Золото под ногами (Глава 2)

Филипп Крамер, жмурясь от яркого света, вышел из тени деревьев на солнечную лесную опушку. Ох, как нехорошо…

Крамер едва сдерживал подступавшую к горлу дур­ноту. Его мутило. Тяжкий запах разложения застрял в носу, в глотке, в брюхе. Казалось, жирный смрад на­вечно осел в легких и уже никогда не выветрится. Даже на языке чувствовался сладковатый удушливый при­вкус.

Выдержка и невозмутимость — без этого шериф не шериф. Уж вы поверьте, бойцовские навыки ни черта не стоят, если не можешь сохранить самообладание и кидаешься в истерику на ровном месте.

Сейчас стошнит.

Крамер с усилием расправил плечи, утвердил пра­вую ногу на большом камне, закрыл глаза, развел руки в стороны и вдохнул весенний воздух долины Сакра­менто. Прохладный аромат чистой воды, полуденно­го солнца, душистых трав, сосновой смолы и горячих речных камней наполнил его грудь, просочился в кровь и потек по жилам, освежая нутро, словно настой мяты на молочной сыворотке. Противный едкий ком в горле ушел куда-то вниз и бесследно растворился. Кажется, полегчало.

Крамер выдохнул и оглянулся. Лошади, привязан­ные к молодой сосне, тихо переступали копытами

и фыркали. Разлапистые папоротники степенно ка­чались под теплым майским ветром. Солнечные лучи пробивали зыбкую тень мохнатой хвои, играли блика­ми на вековых стволах. Если сощуриться и посмотреть вверх, сквозь ветви, то и само солнце кажется мохна­тым, как сосна или гигантская секвойя.

Шериф ощутил прилив сил и оптимизма. Все было так, как и должно быть: река течет, лес шумит, небо безоблачно, пистолеты приятно оттягивают ремень, а начищенный до зеркального блеска значок сияет на сотню миль. В мир Крамера возвращались порядок и равновесие: он очень любил свой сияющий значок и пару новых кольтов.

Окончательному воцарению гармонии мешали два обстоятельства.

Во-первых, за кустами, нарушая лесную идиллию, издавал неприятные звуки юный Сэм Джонсон — его рвало; во-вторых, чудесный речной воздух портил не­переносимый смрад, который исходил от неизвестного мертвеца, уютно пристроившегося среди замшелых ва­лунов в сотне ярдов от берега. От него шериф и сбежал, чтобы немного продышаться.

Шериф оправился, стряхнул ошметки сосновой коры с рукава и поправил значок на груди.

По завершении Мексиканской кампании капитан от кавалерии Филипп Крамер был назначен алькаль­дом Сан-Франциско, а заодно по единогласному выбо­ру жителей исполнял обязанности шерифа. Со времен армейского прошлого Крамер так и не удосужился об­завестись гражданским гардеробом, и потому на нем был армейский мундир со знаками различия. На ору­жейном ремне болтались две кобуры, а в них была уто­плена пара кольтов «Walker».

Был шериф высок и чуть склонен к полноте. Глаза серые, с едва заметным синеватым отливом; когда-то прямой нос, безнадежно свернутый в драке набок, при­обрел изгиб орлиного клюва; подбородок скрывала окладистая черная борода, доходившая до середины груди. К его особым приметам стоило отнести непод­ражаемый командирский голос бывшего кавалериста: такому густому басу позавидовал бы боевой рог викин­гов. И, пожалуй, повстречай Крамер в горах хозяина Кордильер, медведя гризли, мог бы на равных посо­ревноваться с ним в грозности рыка, и неизвестно кто уступил бы дорогу сопернику. Суров был обликом аль­кальд и шериф Сан-Франциско, и только губы у слав­ного кавалериста были пухлые, чувственные, как у де­вицы, и потому он прятал их за пышной грядой усов.

Крамер сурово поджал немужественные губы и ре­шительно зашагал обратно к трупу. Зажав нос рукавом, он приступил к официальному осмотру.

Белый, рост около шести футов, голый. На спине… Так-так… Что у него на спине? Горизонтальные поре­зы дюйма полтора длиной в количестве двенадцати штук. Любопытно. Шериф подобрал ветку и смахнул хвою со спины покойника. Так и есть, двенадцать. По шесть слева и справа от позвоночника. Под коленными сухожилиями и под ахиллами обеих ног проколы. По­хоже, сделаны ножом. На правой ноге убитого — следы укусов, койот его грыз, что ли? Лежит на животе, лица не видно.

Вновь ощутив тошноту, Крамер сделал несколь­ко поспешных шагов в сторону берега, перевел дух и крикнул, обращаясь к помощнику:

— Недели две лежит, как думаешь, Сэм?

Из-за сосны послышалось невнятное урчание.

— Хм… Ладно, отдохни малость. Поговорим с вами, джентльмены!

Трое мужчин, стоявших чуть поодаль, вытянулись и изобразили на лицах внимание. Одинаковые дра­ные штаны, скверной выделки льняные рубахи, грубые сапоги, выгоревшие на солнце шляпы и грязные руки с черной каймой под ногтями делали их похожими на родных братьев, донашивающих одежду друг за дру­гом. В прошлом, видать, фермеры, а ныне старатели- золотодобытчики.

Крамер смерил троицу долгим взглядом и решил, что можно не церемониться.

— Итак, господа! — провозгласил он. — Меня зовут Филипп Крамер, алькальд и глава службы шерифов Эрба Буэна или Сан-Франциско — как вам будет угод­но. А за той сосной мечет харчи мой помощник Сэмю­ель Джонсон. У меня к вам несколько вопросов. Вопрос первый: кто вы и откуда взялись?

Старший из старателей, худой мужчина лет пятиде­сяти, с висящими брылами, придававшими ему сход­ство со старым спаниелем, трубно высморкался, погля­дел на ладонь и вытер ее о штанину.

— Ведь говорил я. — с досадой буркнул он надтрес­нутым голосом, глядя в сторону. — Говорил я, что нас обвинят, что не надо нам встревать.

— Пока я никого ни в чем не обвиняю, — строго заявил Крамер. — Это всего лишь начало следствия. И если уж вы решили стать гражданами Калифорнии, не останавливайтесь на полпути, окажите властям по­сильное содействие. Это дело об убийстве, совершен­ном с особой жестокостью, джентльмены. Того, кто это сделал, ждет виселица, так что развязывайте язы­ки, я жду!

«Спаниель» тяжко вздохнул и ответил:

— Мое имя Свен Ларсен, сэр.

— Европеец?

— Американец! — с достоинством поправил тот ше­рифа. — Двадцать лет назад я приехал в Америку, сэр, и никто не может упрекнуть меня…

— Ладно, ладно, — поморщился Крамер, не любив­ший патетику новообращенных американцев. — Кто с тобой?

— Моего сына Карла вы уже знаете. А это сосед по ферме Билли Брайан. — Он кивнул в сторону последне­го участника трио.

Третий старатель чуть наклонил голову в знак со­гласия со сказанным.

— О’кей, господа. Будем считать, что знакомство состоялось. Второй вопрос: где его золото?

— Не знаем, сэр! — горячо произнес Карл, здоровен­ный детина с честными голубыми глазами. — Ей-богу, не знаем! Мы ничего не скрываем, сэр! Неделю назад сюда добрались. Решили стать на ночлег, а утром по­пытать счастья. Расположились, значит, неподалеку. Ведь подумать страшно, сэр: в ту ночь я спал в двад­цати шагах от этого бедняги. А? Так-то, сэр. Мы ведь пришли уже в сумерках, искать место поудобнее было некогда.

— Заткнись, Карл, — оборвал сына Свен.— Не лезь вперед старших. Так я говорю, сэр. Утром, как просну­лись, отправились на речку. Помыли немного и реши­ли, что с рассветом двинем дальше.

— Значит, ничего не намыли?

— Нет, сэр, дохлое дело. Говорят, надо идти на се­вер, северо-восток, а здесь пусто. Стали, значит, соби­рать вещи, ну и наткнулись на этого. Лежит бедняга, воняет. Мы хотели сняться и уйти по-тихому, но по­том поразмыслили, что раз уж нам тут жить, то надо содействовать властям. Я послал Карла, он вас привел, а дальше — ваша забота.

Крамер обернулся через плечо и крикнул:

— Сэм, где ты там? Поди сюда, хватит скорбеть над усопшим!

Из-за деревьев выглянул Сэм Джонсон, смущенно потоптался на месте, но взял себя в руки и двинулся к шерифу.

Крамер недолюбливал своего помощника. Сын бога­того калифорнийского землевладельца, неженка и ма­менькин сынок — на кой черт он сунулся в стражи по­рядка? Хочешь быть законником — иди в университет, коли денежки водятся. Учись на юриста, а там прямая дорога в судьи, адвокаты, сенаторы, губернаторы… Ну какой из него шериф? Полюбуйтесь на представителя власти: еле ноги переставляет, бледный, как стена, лицо мокрое, каштановая прядь ко лбу прилипла. Даром что росту под семь футов и силища, как у молодого би­зона, а скис, словно молоко на солнце.

— Я схожу к реке, мистер Крамер, — прохрипел Сэм.

— Погоди, — сказал шериф, — на вот, промочи горло. Настоящая русская водка.

Он протянул помощнику фляжку, затянутую в че­хол бычьей кожи. Сэм принял флягу и сделал большой глоток. Его лицо перекосилось, щеки покраснели, глаза вылезли из орбит. Давясь, Сэм выплюнул хмельной на­питок, орошая им землю и толстые корни под ногами. Шериф радостно захохотал, остальные зрители тоже повеселели.

— Вот теперь беги. Живо! — гаркнул Крамер, и Сэм помчался к воде.

Крамер резко оборвал смех и подошел к старате­лям.

— Сейчас нас никто не слышит. Даю слово, что все останется между нами, и никто не узнает того, что вы расскажете. Я знаю, что вы не убивали этого парня. Тебя я помню, — он ткнул в грудь Билли Брайана. — Ты был в «Счастливой подкове» десять дней назад. Наш общий приятель к этому времени уже отдал богу душу. По­нимаете, что это значит? Я снимаю с вас подозрение в убийстве. Но мне необходимо знать, кто взял золо­то. Если это вы, то, клянусь могилой любимого дяди, я закрою на это глаза. Отвечайте, как на исповеди: вы взяли его золото? Сколько там было?

— Сэр, Бог свидетель, — торжественно произнес Свен Ларсен. — Мы обыскали весь лагерь, перерыли все хозяйство, но золота не нашли. Если оно и было у это­го несчастного, то забрал его кто-то другой. А мы лишь позаимствовали кое-какой инструмент…

— Обратили внимание на что-нибудь необычное?

— Необычное? — Свен пожевал губами. — Пожалуй, нет. Ничего необычного, сэр. Могу лишь твердо сказать, что он был здесь не один.

— Неужели? — саркастически спросил Крамер.

— И, пожалуй, даже не вдвоем, — продолжал раз­мышлять Свен, не заметивший насмешки. — Шалаш сооружен для троих, утварь тоже на троих, но кое-чего не хватает. Видать, те двое, уходя, что-то прихватили с собой, а часть оставили.

— Хорошо, — сказал Крамер. — Хорошо. Расскажи­те, как вы добрались в Калифорнию?

— По Калифорнийской тропе, через горы, сэр. Знат­ный был переход.

— Сколько вас вышло и сколько добралось до места?

— Две дюжины фермеров с семьями, сэр. Половину растеряли в пути, но мы с Билли всегда держались вме­сте и впредь не расстанемся.

— Одобряю! — торжественно рявкнул Крамер. — Одобряю и благодарю за помощь, джентльмены! Те­перь мне нужно от вас только одно: переверните его на спину.

Порыскав в лагере убитого, Карл нашел драное мек­сиканское пончо. Заткнув носы, они вчетвером завер­нули в него тело неизвестного и вытащили труп из ка­менного ложа. Шериф хворостиной откинул край пончо с лица убитого.

— Святая дева Мария… Сэм! — гаркнул он во весь голос.

— Иду, шеф! — крикнул Сэм, который был в десяти шагах. — Я здесь!

— Сэм, черт побери, это же Вилли Бойл! Посмо­три-ка, узнаешь его?

Сэм Джонсон, однако, не ответил, потому что спря­тался за ближайшей сосной. Его снова рвало.

Шериф приказал старателям похоронить убитого, и те, натаскав речных камней, сложили над телом при­личный курган. Шериф с помощником тщательно обыс­кали лагерь мертвеца, но не нашли ничего, что могло бы рассказать о его спутниках. Сооруженный наспех шалаш да обычный инструмент старателей — сломан­ная лопата, пара мотыг, дырявый таз для промывки речного песка, грязные одеяла, тряпки. Чепуха.

В семь часов пополудни Крамер и Джонсон не спеша двигались вверх по течению Сакраменто. Крамер сидел в седле ровно, вольно расправив широкие плечи. Взгля­дом он внимательно обшаривал берег и лес, выискивая признаки присутствия человека.

Сэм старался ему подражать, но закалка была не та: он сутулился, клевал носом и едва держался в седле. По­мощник шерифа здорово устал от дневных потрясений и нуждался в отдыхе.

Чтобы отвлечься от мыслей о привале и ужине, он завязал с Крамером профессиональный разговор.

— Как думаете, сэр, почему его убили?

— Ты сам-то как думаешь, Сэм? Давай, приятель, удиви старика Фила.

— Наверное, не поделили добычу?

— Ишь, какая проницательность, — усмехнулся Кра­мер.— Копай глубже, малыш Сэмми. Копай глубже! Что они не поделили добычу, это и коню моему ясно. Что ж мне, назначить коня своим помощником? Думай, вспо­минай. За год мы с тобой видели не меньше дюжины мертвецов. Кретины так дуреют от вида золотого песка, что режут глотки товарищам и стреляют в братьев… В долине Сакраменто, на Американ-Ривер, Эль-Дорадо и Фетер-Ривер — везде одно и то же. Но это убийство особенное, Сэм. Что было не так с трупом? От чего он умер?

— Я не подходил к нему близко, сэр. — виновато ответил Сэм.

— Именно, малыш. Не подходил, а следовало бы. У бедняги Вилли не было ни одной смертельной раны, слышишь? Ни одной! Зато спина изрезана так, что сердце стынет. Его хотели подвесить на крючья, как свинью, за ахиллесовы жилы. Понимаешь, какие муки он вынес? Он потерял много крови, но и это не причи­на смерти. Его убийцы — мастера своего дела, не удив­люсь, если один из них — эскулап или что-то в этом роде. Они долго пытали жертву, но не нанесли смер­тельных ран. Вилли Бойл умер от боли, малыш. Да, от боли! Я прожил на свете тридцать семь лет, а такого зверства не припомню.

— А индейцы, сэр?

— Сэм, я сто раз просил тебя называть меня Филом. Ты можешь сказать просто: Фил?

— Могу, — улыбнулся Сэм. — Так как же с индейца­ми, Фил?

— Возможно… — нехотя согласился Крамер. — Да только я не припомню, чтобы индейцы так издевались над белыми. Кого ты обвинишь, какое племя? Кто мог так исполосовать беднягу Вилли? Найсенаны? Мивоки? Или может быть, йокуты? Чушь! Они хитры, но не жестоки. Даже двадцать и тридцать лет назад, когда мы гнали их с родовых земель в бесплодные горы, они и тогда не пытали пленных! Были стычки, народу по­легло изрядно и у них, и у нас, но, скажу тебе по секрету, малыш, вояки из них так себе. Говорят, лет десять назад мивоки задумали выгнать Джона Саттера из Гельвеции. Он узнал, что они готовят нападение, и сыграл на опе­режение: взял полдюжины своих головорезов и ата­ковал мивоков первым. Восемь белых разоружили две сотни индейцев! Каково?

— Но у мивоков тогда не было ружей. — неуверен­но возразил Сэм.

— Были! — весело отозвался Крамер. — И ружья, и пули, и порох — все было. Накануне сам Саттер и про­дал им все это богатство. Этот пруссак держал в кулаке весь север и центр, не зря его прозвали Император Ка­лифорнии. Ну да черт с ним.

Крамер о чем-то задумался и некоторое время мол­чал.

— Если уж говорить об индейцах, то воинственные племена живут за горами, — заговорил он вновь. — На востоке в районе озера Тахо — паюты и уошо. На севере — модоки и кламаты. И еще я слышал, что на юго-востоке есть не больно-то дружелюбное племя Йо­семити, про него рассказывают жуткие вещи. Не знаю, как они называют себя сами, название Йосемити при­думали мивоки. С их наречия переводится «несущие смерть» или что-то в этом роде. Там тебе и содранная кожа, и шерсть в пятках, и скальпы по кустам.

— Шерсть в пятках?

— Да… Страшная пытка. Я слыхал про одного пар­ня… Они взяли бедолагу в плен, и на свое горе он оказался первым белым, которого они увидели. Ин­дейцы решили, что он то ли бог, то ли дух, а у них с богами, знаешь, отношения странные. Короче, что­бы бог не убежал, ему сделали надрезы на пятках, а в раны вложили кусочки шерсти койота. Потом ин­дейские старухи тщательно ухаживали за ранами, не давали им гноиться. Порезы зажили, но шерсть оста­лась в пятках бедняги. Каждый шаг приносил ему столько боли, что многие предпочли бы смерть такой жизни.

Сэма передернуло, ему даже спать расхотелось.

— Однако йосемити живут на востоке, в горах. До них отсюда не меньше двухсот миль нехоженых лесов. Ума не приложу, с чего бы им переться в такую даль ради нашего приятеля Вилли. Короче, басни про ин­дейцев оставим на крайний случай. Чутье подсказывает мне, что они тут ни при чем.

— Кто же мог такое сделать? Вот я белый, — начал рассуждать Сэм. — Мне такие ужасы и в страшном сне не увидеть!

— Если подвести черту под нашим трепом, то на­прашивается единственный вывод, — со значением заявил Крамер. — Собери в кулак свои мозги, малыш, и скажи: в каких случаях люди пытают других людей, если они не психи?

— Когда надо что-то узнать, да, сэр? — предполо­жил Сэм.

— Соображаешь, — одобрил шериф, — именно так. Давай-ка поразмышляем, что конкретно выпытывали убийцы у Вилли. Что он мог скрывать? Ведь славный был парень. Жена у него осталась, ребятишек трое… Что такое он знал, чего не знали прочие, и какая цен­ность в этом знании?

— Может, он нашел золотую жилу?

— Вся река Сакраменто с притоками — сплошная золотая жила, — возразил шериф. — В любом месте, от истоков до предгорий Сьерра-Невады. Прибавь сюда Фетер-Ривер, Американ-Ривер и все притоки. Нет, Сэм, не то. Я думаю, он нашел самородок. И это был чер­товски большой самородок, раз он настолько затуманил голову Вилли Бойлу, что тот решил скрыть находку от товарищей. Это не в характере Вилли, он скорее свое отдаст, чем. Впрочем, что я знаю? — оборвал сам себя Крамер. — Когда-то он был отличным парнем и ни за что не нарушил бы договор. Золотая лихорадка делает из людей самых настоящих психов, Сэм. Тому порукой спина Вилли Бойла. Но вот чего я не возьму в толк.

— Чего, Фил?

— Понимаешь, какое дело, малыш. Ведь здесь нет золота! Золотая лихорадка пришла из Новой Гельвеции, а до нее отсюда — около сотни миль без малого. Так от­куда взяться самородку здесь, где ни один счастливчик не намыл золотого песка даже на сломанную мотыгу? Чертовщина какая-то. И еще. Не дают мне покоя уку­сы на его ноге.

— А как же койот?

— Койот ест падаль только с большой голодухи, Сэм. Было бы дело зимой, я бы и не думал об этом, но сейчас, когда в лесах полно дичи… Мелочь вроде, а свербит, как заноза в мизинце.

Некоторое время они ехали молча. Копыта стучали по прибрежным камням, шумела вода на перекатах, майское солнце клонилось к закату. Угасал последний день весны.

— Скажи мне откровенно, Сэм, — вдруг сказал Кра­мер. — Зачем тебе все это?

— Что именно, Фил? — заволновался Джонсон.

— Значок шерифа, убийства, вонючие трупы вдоль рек? Твой отец — богатый человек, я слышал, даже ари­стократ с родословной. Тебе прямая дорога в универ­ситет, а там подстегивай карьеру в свое удовольствие! Я не могу понять, что ты здесь делаешь. Нет, пойми правильно, человек волен угробить свою жизнь любым способом, который ему придет в голову, но помощник шерифа — другое дело. Я не могу доверять тебе полно­стью, не понимая твоих мотивов.

— Ах, это. — Сэм улыбнулся краем губ. — Ника­ких секретов, Фил. Мой отец считает, что если чело­век хочет быть адвокатом, прокурором или судьей, он должен знать всю подноготную своего дела. Я должен пройти этот путь с нуля, чтобы понимать людей, на­учиться различать добро и зло. Откуда же начинать, если не с должности помощника шерифа?

— Резонно, — вынужден был согласиться Крамер. — И что же, все русские так думают и делают?

— Не знаю. Мы не общаемся с соотечественни­ками.

— Что так?

— Отец считает, что если мы намерены стать аме­риканцами, то следует поддерживать контакты с аме­риканцами. Он говорит, что Америка — это великий котел, который переплавит сброд со всего света в еди­ную великую нацию.

— А как же Россия? Она тоже котел! Или нет?

— Нет, Фил. Россия — не котел. Она не переплавляет другие нации в русских. Она просто дает кров и защиту малым народам, сохраняя их обычаи, веру… Делится достижениями своей цивилизации и науки. Отец пола­гает такой путь ошибочным. Он говорит, что рано или поздно это развалит великую империю.

— А ты сам-то как считаешь?

— У меня нет своего мнения о России, я ведь никог­да там не был. Отец прекратил всякие контакты с рус­скими и даже дал мне новое имя.

— Как звучит твое русское имя? — с любопытством спросил Крамер.

— Semyon Yevgenyewitch Rukavitsyn, — с улыбкой проговорил Сэм.

— Да уж, лучше я буду звать тебя Сэм Джонсон, — хохотнул шериф. — Не возражаешь?

— Не возражаю. Именно так меня и зовут!

— А что насчет религии, извини, конечно? У рус­ских она.

— Русские — православные христиане. Забавно, что, невзирая на приверженность всему американ­скому, отец так и не решился перейти в католичество или протестантство. Даже возвел в саду небольшую православную часовню. Говорит, что свобода верои­споведания — это величайшее достижение Америки и потому американцу не зазорно быть православным. Уж не знаю, в чем тут величие, в России тоже всяк мо­лится, как хочет. Видимо, этот Рубикон перейти очень сложно.

— Что перейти сложно?

— Рубикон. Это пограничная река. Перейти ее озна­чало начать войну, и Цезарь…

— Кто?

— Цезарь. Он перешел.

— Я не понял, малыш, кто перешел? Русский царь?

— Старая история, Фил. После как-нибудь расскажу. Так каков наш план?

— План таков. Мы удалились от Эрба Буэна больше чем на сорок миль. Приличный конец. Возвращать­ся, ничего не выяснив здесь, значит потерять время. Пойдем вверх по реке хоть до самого Сакраменто, пока не найдем еще кого-нибудь. Пообщаемся, разузнаем, что к чему. Потом вернемся в Эрба Буэна и поговорим с вдовой Вилли. Спросим, с кем он ушел, что за компа­ния с ним была.

Внезапно Крамер сменил тему:

— Однако темнеет. Парень, ты совсем расклеился. Вон там, видишь? Хорошее место для ночлега. Давай-ка остановимся, нам нужен отдых.

Они спешились и повели коней вверх по склону к деревьям. И тут Сэму опять стало нехорошо. Чем дальше они отходили от реки, тем ярче вставала перед ним утренняя картинка с такими же соснами и замше­лыми валунами. Те же папоротники, шум реки и смер­дящий Вилли Бойл на камнях. Дежавю было необычай­но ярким, казалось, тяжелый дух смерти снова висит в воздухе. Сэма охватило отвратительное ощущение бессилия, которое он испытывал возле трупа. Ноги осла­бели, шаги стали тяжелыми и неуверенными. Снова сосны, снова валуны, между ними иссиня-черная спи­на мертвеца с зияющими ранами, в которых копошатся суетливые насекомые. И запах. О господи, что за мерз­кий запах! Кажется, Сэм пропитался им навсегда. Одеж­ду придется выбросить. У реки был ветер и свежий аро­мат воды и травы, а теперь опять…

Лошадь Сэма тоже занервничала, она пританцовы­вала, всхрапывала, словно не желала находиться рядом с человеком, от которого так противно пахнет.

Сэм остановился у кромки леса и отпустил лошадь. Он едва держался на ногах и не падал только потому, что обхватил правой рукой крепкий сосновый ствол и прижался лбом к шершавой коре. Он не знал, сколь­ко времени так простоял, вдыхая запах смолы, про­ступившей из свежего пореза. Смола не успела затвер­деть. Сэм примял большую желтую каплю, и на пальцах осталась липкая жвачка, похожая на мед. От мощного пряного запаха ему стало легче, он отошел от дерева и огляделся.

Обе лошади — его и Крамера — ушли к реке и пас­лись там, выщипывая редкую травку, пробивающуюся из-под речной гальки. Шерифа нигде не было, и Сэм встревожился. Он торопливо вытер пальцы о кору, но смола все равно осталась на коже. Сэм поднес пальцы к носу и, перебивая смолой гадкую обонятельную гал­люцинацию, зашел в лес. Он не успел сделать пяти ша­гов, как увидел Фила.

Крамер неподвижно стоял ярдах в сорока от Сэма. Солнечный луч падал точно на форменную черную шляпу шерифа, и та издавала странное сияние, словно траурный нимб над головой святого Франциска.

— Мистер Крамер, — полушепотом произнес Сэм.

Крамер не отвечал.

— Фил, ты слышишь? — повторил Сэм чуть громче.

Не оборачиваясь, шериф медленно поднял руку и сделал знак подойти. Этот спокойный, почти вялый жест внезапно посеял в душе Сэма робость и смяте­ние. Расслабленная поза, в которой стоял шериф, его плавный взмах руки — все это было так обыденно и безобидно, словно старина Фил приглашал малыша Сэма к столу в День благодарения. И в то же время жест, спокойствие, черная шляпа и яркие солнечные лучи — все это было до ужаса неуместно, потому что именно сейчас всем нутром, каждым нервом Сэм ощущал при­сутствие смерти.

Она была рядом — уродливая безносая старуха с ко­сой. Это ее запах туманил разум и застил взор; это ее истлевший саван мелькал серыми лохмотьями в лес­ном сумраке, волновал плотный вечерний воздух, про­буждал в сердце животный страх. Ноги Сэма безвольно подогнулись в коленях, руки стали тяжелыми, словно на них надели невидимые нарукавники, набитые мо­крым песком.

Помощник шерифа нащупал рукоятку кольта и мед­ленно двинулся вперед. Шум реки постепенно затихал, уступал тихому бормотанию леса. Сэм ступал по мяг­кому ковру из мха, старательно перешагивая редкие кустики брусники, словно в этом был некий тайный смысл. Здесь, внизу, было тихо, но наверху, в сосновых кронах, разгуливал вечерний ветер, и тонкие прямые стволы жалобно поскрипывали, словно предчувствуя беду.

Он приблизился к шерифу настолько, что мог про­следить за его взглядом и понял, что Крамер, не отры­ваясь, смотрит на странные предметы, подвешенные к сосновым ветвям на высоте пяти-шести футов над землей. Сперва Сэм решил, что это подвесные кровати вроде гамаков. Видимо, они вышли-таки на лагерь старателей, обустроивших ночлег повыше, спасаясь от змей и насекомых. Что ж, разумно, хотя немного высо­ковато. Повесь кровать в трех футах над папоротником и спи на здоровье. Странные гамаки… Как же в них за­бираются хозяева?

Сэм встал чуть правее за спиной Крамера и уви­дел, что по щеке шефа, оставляя широкий влажный след, сползает крупная прозрачная капля. Шериф чуть повернул голову, увидел своего помощника и, как-то нервически дернув щекой, беззвучно, одними губами произнес:

— Вот так-то. А?

И тут Сэм, наконец, понял, что никакие это не кро­вати и не гамаки. От сосновых веток вниз тянулись прочные пеньковые шпагаты. Их было много, шпагаты пересекались, образуя геометрический рисунок, похо­жий на паутину, сплетенную гигантским пауком. А по краям этой паутины висели люди.

Сэм зажал рот ладонью и отвернулся к реке.

Закатное солнце посылало красноватые лучи меж сосновых стволов, и яркий свет с запада создавал мощ­ный контраст с потемневшим небом на востоке. Тела висели горизонтально и, раскачиваясь, то попадали в лучи света, то уплывали в лесной вечерний сумрак. Словно стая усталых птиц, запутавшихся в липкой па­утине и обессилевших в борьбе, они опустили вниз ру­ки-крылья и тихо повисли над землей. Сосны скрипе­ли и постанывали, как будто просили освободить их от тяжкого бремени, и этот стон, наполненный болью и отчаянием, звучал как погребальный реквием.

Усилием воли Крамер унял дрожь, приблизился к ближайшему телу и заставил себя внимательно осмот­реть спину несчастного. Каждый шпагат заканчивал­ся кованым рыболовным крюком. Крюк был вставлен в петлю из кожи и мышц мертвеца. Шесть крючьев в спине — по три с каждой стороны от позвоночника. К ногам тоже тянулись шпагаты, крючья были продеты под коленными и ахиллесовыми жилами.

Крамер развернулся и подошел к Сэму, загребая негнущимися ногами пушистый мох. Сел на поваленный ствол рядом с помощником, снял с пояса флягу и от души приложился к горлышку. Отняв фляжку от губ, сорвал пучок хвои с ближайшей ветки, размял его паль­цами и втянул хвойный аромат. Потом резко выдохнул и тихо сказал:

— Нам нужна помощь, Сэм.

Продолжение следует…