7.
Полыхало так, что жар чувствовался в десятках метров от здания. Я щурился, стараясь разглядеть хоть что-то, но видел только стену пламени, которая раньше была детским приютом. Рядом, укутанные одеялами, дрожали дети. Всего двое из тридцати шести. Мальчик и девочка. Лель и Лада. Их брови и ресницы были сожжены, в коротких волосах появились проплешины, они чудом выжили в огненном аду, а теперь дрожали от холода и страха.
Обелиск, который еще не был Обелиском, а был простым человеком по имени Гарри Болг, что-то втолковывал пожарному инспектору. Я курил сигарету за сигаретой и втайне надеялся, что все это — случайность. Что здесь нет виновных и искать их бессмысленно, что это проводка, искра из плиты, что-нибудь простое, какая-то глупость. Потому что даже Аспид не собирался брать дело о тридцати четырех мертвых детях. Это было выше моих сил.
— Будет расследование, — сказал мне Обелиск-Болг, отойдя от пожарного. – Но, предварительно, следов поджога не обнаружено.
Я с облегчением выдохнул и посмотрел на тех, кто спасся. Мальчик по имени Лель и девочка по имени Лада. Вернее, не так. Мальчик по Имени Лель и девочка по Имени Лада. Они получили свои Имена еще в колыбели. Нарицатели сказали, что их силы уже проснулись. Что она может даровать любовь, а он станет проводником жизни, как весна воскрешает жизнь после зимы.
Нарицатели всегда говорили иносказательно, погружая невежественный люд Теополиса в красивую сказку. Но за мифопоэтикой, за образами, за сюжетами о создании мира, о богах и героях, о битвах с неведомыми чудовищами, таилось пугающее стерильностью и логикой научного подхода конструирование будущего.
В Теополисе рождаются новые. Не банальные мутанты из детских комиксов. Не глупые пришельцы. Не каббалистические демоны. Просто – новые. Homo, мать его, magic. Именно так, потому что ни биология, ни физика, ни теория струн, ни квантовая механика, ни другие новомодные науки не могли объяснить, что это за хрень такая. А люди, так уж повелось издревле, ненавидят все новое. Ненавидят, боятся и хотят убить. Поэтому нарицатели обратились к древним обрядам теургии и мифотворчества. Вместо страшного врага они подарили всем волшебных существ – добрых, справедливых, высокоморальных, чистых.
Вот, говорили они, девочка, которая Любовь. И вот, говорили они, мальчик, который Весна. И все кивали, соглашались, восторгались, плакали от счастья. И всем было плевать, что в попытке объяснить ее дар самыми понятными были термины «внешнее феромональное доминирование» и «транскраниальное электромагнитное воздействие». Так же, как и на «высокоскоростная клеточная регенерация» и «подстегивание клеточной регенерации других живых объектов» у Леля. Любовь и Весна. Лада и Лель. В конце концов, чем одни слова лучше других?
— Что делать с ними? — я кивнул в сторону детей.
— Их заберут. Один влиятельный человек сказал, что поможет. Что возьмет их к себе и воспитает, как родных.
— И кто же это?
— Я, — пророкотал голос сзади. Я оглянулся и увидел Гиганта. Тогда, пятнадцать лет назад, он выглядел поистине величественно: мощное эбеновое тело, бугристые мышцы и благородное чело. Его способность была воинственной: изменение массы и размеров тела. Гигант в одиночку мог сразиться с сотнями и победить. Неудивительно, что он считался восходящей звездой в Теополисе, который частенько забывал мелкие грешки своих великих жителей.
— Странно, что в преступнике проснулась тяга к добру, — заметил я.
— Я сам сирота, Аспид. Поэтому в этих талантливых детях вижу себя.
— И новые возможности, — парировал я. — Развивая их силы, ты можешь покорить новые высоты. Не Гигант-боец, но всеми любимый Гигант, Гигант, чьи раны затягиваются на глазах. Не боящийся покушений Гигант.
— Возможно, — не стал отрицать он. — Но это не главное.
Тогда я ему поверил. Возможно потому, что увидел в глазах странный отблеск и принял его за слезы.
— Мы будем заходить время от времени.
— Понимаю, — Гигант пожал плечами. — Вы получите эту возможность.
— Ладно, — сдался я. — Оформляй документы.
После этого я наклонился к детям. Глаза Лады были широко открыты, ее все еще трясло. Зато Лель уже пришел в себя.
— Тебе больно, — сказал он. — Я помогу.
И Лель провел рукой по моему обожженному лицу, по моим обожженным рукам, по моим обожженным коленям и спине. Я стиснул зубы, чувствуя, как раны затягиваются, как новая кожа сменяет старую.
— Спасибо, — сказал он, глядя прямо мне в глаза. — Спасибо, что спас нам жизнь…
8.
— Не кричи, — посоветовал странно знакомый голос. Я послушно заткнулся, попробовал повернуться и взвыл от боли. Потом открыл глаза. Потом закрыл и решил больше никогда не открывать.
— Я сошел с ума, — прохрипел я тьме под веками.
— Открой глаза, Аспид.
Призрак никуда не исчез. Он продолжал сидеть над моей кроватью. В полумраке я видел лишь одну половину его лица.
— Привет, Лель, — сказал я.
— Привет. Не двигайся. Я помогу.
Его руки скользнули вдоль моего тела, которое отреагировало завидным послушанием – и адской болью. Оно сжималось там, где он приказывал, выталкивая пули наружу – и тут же смыкалось за ними бешеным ростом новых клеток. Я изо всех сил старался не кричать – и это почти получилось. Почти, потому что в тот момент, когда Лель взялся за мой бок, я заорал, как никогда раньше – и провалился во тьму.
9.
Я почти физически почувствовал неладное, когда напарник уехал на вызов без меня. Так мне сказали в отделе – да, Гарри был, но недавно свалил, мол, срочное дело, не стал тебя дожидаться. Только вот в журнале у дежурного никаких записей не осталось.
За пять лет, которые прошли с пожара в детдоме, все сильно поменялось. Гарри Болг не стал исключением. Он слишком часто навещал Гиганта в последнее время. Я же – к собственному стыду – все реже и реже захаживал в гости к детишкам, а ведь они стали совсем взрослыми. Наверное, потому, что с их отчимом у меня так и не сложилось. Он резко пошел вверх, что было неудивительно. Хороший Гигант. Справедливый Гигант. Добрый Гигант. К сожалению, мало кто понимал, что благодетель Гигант – и наркоторговец Гигант, убийца Гигант, гангстер Гигант – это один и тот же человек. То, что было маленьким делом, разрослось в целую империю. Мало того, ему позволили создать собственный Храм. Другие игроки поняли, что совершили ошибку, недооценив этого «громилу», что за силой скрывался острый ум – но было уже поздно.
Так вот, Гарри проводил с ним очень много времени. Они подолгу беседовали, вместе выпивали, Гарри стал вхож в его дом. Поведение Болга варьировалось от глубокой задумчивости до откровенной наглости. Я не вмешивался, но надеялся, что у него хватит ума не лезть в дела Гиганта. И, похоже, ошибся.
Поэтому, услышав о «срочном вызове», сразу же отправился к Гиганту. И вовремя – успел обнаружить машину Гарри, отъезжающую от Храма.
Я держался позади, пока Болг не свернул к грузовой железнодорожной станции. Выключив фары, я сидел и наблюдал, как Гарри выходит из машины, открывает пассажирскую дверь и выводит оттуда хрупкого подростка, в котором легко угадывался Лель. Какого черта ты творишь, Гарри? Какого черта?
Он вывел парнишку и повел его к составу, где платформы, забитые углем, перемежались бочками с горючим. Достал маленький револьвер – наверняка, приобретенный нелегально, с затертым номером, чтобы не отследить – и застыл, подергиваясь. Из его ноздри потекла густая красная струйка.
— Привет, Лель, — весело и беззаботно поздоровался я с парнишкой, который резко обернулся и во все глаза уставился на Болга. – Гарри.
— Аспид! – парень подбежал ко мне, я наклонился и обнял его.
— Сделай мне услугу, парень, — я подмигнул ему. – Можешь сбегать к моей машине, там в бардачке лежит блокнот. А я пока побеседую с дядей Гарри.
— Хорошо.
— Обратно не спеши. Можешь послушать музыку.
— Ладно, — Лель убежал, а я повернулся к Гарри, который пытался что-то сказать. – Итак. Зачем, напарник?
— З… з… затем, что эт-тот мальчик… он оп-пасен…
— Опасен для Гиганта?
— Н-не только… д-для в-в-всех…
— И чем же он опасен?
— Эт-то… Ас-с-спид, отпусти м-меня…
— Нет, Гарри. Но я готов выслушать твою историю.
— Х… Хорошо… Я расскажу… Я все расскажу, Аспид, но пообещай мне…
— Просто говори, иначе, клянусь Именем, я подарю тебе всю боль этого проклятого мира.
— Оракул… Он был у Оракула…
— Оракул умер полгода назад.
— Не сейчас… Раньше… до пожара… Гигант хотел узнать свою судьбу… Узнать варианты… Оракул сказал ему, что он возвысится и станет великим благом для Теополиса, станет настоящим правителем…
— Это сказки, которые старый лжец говорил каждому, Гарри.
— Нет, послушай, это сбылось, ты же сам видишь…
— Я вижу только то, что Гигант воспринял эту чушь слишком близко к сердцу.
— Одна вещь, Аспид, всего одна вещь. Оракул сказал Гиганту, что тот должен принять решение. Что грядет опасность для всего города, что грядет кто-то, кто уничтожит Теополис. Он не мог назвать имя, сказал лишь место, сказал о детском приюте, где… где есть ребенок, который…
— О приюте? – я не мог поверить его словам. – Ты хочешь сказать, что тот пожар…
— Это было необходимо, Аспид, необходимо, чтобы спасти нас всех…
— Ага. Необходимость, значит. Послушай меня, ты, тупой сукин сын, и послушай внимательно. Для таких, как ты, Оракул, возможно, и был великим прорицателем. Но для нас… Для нас он был всего лишь очередным лжепророком. Он видел множество вариантов и выбирал из них те, что были выгодны ему, понимаешь?
— Аспид, послушай… Этот парень…
— Твой. Долбанный. Гигант. Сжег. Заживо. Больше. Тридцати. Детей! – я чеканил каждое слово. – Потому что из-за своего эгоизма и мании величия возомнил себя спасителем Теополиса и его владыкой. Потому что повелся на сказки старого обманщика! Да и, к тому же, Гарри, ты мог это проверить. Давно ты знаешь? Давно?
— Больше двух лет…
— Ты мог это проверить. Проверить его слова, ты же чертов коп, ты мог прийти ко мне, мы бы разговорили Оракула… А, черт… Весь этот город – тупая обманка для тупиц вроде тебя, сплошная сказка… А ты повелся, как малец, ты, опытный полицейский, повелся на чепуху о пророчествах!
Я умолк. Затем повернулся и зашагал к своей машине. Нужно было спасти парня, Гигант не оставит его в живых. Черт-черт-черт. Я оглянулся на состав – и тут пришла идея.
— Смотри, Аспид! — весело прокричал мне Лель, когда я подошел к машине. — Лада нарисовала мне цветок! — он гордо закатал рукав рубашки и продемонстрировал мне розу, нарисованную ручкой на предплечье. Я усмехнулся. Лада часто рисовала цветы — и всегда посвящала их Лелю, воплощению Весны. Детишки все еще верили в сказки.
— Послушай меня очень внимательно, Лель. К сожалению, ты должен покинуть город.
— Но почему?
— Потому что злые люди… злые люди хотят причинить тебе вред. Они использовали для этого твоего папочку и дядю Гарри. Ты должен сесть на этот товарный поезд — а кататься на поездах очень весело — и уехать отсюда. Выйдешь через две остановки, на третьей. А я приеду за тобой.
— А как же Лада?
— Когда я приеду за тобой, мы разберемся во всем. Ладе ничего не угрожает. С ней все хорошо.
— Обещаешь?
— Конечно, мой малыш. Разве я тебя хоть раз подводил?
— Я верю тебе, Аспид. Спасибо.
Я подвел парнишку к составу и помог ему вскарабкаться на платформу, отдав все деньги, что у меня были. А затем вернулся обратно к Гарри.
Он сражался со мной. Это было невероятно, но Гарри Болг пытался сбросить мои оковы.
— Что будет с Ладой? — спросил я.
— С ней все хорошо. Гигант считает, что она не опасна. Только он.
Я кивнул.
— Прости, Гарри, — искренне сказал я. Его рука с пистолетом поползла к виску.
Паровоз дал гудок и состав двинулся с места. Губы и подбородок Гарри Болга были залиты кровью. Его било мелкой дрожью, пока я делал то, что должен был.
И тут родился Обелиск. Именно в тот момент, когда Гарри Болг призвал все свои силы, чтобы избавиться от моего контроля. В тот момент, когда я дал слабину. В тот момент, когда, казалось, Лель в безопасности.
Гарри Болг трижды нажал на курок.
Пули из револьвера попали в цистерну с керосином.
Я смог подняться только когда состав полностью залило огнем. Гарри тоже вставал на ноги, но я ударил его носком ботинка в челюсть. Мои глаза слезились от жара, все свои силы я бросил в поиск Леля — но тщетно. Я нигде не чувствовал паренька.
Я уволился из полиции на следующий день. Гарри, который остался лежать без сознания на станции, был обвинен в преступной халатности, но адвокаты Гиганта вытащили его. Впрочем, они вытащили уже не Гарри Болга – но Обелиска. Человека, способного противостоять телепатическому воздействию. Человека, которому я даровал способность. Гарри Болг стал Обелиском и оставался им до вчерашнего дня.
Пока Лель, восставший из мертвых, не разрубил ему горло.
10.
Когда я очнулся, Лель сидел рядом, на полу. Он слабо улыбнулся.
— Как ты выжил? — тихо спросил я.
— Я же Весна и Жизнь, Аспид, — пожал плечами Лель. — К тому же, я не выжил.
— В смысле?
— В тот момент я умер. По-настоящему умер. А тот, кто вернулся в это тело, вряд ли может называться Лелем, — он пожал плечами. – Я исцелил тело, но вот с душой как-то не получилось.
На дне его глаз плескалось безумие. Раньше я был слишком слаб, чтобы заметить это, но теперь видел четко – в резких движениях, в подергивающемся уголке рта, в исказившихся чертах лица. Два пожара не прошли бесследно – они сожгли его дотла.
— Ты солгал мне, Аспид. Сказал о каких-то злых людях. Я узнал, что злым человеком был Гигант. Что это он приказал убить меня. Что он хотел остаться главным в этом городе, что хотел отобрать у меня Ладу, мою Ладу, она моя, Аспид, понимаешь, моя, всегда была моей, а он…
— Я…
— Да-да, с добрым умыслом… Ты щадил мои чувства, — он наклонился ко мне. — Не надо меня щадить. Я скитался… я десять лет скитался за пределами Теополиса, за пределами этого города, я исцелял, убивал и миловал… Я могу… Теперь я могу забирать жизнь, так же легко, как раньше даровал ее, просто отбирать, себе, забирать себе. Во мне много жизней, очень много, их хватит надолго. На все то время, что я буду жить здесь после того, как убью Гиганта. Как заполучу его душу. Он будет жить во мне и будет страдать вечно, потому что Лель-Весна умер, теперь я — Ад для всех, кто встанет у меня на пути, я Геенна огненная и отмщение, я страх, понимаешь, Аспид?
Я понимал. Я понимал, что боль, предательство, страх и отчаяние превратили мальчика в чудовище. Чудовище, которое страдает от своих поступков, но наслаждается самим страданием, и от этого оно еще более чудовищно.
— Ты мог убить меня, — осторожно сказал я.
— Я отдавал долг. Ты дважды спас меня. Я дважды помог тебе. Теперь мы квиты и я могу убить тебя, но ты мне нужен. Смотри, — Лель подал мне прямоугольный кусок плотной бумаги. — Это приглашение, Аспид. Приглашение на дуэль. Гигант дает тебе то, чего ты не хочешь. Зато хочу я. Он не войдет в Дом Нарицания, потому что это священная земля для всех, но он готов встать с тобой над Водопадом. Как того требует традиция. Как решили нарицатели, которые спасали тебя. Как решил я.
— В смысле, ты?
— Это я стрелял в тебя на улице. Я ранил тебя, я загнал тебя сюда. Откуда есть лишь два выхода — умереть или сразиться. И ты выйдешь на битву, Аспид, на битву с Гигантом. А я ее выиграю.
11.
Водопад не был обычным водопадом. Скорее, пропастью на краю сингулярности, куда вместе с водой утекали вероятности. Точкой пространства, где события перемежались с возможностями и исчезали в ревущей бездне. Он был центром Теополиса. Говорили, что он стал причиной нового витка эволюции. Что когда-то, давным-давно, здесь испытывали оружие. Что когда-то, давным-давно, здесь проводили эксперименты. Что когда-то, давным-давно, здесь умер бог.
С тех пор незыблемым осталось лишь одно: все современные боги действительно умирали здесь и падали вниз, в вечность, в иные пространства, в иные времена, падали бесконечно, заполняя клетками мертвых тел то, что нельзя заполнить ничем.
Физически Гигант был куда сильнее меня. Возможно, медленнее, но сильнее. Только физика не имела ни малейшего значения.
Вокруг стояли носители Имен, нарицатели и просто зеваки, которые должны были поверить в чью-то победу. Увидеть ее и воспеть в легендах. Вдохнуть жизнь в новую историю Теополиса.
Я устал. Я не спал больше суток, не считая тех часов, что провалялся без сознания. Но это тоже не играло никакой роли.
Когда нарицатели сказали, что мы можем начинать, Гигант вырос на двадцать метров и ударил меня ногой. Я благодарно принял этот удар и, в полете, заблокировал его способность, взорвав тромб в его мозгу. После чего пребольно ударился оземь и смог лишь наблюдать, как в схватку вступил Лель.
Я видел лицо Лады в этот момент, она побледнела и испуганно схватилась за парапет, в тот же момент ее обступили люди Гиганта, подхватив, не давая упасть.
Лель был страшен. Казалось, все внутреннее уродство воплотилось в его чертах. Меч в его руке блистал в лучах заходящего солнца. Где-то в глубине мозга я вдруг понял, насколько быстро все рушится. Десятилетиями Гигант возводил свой мирок — и двое суток понадобилось, чтобы его разрушить. Какая ирония.
Единственным, кого здесь не хватало, был Оракул. Я словно воочию увидел старого лжеца в толпе зрителей, его прикрытые веками глаза, его подергивающиеся пальцы, его нервно шевелящиеся губы. Интересно, что бы он увидел сейчас? Какие вероятности стучались в его голову? Какие варианты? Чтобы почувствовал этот старый ублюдок, увидев, как исполняется пророчество? Как умирает Гигант – и рождается бессмертный пожиратель душ и психопат Лель? Я расхохотался – и скорчился от боли. Жаль, что ты успел умереть. Очень жаль. Полюбовался бы на дело рук своих.
На Гиганта было жалко смотреть. Двадцатиметровое чудовище, которое может лишь размахивать руками и ногами, зная, что этим он лишь приближает свой конец. Лель двигался быстрее всех, кого я знал. Он полосовал ноги своего названного отца, время от времени прикасаясь к ним свободной левой рукой, умерщвляя плоть, превращая то, что было силой, в гниение. Он мог бы убить Гиганта быстро, но хотел насладиться местью. Хотел, чтобы тот упал на колени. Покорился. Стал пылью.
Я криво ухмыльнулся и достал из кармана пистолет, который выпросил у Леля. Сказал, что не хочу это видеть. Не хочу видеть Теополис. Не хочу видеть бой. Подари мне возможность уйти быстро. Подари – и делай, что хочешь. Страдая от боли из-за сломанных ребер, взвел курок и стал ждать. Ждать и молиться времени, чтобы театральное убийство Леля не продлилось слишком долго.
И, похоже, мои молитвы были услышаны: в Гиганте вдруг что-то надломилось, он рухнул на колени, как падает огромный дуб перед топором лесоруба. Лель улыбался – и это было самое страшное зрелище, которое видел любой из смертных. Сын подошел к отцу и зашептал что-то в огромное черное ухо. Я не слышал слов, но приблизительно понимал, что он говорит. И это были не слова о прощении. Это было обещание ада.
Лель приложил руку к виску Гиганта – и тот завизжал во всю мощь своих огромных легких. От его крика кое-кто в толпе потерял сознание, другие отшатнулись и отвернулись, чтобы не видеть того, что произойдет дальше. И хорошо. Мне не нужны свидетели.
Я разблокировал способность Гиганта, тот рванулся во всю мощь, уменьшился, ушел из-под влияния Леля, почувствовал надежду, в то время, как его названный сын ощущал досаду и ярость: вот она, жертва, вот она была здесь – и вот ее нет.
Я дважды нажал на курок и оба раза попал. Два тела упали на арену с разницей в долю секунды. Самое могущественное существо и его ужасный наследник. Еще одна ирония.
В это время мои губы сами шептали мольбу о прощении. Я просил прощения у того мальчика, которого не смог спасти и которого вынужден был убить. Я шептал проклятия тому человеку, который слишком хотел власти, из-за чего разрушил все, к чему прикоснулся. Я богохульствовал и унижался одновременно.
Я очень устал.
Поэтому не слышал, как взревела толпа, когда нарицатели сталкивали тела Гиганта и Леля в пропасть. Не видел, как исказилось лицо Лады, которая отныне видела во мне лишь врага.
Не чувствовал, как впились в плечи крюки, которыми меня оттаскивали от Водопада.
12.
Теперь я сижу в небольшой комнате в Доме Нарицания, которая напоминает тюремную камеру и монашескую келию. Временами снаружи беснуются люди, которые хотят видеть победителя схватки. Одни требуют моей смерти, другие хотят поклоняться мне. Я не хочу слышать ни тех, ни других.
Служители Дома приносят мне еду и питье, помогают омывать тело и рассказывают, что происходит в мире. Они говорят, что Лада покинула Теополис. Что напоследок она требовала сжечь мое тело и развеять его над свалкой. Я не виню ее. Я убил того, кто заменил ей отца, и того, кто мог бы заменить ей мужа.
Я смотрю в окно и вижу, как возводятся новые Храмы и разрушаются старые.
Но одно остается неизменным.
Все так же умирают голуби и все так же клюют их мясо вороны.
Иллюстрации: Денис Безлюдько
