Когда внезапно через полжизни ты вновь оказываешься в США… Твоя даже не мечта, а так, юношеская фантазия, вдруг исполняется самым вывернутым на изнанку, странным, молниеносным и болезненным образом.
Второй раз на обратной стороне Земли – это как встретить свою студенческую любовь, – только он заматерел и похорошел, а ты постарела на две жизни, зато научилась замечать и ценить мелочи, детали и камертоны.
БРУКЛИН. ФЛЭТБУШ
Притча про слепых и слона – это про понаехавших и Нью-Йорк.
Слепые подошли потрогать слона. Кто-то ощупал ногу, кто-то бок, кто-то дотянулся до уха, а кто-то до хвоста. Потом поделились впечатлениями. Все были правы и подрались, потому что никто не смог понять картину целиком.
Я начинаю ощупывать «слона» по островам и районам.
Мой первый, эталонный и определяющий это – Бруклин. Он по площади и количеству людей как четыре Одессы. Мы живем в благополучной черной части – Флэтбуш (есть еще лакшери белая и чёрная неблагополучная). Мои жалкие понты-попытки перевести Флэтбуш как «квартира с куста или куст квартир» деликатно оборжали и сказали – просто запомни без смысла. Пряничные домики как в сериалах и рядом старые кирпичные высотки с пожарными лестницами как в «Завтраке у Тиффани», «Привидении» и еще миллионе фильмов про «ту самую Америку».
Первое, второе и постоянное ощущение что я, вернувшись на семь часов назад, на обратную сторону земли снова на Молдаванке, которая, как и дома, из нище-криминальной вдруг стала почти элитным и дорогим центром города.
Леська правильно говорила – как в районе Старобазарного, только бомжи с дредами и ярко одеты. Все веселые и на расслабоне. Местные в основном темные, а все остальное такое же. Здесь островитяне с Карибов. С осьминогами на головах из вязанных шапочек размером с кошелку и выпадающими из-под них щупальцами дредов
Мусор на асфальте, зато все собачники с кульками для какашек. Полтора миллиона забегаловок на два пластмассовых столика с мексиканской, индийской, африканской, еврейской, китайской кухней и скульптурно красивые зожники в беговых кроссовках лавирующие между килотоннами чили и пиццами, с которых надо промокать жир.
Я не знаю как передать всеобщее состояние внутренней свободы и какого-то Вавилона, где есть место всем и всему. Можно ходить в 3D ресницах, стразах и микрошортах в размере трихуэль, можно в полноценной парандже с почтовой прорезью для глаз, можно в кошерном парике, чулках и длинной юбке в сорокаградусную жару, можно в пижамных шортах, можно покрасить седину в синий и розовый полосками. Никто даже не посмотрит. В любое время суток в любом месте. Это я украдкой подглядываю и любуюсь. Например, за индийской женщиной с красной точкой, бриллиантом на крыле носа, сари на восемь оборотов и найками последней модели из-под расшитого подола
В нашем переулке-тупике на второй день (после ночного прибытия) дежурный по району черный дедушка на стульчике:
– О, мамми, с приездом, а ты сегодня уже получше выглядишь!
В доме напротив вечером две культурные женщины выходят с бокалами и двумя бутылочками вина в пакетах, чтоб лишний раз не вставать. Тут же носятся толпой разноцветные дети и стучат мячом (по голове себе постучи!) под завывание соседской собаки.
В этом волшебном регтайме ритм задает сабвей за бетонным забором. Этот круглосуточный тудух-тухдух вообще не напрягает. Может потому, что улицы благоухают травой. Всегда. Марихуана здесь легально. Рядом огромный парк, где рысачат велосипедисты и как на трассе здоровья недовольные пешеходы выпрыгивают из-под колес. На светофоре у кого-то из подростков гремит колонка, и посторонние дамы элегантного возраста с попой как у Ники Минаж начинают исполнять тверк, для удобства выйдя на дорогу, чтоб кормой не снести соседей. И это тоже нормально.
– Привет! – кричат тебе местные пацаны в золотых пластиковых цепях, – ну шо ты? как ты?
Нью Йорк со стороны Бруклина – это как будто ты торжественно зажатый провинциал приехал на одесский вокзал намертво вцепившись в чемодан, телефон и паспорт, а тебя обнимает такой расслабленный растаман в офисном костюме и сандалиях на босу ногу.
БРУКЛИН. БРАЙТОН
Брайтон в Бруклине как сосед за стенкой (да, де-юре он его часть, но сам по себе, а скорее в себе). Только с этой стороны успели «оторвать» кусочек с видом на море.
Брайтон, начиная от метро, это машина времени. Ты проваливаешься в поздние 80-е и зарю 90-х. Чем ближе к морю, тем больше временной разрыв. На деревянной набережной сидят аммониты- окаменелости, с навеки впечатанным отпечатком прошлого. Они увезли Одессу 70-х – 80-х. Всю. И контрабандой утолкли в ручной клади и своем большом сердце. Места новой реальности и новой стране не осталось. Они забрали все символы и застолбили в океанский песок привезенные бамбуковые и тряпичные пляжные зонтики как Армстронг флаг на Луне.
Время прибитое к дрожащей от сабвея гипсокартонной стенке закрыло глаза и заснуло под колыбельную радиоприемника. Они сохранили все «СВОЕ» в самом сакральном смысле: от плавок с круглой латунной биркой и салатов с литром майонеза, до любимой эмалированной кастрюльки и чеснокодавки.
Я смотрю на уходящую натуру – это последние из могикан. Они помнят то, что успел давно забыть город из которого они уехали.
Они до сих пор душой живут в нем, а телом в американском благополучии. Поэтому здесь сегодня работает… прокат видеофильмов и со всех постеров таращится исподлобья лучшая в Америке гадалка Еля. И возле обшарпанного домика с живыми гортензиями и выцветшими пластиковыми нарциссами валяется дохлая крыса и припаркован порш Кайен.
Чувствую себя историком, который вышел на задний двор и случайно откопал Трою. Принюхиваюсь как охотничья собака, взявшая след. Расскажите мне свою историю. Я – тот человек, которому реально интересно про вашу молодость и ту проститутку с 22 номера, которая увела мужа, про добычу дубленки и вражеские голоса свободы из радиоприемника.
Мы с любопытством разглядываем друг друга и расходимся. Они в свою законсервированную в трехлитровый бутыль уксусно-перечную молодость, я – в свой распиздяйский черный Флэтбуш. До встречи. Я почему-то уверена, что до скорой.
БРУКЛИН. ПАРК-СЛОУП
Если по диагонали махнуть маленькие три километра через Проспект-парк, то попадаешь в белый Бруклин.
Район Парк-Слоуп – это одесский домашний «Наполеон» благополучия. Когда два десятка коржей-поколений, живущих в одном доме, щедро переложены сливочными шестизначными счетами, золотыми картами и капиталами, пухнущими как густой заварной крем на плите. Парк-Слоуп пропитался в единую терракотовую массу каменных трехэтажных домов со старинными витражами над дверными проемами, такими же старинными стеклами с фацетом, которые берегут как раритет и не меняют на металлопластик. Лестницы к входным дверям выше головы и заглянуть в окна первого этажа можно только издалека – там дубовые ставни вместо занавесок и массивные люстры ар-деко над неоновым мерцанием плазменных тв.
Первый признак респектабельности – тишина и тень. Высоченные платаны и клены, идеальная чистота тротуаров, вылизанные каменные и медные вазы с самшитом на лестницах.
Парк-Слоуп очень похож на дорогие «банкирские» кварталы западной Европы. И только припаркованные «до хлопка» бампер в бампер внедорожники размером со смарт-квартиру выдают, что это все-таки Америка.
Здесь отрада для эстетов. Такие же благопристойные как дома модные хипстерские кафе, итальянское мороженое ручной работы и ресторанчики на четыре стола с бронью за неделю.
А еще жители этой красоты регулярно выставляют за резные калитки надоевшие вещи. Вот стоит шикарное кресло без следов износа, на следующей лестнице – аккуратной стопкой книги по истории искусства с затрепанными по краям страницами, там – акварельной расцветки шарф с неоторванной биркой из магазина. Глядя на это, я вдруг начинаю понимать свою деревенскую бабу Феню, которая радостно притаскивала с помойки «трофейные» находки. Потому что между нашим с креслом совместным счастьем встали исключительно семь километров пешком по жаре.
Здесь можно медленно гулять, рассматривая одинаково красивые дома с маленькими пижонскими деталями – дверными молотками, затейливыми ручками, крошечными прудиками и даже действующими газовыми фонарями прошлого века…
Фонари – это офигенно дорого, сложно и непрактично. Но прошлое продолжает круглосуточно мерцать по всей улице.
Но как говорила та же охотница за мусорными сокровищами баба Феня: «свиня завжди болото знайде». Посреди этого чопорного великолепия я наткнулась на совершенно мескалиново-шизофренически прекрасный дом. А точнее его обитателей, которые к молчаливой скорби приличных соседей, украсили вход декором со всех праздников сразу – от Святого Патрика до Хеллоуина.
Веселый гармидер в стиле роу-арт радует только случайных неместных прохожих вроде меня.
А в Парк-Слоуп обязательно надо вернуться. Желательно с сумкой на колесах.
МАНХЕТТЕН
«Она хотела бы жить на Манхеттене и …» А вот ни фига подобного!
Это как приехать куда-то в эпические гималайские рериховские снежные пики и мечтать жить вон на той третьей скале слева с офигенным видом на залив.
Манхеттен – это горные вершины из ледяного стекла. Ослепительно красивый и поражающий воображение масштабностью высот, этажей и денежных лавин.
Тут энергия денег гудит в воздухе высоким напряжением, сшибает с ног, проходит горячим воздухом из-под кондиционеров сквозь пальцы….
Дыхание захватывает. Удержать, а тем более оседлать такие потоки под силу немногим. Родео на золотом тельце требует полной отдачи.
Наверное, поэтому все здешние белые воротнички такие поджарые и мускулистые (да! Они хрестоматийно стереотипные как в сериалах! В наглаженных рубашках и синих дорогущих костюмах). Совпадение ожидания и реальности на 100%
Уличные площадки ресторанов с крахмальными скатертями и крышные террасы – это большие явно деловые компании, белое вино, профессиональные улыбки и перестрелка глазами.
Не акулы большого бизнеса, а мурены и угри. Поэтому тут ни капли жира ни на женских бедрах, ни на тарелках.
Они структурированные и конструктивные с арматурным каркасом внутри как у местных зданий.
Жилые этажи высоток – территория амбициозных одиночек или затянувшихся ситуативных союзов. За небольшой входной дверью гигантский холл с дрессированным как бойцовский питбуль консьержем – никто чужой не дойдет даже до лифта.
Студия по цене поместья в соседнем штате.
У подножья небоскребов плещутся волны туристов, набегая из сабвея и схлынув через пару кварталов на бесплатном пароме к Статен-Айленду.
Мы бродим муравьишками по обвешанному бумажными фонариками Чайнатауну. И его уличные лотки с манго, дайконом и экзотическими фруктами как бумажная детская гирлянда, которая болтается у кромки воды на шестипалубном круизном лайнере.
Машины паркуются третьим рядом – мест нет. Зато есть место шпилькам и юбкам-карандаш. Витрины бутиков. В открытом доступе на Линкедин нью-йоркский офис Гуччи ищет бренд менеджера.
Очередь туристов чтобы потрогать золотого тельца за сияющие яйца. По лицам видно – даже это не поможет.
Гудзон произносится как Хатсон (может миссис Хатсон на самом деле – миссис Гудзон?!)
Из метро, пролетающего над Гудзоном-Хадсоном, по Бруклинскому мосту видно Статую Свободы.
Для тех кто считает, что Аркадия похожа на Манхеттен – да. Тут мало зелени, негде запарковаться и видно море. На этом сходство заканчивается примерно как у меня с Майей Плисецкой. А что? Мы же обе женщины с большими накрашенными глазами.
Манхеттен – первое место где я со своим электровеником, шилом и многозадачностью не успеваю. Бегу, сбиваясь с ног, ритма и дыхания и все равно торможу на сутки.
Это как из группы ЛФК попасть на соревнования к кенийским бегунам.
Но я буду тренироваться и приезжать, подставляя ладони этой силе. И вообще кто решил, что быка надо обязательно оседлать, его же можно просто прикармливать.
ЦВЕТНЫЕ СТЕКЛЫШКИ
Каждый раз на новых маршрутах с моим пространственным кретинизмом вспоминаю разницу между мужским и женским ориентированием на местности.
Пещерный охотник бегал за мамонтом и от тигра, поэтому мыслит глобально и ориентируется по солнцу и встроенному компасу. Первобытная женщина собирала всякие вершки-корешки и, чтобы вернуться в пещеру до своего охотника, примечала только детали – вот дерево упавшее, там скелет птеродактиля, а тут зверушка цветная на веточке сидит.
Мои предки выжили и эволюционировали, но ориентируюсь я тут примерно так же.
Вот садовый гном на лестнице, вон граффити неприличное на крыше, а здесь дверь красная красивая.
Поэтому четвертый раз за неделю теряюсь в метро и сажусь не в ту сторону. Там нет особых примет.
И новых выездов в далекие нью-йоркские районы-острова тоже нет.
Зато полные карманы осколков-цветных стеклышек, просыпавшихся из калейдоскопа большого города.
*
На углу Линкольн-роуд и Флэтбуш дорожные работы. Там стоит огромный двухметровый темнокожий парень, держит знак «стоп» и каждый раз пробивает меня до слез своей улыбкой. Он действительно искренне улыбается, потому что остановился на уровне развития пятилетнего ребенка, но его не прячут дома и не потому что black lives matter, а потому что все имеют права и могут быть нужными. И он истово отрабатывает, старательно, как хоругвь, держит знак и каждому прохожему радостно желает «have a great day». Он очень важен. Он на своем месте.
*
В дневных новостях СNN эксперты Нью-Йорка и Вашингтона (костюмы идеально под цвет студии) двадцать минут(!) обсуждают breaking news – тренер школьной футбольной команды вместе с игроками молится перед игрой! Мнения разделились, страсти кипят: то ли пусть теперь все молятся – это полезно, то ли пусть делают это в специальной комнате и не портят картинку неверующим (Марьиванна, мне бы Ваши проблемы)
*
Попрошайка в метро как НЛП-шник подготовительного уровня вторгается в зону комфорта громко называя свое имя и фамилию, а потом причитая басом, ходит по ногам. Пассажиры усиленно смотрят вдаль сквозь стакан с мелочью, которым он гремит перед их лицами.
*
Семейная пара специалистов по урбанистике и общественным пространствам. Оба за 80. В плейлисте- три страницы Бетховена, сейчас консультируют Эмираты – какие небоскребы будут более полезны для жизни и развития жильцов, мечтают приехать в Одессу и создать какое-то невероятное социальное пространство для всех жителей. Еще раз, обоим 80+. Они недавно закончили проект в Финляндии.
*
Медработники ездят и ходят на работу сразу в форме и в белых медицинских кроксах по улице и даже в шапочках и бейдже, чтоб не переодеваться.
*
Здесь на собеседовании нельзя спрашивать возраст у совершеннолетних. И да, ты опять никто, но зато как в 18 все возможности и пути открыты и это реально держит на плаву. Я с интересом исследователя заново открываю, какая конкурентная борьба разворачивается внизу пищевой цепочки, там, где минимальные ставки за кэш 12 долларов в час и столько же соискателей на место офисного админа. Я знаю теорию архетипов на практике и могу продать снег на Аляске местным жителям не больше кило в одни руки. Конечно, я продам себя. И меня сразу выбирают. Но рано почивать на лаврах – через три дня стажировки находится кто-то, кто уже работал в этой сфере. И больше приходить не надо.
В христианстве один из семи смертных грехов это гордыня. В маленьком переулке Флэтбуша я как драконоборец добиваю ногами свою.
*
Я думаю, что моя жизнь – это не роман, а сюжет бразильской мелодрамы из 90-х. Такой линейный – про бедную, но работящую провинциалку, особенно когда с метро-карты списали 2,75, сука,(только не думать и не переводить в гривны!), а турникет не открылся. Я его перепрыгиваю и смеюсь над собой. Пока ты смеешься – ты выигрываешь, а мелодрамы для домохозяек продаются лучше артхауса. Проклятая рекламная профдеформация!
