излюбленным кривым прыжком,
необычайна скоропись, затейливы преграды и пороги.
Нашептывает звукосмыслы светотень египетским божком:
не торопись!
Твой дар, тебе и нить свою плести,
наискосок закладывая строки
в ткань бытия, сознание химеры — бесконечность топи,
смешение спиралей в паутинках Млечного пути.
Тебе нести слова, из буквиц делать сочетания чисел,
и отвечать за белизну нетронутой и девственной бумаги,
за быструю езду, за повороты мыслей,
за точки там, где силы не было историю до разрешения довести,
за частые пробелы и за препинания заикания знаки…
Нечаянно раструбит тучи день закрученным рожком,
блестящее руно словесности растянется на длани словно нежность,
и ласково лопочет ибис, иголкою мелькает клюв его
и слышится смешком,
как стежки крестиком слова вшивают
в строки — швы
на полотно судьбы
накладывает вера в неизбежность.
***
Нет в эмиграции трех граций,
привкус фрустрации, тень потолка
маячит призраком как декорация из «Гамлета» —
«Бог из машины» опускается на сцену, молвит:
«Есть бесконечно многое на свете, друг Горацио,
что бесполезно без врождения в суть нации и языка».
В чем смысл операции искоренения себя из культа трех
и извлечения источника всех бед и корня зла из четырех,
и погружение себя в обратное от силы духа милых двух,
и заточение души в стократное увеличение слуха — город глух,
и приглашение себя на казнь-кастрацию — безродной речи затрещины,
и искажение себя аллитерацией безропотной тарабарщины?
Что ж, в бесконечности скитаться нам, глаголет зазеркалья тень,
куда податься, если некому отдать себя плодами да призванием?
Куда бежать, кому писать свои признания, кого кормить из рук,
куда девать воспоминания тревожные о все тех же милых двух?
Вот смысл аберрации!
«Бог из машины» как прожектор бьет сквозь тучи ввысь.
В душевном отчуждении не скурвиться, луч начертал надысь.
Год обернется вкруг себя, пообещал, вольется в Вологу всяка струя,
и улыбнется чадушкам, сынам и дщерям Мать-сыра земля.
