Долги наши

В ванной комнате попахивало плесенью.

Анатолий Иванович Селиванов, немолодой мужчина с бледным невыразительным лицом, стоял на крашеном табурете и прилаживал к стенам металлические рейки с дырочками для бельевой веревки. Он против воли морщил тонкий нос, косил глазом и с высоты своего положения вещал:

– Брак строится на взаимном уважении супругов, Ниночка. Уважение – вот что важно. Если меж супругами нет уважения, это… – Анатолий Иванович замешкался. – Не брак, а чепуха! Дом без фундамента. Это ясно?

Ниночка Веревкина, сдобная девушка тридцати лет с обесцвеченными кудряшками, слушала, кивала хорошенькой головкой, временами неопределенно вздыхала:

– Ваша правда, Анатолий Иванович…

– Вот мы с Валентиной Павловной, – Анатолий Иванович методично вкручивал шурупы в деревянные чопики. – Душа в душу тридцать семь лет. Не шутка. И ни скандалов, ни боже мой глупостей каких. Потому что наш брак зиждется на взаимном уважении, на понимании друг друга. А чтоб глупости, это не про нас. Это, извините, мимо, как говорит теперь молодежь. Вот, готово.

Анатолий Иванович мягко сошел с табурета.

– Веревки сами натянете или?.. – голос у него был немного скрипучий, но приятный.

– Натяну… сама… – неуверенно согласилась Ниночка.

– Нет, – решительно возразил Анатолий Иванович. – Веревки тоже беру на себя. Что это у вас, Ниночка, из крана капает?

– Бог его знает, Анатолий Иванович… Капает вот…

– Надо бы прокладку в смесителе заменить, а то ведь капает.

– Надо, Анатолий Иванович, – ласково вздохнула Ниночка.

– И какой неприятный запах тут… У вас вентиляция, может быть, неисправна? Завтра посмотрю.

– Вы руки помойте и садитесь за стол, я вас ужином накормлю.

– Вот спасибо, Ниночка, – искренне обрадовался Анатолий Иванович. – Вот это спасибо так спасибо!

Ниночка удалилась в кухню, Анатолий Иванович, намыливая ладони, перекрикивал гул газовой колонки:

– У меня от магазинных пельменей, простите за подробности, изжога страшная!

– Что?

– Изжога!

– От чего?

Анатолий Иванович прикрыл воду, стало тихо.

– От пельменей магазинных, – уточнил он. – Такая напасть…

– Что Валентина Павловна? – вежливо осведомилась Ниночка.

– Пока не ясно. Меня на завтра пригласил лечащий врач… Что это вы?

– Водочки…

– Э, нет, Ниночка, оставьте. Водочку приберегите для иного случая. Это ясно? Я сейчас вина принесу. Удивительное вино! Товарищ привез из Грузии. Пять минут.

Вино не слишком сочеталось с котлетами под картофельное пюре, однако ужин получился вкусным и дружеским. Анатолий Иванович после двух бокалов пришел в приятнейшее расположение духа и стал рассказывать забавные случаи со своей работы. Ниночка веселилась. Она смеялась, обнажая красивые зубы и прикрывала ладонью глубокое декольте милого домашнего платья.

Всю жизнь Анатолий Иванович трудился в секретном НИИ, создавал лекарственные препараты для граждан своей страны и химическое оружие для граждан стран-агрессоров. Поскольку не был честолюбив, большой карьеры не сделал, остановился на должности начальника отдела, но в свое время защитил кандидатскую, и раз в два-три года аккуратно патентовал мелкие открытия, не находившие применения в отечественной промышленности.

Карьера его супруги складывалась более удачно: Валентина Павловна вышла на пенсию с должности заведующей отделением гинекологии в областной больнице. Большой человек.

Бог не дал Селивановым детей, но с другой стороны избавил от забот, с ними связанных. У соседей почтенная пара вызывала глубокое уважение с налетом слепящей зависти. Совокупный доход четы переваливал за семьсот рублей, что позволяло рачительным супругам вести почти буржуазный образ жизни: двухкомнатная квартира, кооперативный гараж, подержанный Москвич, купленный по государственной цене у безногого ветерана, и дача в ведомственном поселке на берегу водохранилища.

Но был еще один нюанс жизненного уклада Селивановых, о котором все знали достоверно, но не могли поверить до конца, ибо тут попахивало мистикой: у Анатолия Ивановича и Валентины Павловны не было семейного бюджета.

Да, супруги жили каждый на свою зарплату. В случае нехватки перехватывали друг у друга в долг, но с получки одолженное непременно возвращали.

Горе Анатолия Ивановича заключалось в том, что со временем доход супруги стал превышать его зарплату почти вдвое, и если кто выступал заемщиком, то это был именно Анатолий Иванович. Например, покупая автомобиль, он был вынужден ссудить у Валентины Павловны четыре тысячи, которые отдавал почти три года с половиной – по сто рублей с получки. Проклятые сорок месяцев тянулись, как сорок лет. Все это время Анатолий Иванович был напрочь выбит из привычной жизненной колеи. Выражение «супружеский долг» обрело новые смыслы. Москвич оказался капризен, требовал регулярных вложений в виде запчастей, расходных материалов и ремонта. В целях экономии Анатолий Иванович прекратил патентование своих сомнительных открытий и бросил курить. Ежегодные вояжи на юг оказались под угрозой, поскольку Валентина Павловна всегда брала только самые дорогие путевки в хорошие пансионаты. К счастью половину их стоимости погашал профсоюз, а то неизвестно чем кончилось бы. В довершенье рутинные поездки на рынок превратились в сущую пытку. Анатолий Иванович более не мог позволить себе антрекот по пяти рублей и московскую колбасу по двенадцати рублей за килограмм, а покупка фруктов окончательно превращала его в изгоя.

Но все когда-нибудь кончается, и долг был выплачен, а там подоспело повышение, и съежившееся бытие расширилось до привычных границ. Более того, с выходом Валентины Павловны на пенсию, Анатолий Иванович перехватил пальму первенства, и теперь уже супруга, тушуясь с непривычки, обращалась к нему за мелкими суммами, если в гостиную покупался польский гарнитур или в кухне требовалось обновить газовую плиту.

Окончательный крах устоявшейся модели наступил в разгар Шоковой терапии Павлова. В институте, где работал Анатолий Иванович, объявились представители швейцарского фармацевтического концерна и выразили заинтересованность в приобретении всех патентов кандидата наук Селиванова. Чтобы пересчитать количество нулей в сумме контракта Анатолию Ивановичу потребовалась ручка для обозначения разрядности. Сделка состоялась, и финансовая жизнь советской четы окончательно обрела статус абсурда: в двухкомнатной квартире по улице Гагарина бок о бок стали жить российский пенсионер и долларовый миллионер.

Анатолий Иванович, как джентльмен, ни словом не упрекал супругу в неспособности вносить минимальную долю в общий бюджет, и Валентина Павловна страдала тем больше, чем благороднее проявлял себя муж. Вскоре ее положение стало совершенно невыносимым, и сожители пришли к соглашению о перераспределении домашних обязанностей. Анатолий Иванович освобождался от существенной части хлопот, связанных с поддержанием порядка и уюта, а с Валентины Павловны снималась любые финансовые обязательства.

Запросы обоих оставались скромны, а быт непритязателен, и все же былая гармония навсегда покинула семью. Оба испытывали неловкость друг перед другом. Валентина Павловна страдала, ощущая себя домработницей, и в то же время чувствовала вину перед мужем, ибо всякую секунду Анатолий Иванович боялся сделать лишний жест, обронить ранящее слово, совершить ненужную покупку, которая напомнит супруге об унизительном и безвыходном ее положении.

Валентина Павловна стремительно состарилась. Лицо ее осунулось, его навсегда покинул жизнерадостный румянец. Массивная фигура истончилась. Гладкий второй подбородок обратился неопрятной индюшачьей брылей, руки усохли, и сморщенная кожа мешками провисла под мышками. У нее разыгралось давление, стали отекать ноги, белки глаз сделались матово желтыми, а голос стал тихим и безжизненным. И когда карета скорой помощи увлекла Валентину Павловну с неосложненным гипертоническим кризом, никто не удивился.

В областной больнице ей по старой памяти назначили бесплатный курс полной диагностики. Анатолий Иванович в тайне от супруги оплатил отдельную палату, сунул бумажку с президентом Франклином старшей медсестре и посулил еще вдвое, если больной обеспечат особенный уход и достойное питание. Сам же вернулся в опустевшую квартиру и неделю кушал магазинные полуфабрикаты, пока не повстречался с Ниночкой из девятой квартиры.

Ниночка была девушкой доброй, доверчивой и непутевой. Замуж вышла за одного, родила от другого, бросили ее оба. Сына очень любила, но воспитанием манкировала. При малейшей возможности отправляла мальчишку к родителям в деревню и тут же принималась тосковать по нему, даже плакала в подушку. Время от времени в ее жизни появлялись мужчины, но как-то транзитом, не задерживаясь.

С Анатолием Ивановичем Ниночка столкнулась в хозяйственном магазине: не могла выбрать бельевую веревку. Оказалось, что у нее пришло в негодность все, на чем было можно растянуть постельные принадлежности для просушки. Анатолий Иванович, как джентльмен, по-соседски пришел на помощь.

На следующий день Ниночка приготовила мясо по-французски и салат с крабовыми палочками. На всякий случай взяла бутыль сангрии.

Анатолий Иванович явился ровно в семь часов. На нем были летние брюки с молочным оттенком и желтая рубашка в тонкую голубоватую полоску. На плече держал складную стремянку.

Был он как будто малость не в себе. Вошел, не поздоровавшись, и лишь когда Ниночка дважды пропела «добрый вечер», заметил ее, нервически кивнул и промямлил что-то вроде «каков день, таков и вечер», после чего удалился в ванную, а Ниночка устремилась на кухню разогревать ужин. Ей не терпелось поговорить с Анатолием Ивановичем, узнать, что Валентина Павловна, как она, каковы прогнозы и скоро ль выписка. Но Анатолий Иванович с порога внушил ей такую робость, что заглянуть в ванную она не решилась, а присела на краешек стула и стала накручивать локон на палец.

Наконец зашумела вода, в колонке вспыхнул синий огонь, значит Анатолий Иванович моет руки. Ниночка на цыпочках подошла к двери, заглянула в ванную. На новых рейках натянуты были веревки. Анатолий Иванович прикрыл воду, и оказалось, что из крана уже не капает. Ниночка протянула мастеру полотенце, которое он принял несколько отрешенно, хотя и кивнул в знак благодарности.

– Ну как? – осмелилась наконец Ниночка.

– Хорошо, – медленно и глухо, словно из-под воды, ответил Анатолий Иванович. – Веревки вот… Прокладку поменял, это ясно. И крышку вентиляции тоже поменял. Ваша совсем заросла.

– Я мясо приготовила, – сообщила Ниночка новость, которая обычно приводила мужчин в бодрое расположение. – И вино купила…

Анатолий Иванович не оживился, но послушно проследовал за стол.

Ниночка положила на тарелку мясо с картошкой, не скупясь полила блюдо соком с донышка. Анатолий Иванович ткнулся вилкой в мясо и остановился в нерешительности. Ниночка метнулась, достала из ящика ножик. Вынула бутыль из холодильника, завозилась с пробкой, но Анатолий Иванович, заметив ее борьбу, вдруг взволнованно произнес:

– Не надо! Не надо… Вы, Ниночка, вот что. Вы мне водки налейте.

Ниночка отставила бутыль, из морозилки извлекла «Столичную», а из буфета две стопки.

– Так что Валентина Павловна? – осведомилась она, разливая тягучую с мороза водку.

Анатолий Иванович принял стопку, разом опрокинул ее в рот и, не поморщившись, заговорил как будто даже с вызовом:

– Спасибо, Нина. Валентине Павловне лучше. И выглядит лучше. Она много гуляет в парке, хорошо кушает. Давление удалось стабилизировать, хотя подозрение на ишемию пока не снимается. Анализы хорошие, – с каждой секундой он приходил в непонятное возбуждение, голос его возвышался, в глазах появился блеск.

– Это же хорошо, – испуганно пролепетала Ниночка

– Хорошо! – громогласно подтвердил Анатолий Иванович и, разлив водку, залихватски вылил ее себе в рот. – Сахар в верхнем пределе нормы, холестерин ниже, чем ожидалось! Что это?

– Салат, – мяукнула Ниночка.

–Салат! – провозгласил Анатолий Иванович. – Отлично!

Он снова засадил стопку.

– Дай-ка мне ложку, девочка. Спасибо. Уммм! – со страшным восхищением замычал он, отправив в рот ложку салата.

– Вам нравится? – ужаснулась Ниночка.

– Отвычный сават! – изо рта Анатолия Ивановича полетели брызги майонеза. – Вы образцовая хозяйка, Ниночка. А у Валентины Павловны рак. Это ясно? Рак!

– Ой! – ответила Ниночка.

– Да. Говорил с лечащим врачом. Налейте мне. За ваше здоровье… Опухоль пока не большая, с грецкий орех, – Анатолий Иванович совместил кончики большого и указательного пальцев. – Такая вот опухоль.

– Господи, господи, – запричитала Ниночка.

– Бога нет! – отрезал Анатолий Иванович. – Говорю вам, как кандидат и прочее. Можно решить оперативным путем, это ясно?

– Чем? – не поняла Ниночка.

– Операцию. Нужно делать о-пе-ра-ци-ю, – по слогам пояснил Анатолий Иванович. – Но! У вас не найдется посуды побольше?

Ниночке стало страшно. Анатолий Иванович сидел ровно, смотрел сквозь стену и походил на злобную цаплю. Его прилизанные волосы развалились на несколько жидких сосулек пепельного цвета, кожа на лице стала зеленоватой, на вялом животе расстегнулась пуговица, и в прореху проглядывала складка. Но страшнее всего были глаза, в которых смешались боль и ненависть. И все это он пытался скрыть пьяной бравадой.

Ниночка вынула из серванта граненый стакан.

– О! – возопил Анатолий Иванович. – Бессмертное творение! Пролетарии всех стран, объединяйтесь!

Он наполнил стакан водкой, приложился к нему, не совладал, закашлялся, тонкими своими пальцами стал совать в рот картошку.

– Значит, надежда есть? – попыталась возобновить разговор Ниночка.

– Надевда умивает пофведней, – убежденно ответил Анатолий Иванович, жуя. – Картошка сыровата… Опухоль опри… опери… операбельна. Но уже дала метастазы, которые опля… опли… ух! Оплели почку. Они уже вокруг почки. Это ясно?

– Ясно.

– Такую операцию не сделают даже в Москве. Надо ее транпра… траспра… Тьфу ты… В Германию надо везти. Или в Израиль. Там такое лечат. У нас пока не лечат… Налейте мне. Ух! Мясо хорошее у вас, с лучком идет. Отлично!

Неожиданно Анатолий Иванович размяк и затих. Он положил голову на левую руку и мутно поглядел на голубой огонек, мерцавший в недрах газовой колонки.

– Германия или Израиль, – произнес он устало.

– Дорого, наверное? – уважительно осведомилась Ниночка.

– Пятьдесят тысяч долларов.

– Мать честная! Где взять ж такие деньжищи?

Анатолий Иванович поставил стакан на стол.

– Это не много, – отозвался он. – Собственно… пф-ф… копейки.

– Ничего себе, копейки! – Ниночка вдруг осмелела. – А когда копейки, так заплатите! Пусть операцию делают в Германии!

Анатолий Иванович посмотрел на нее с сожалением.

– Налей мне еще, девочка, – сказал он.

– Ой! Нету, – испугалась Ниночка. – Хотите, я в круглосуточный сбегаю?

– Если вам не трудно, – вяло согласился Анатолий Иванович.

– Я мигом! – заверила его Ниночка и вышла в прихожую.

Анатолий Иванович слышал, как в подъезде стучат ее каблучки по гранитным ступеням.

– Платить иль не платить, – сказал он пустой бутылке. – Я-то заплачу… заплачу…

По гладкому его лицу побежали две слезинки. Анатолий Иванович взял салфетку, промокнул глаза, высморкался. Повернул бутылку этикеткой к себе и строго ее спросил:

– А как отдавать, ты подумала? Денег у нее нет и не будет. И значит никто никуда не полетит. Это ясно? Никто никуда не полетит…

Ниночка вернулась в сумерках. Анатолий Иванович тихо спал на диване и только изредка постанывал, как будто боялся темноты.