След перепончатой лапы (часть 14)

Глава 14

Два дня! Целых два дня мы ползали по кустам вокруг этого домика, кормили комаров, клещей, слепней и прочих кровососов, обдирали животы о камни и колючки и питались всякой сушеной дрянью, пока не убедились, что никого там, за забором, нет.

После драки с медведем никаких новых напастей не было. Шли себе и шли, время от времени высылая по-военному дозор вперед. Но так как было нас мало, в дозор ходил всего один человек. По-моему, пользы от такого способа передвижения не было никакого. Хозяин, кажется, был со мной согласен – и потому предложил посылать в дозор меня. Спасибочки, как говорится. Я все же боевой пловец, а не горный скакун и не лесной ползун. Йорг, памятуя прежний опыт, идею хозяина поддержал, остальным пришлось согласиться. Не скажу, что это прибавило отряду резвости: я-то не могу носиться со скоростью лошади. Да и пробираться кустами да камнями долгонько выходит. Ибо если всадник на дороге, пусть и несколько заброшенной, зрелище объяснимое даже в этих пустых местах – может, охотится человек или вообще путешествует, то выдра — явно подозрительное. До ближайшей реки отсюда переть и переть.

Зато между кустиками и камушками я могу пробираться бесшумно, что лошади и не снилось. И заметить меня там трудно – человеку, по крайней мере. Так что ничего, всаднички, подождете.

Что радует – обходились без связок. И хозяину легче, и мне.

А Лиссия еще свою черно-белую подружку стала в разведку посылать. Как по мне, обезьяна в наших кронах еще подозрительнее, чем выдра на дороге. Но, надо признать, передвигалась четверорукая по деревьям куда проворнее, чем я по горам. Рассказать, конечно, толком ничего не могла, но хоть тревогу бы подняла, если б что-то опасное обнаружилось. Она, кстати, два раза и поднимала. Один раз оказалось, что ее напугала парочка волков, с которыми мы благополучно разошлись. А что делить, если тепло еще и дичи вдоволь? Второй раз это и вовсе олень был. Его-то чего бояться? Правда, откуда обезьяне знать, кто в наших лесах страшен, а кто нет?

Самое неприятное было то, что мы не знали, что именно ищем. Пещеру? Тайком построенный замок? Капище древних богов с идолами, перемазанными куриной, а то и людской кровью? А еще, если там в самом деле маг сидит, да с фамилиаром, то, как ни хоронись, как в разведку ни ходи, не убережешься. Если, например, в фамах у нашего врага волк или вообще какой-нибудь чижик. Правда, вроде бы слишком мелкими, хозяин говорит, наш брат быть не может. Птичьих мозгов-де не хватит. Но вот говорят же по-человечьи папские петухи, и довольно осмысленно, а у них мозг поменьше моего. Красивые птицы, между прочим, видал я как-то. И клюв такой… уважение вызывает. Есть у людей пословица – «такому палец в рот не клади». Так вот, у папского клювище был что кузнечные клещи. Интересно, в тех краях, откуда эта диковина родом, их в фамилиарах держат? Впрочем, кто сказал, что там вообще бывают фамилиары? Вроде везут папских петухов из каких-то диких мест…Там, может, об искусстве и не слыхали. Правда, Йохан – а уж ему-то доводилось по свету пошататься – рассказывал, что в дальних странах есть такие чудодеи, что не нашим чета. У них, говорил, прынцыпы другие. Самые простые вещи, что у нас и знахарка деревенская умеет, им не по плечу. Зато откалывают такие штуки, которые и самый посвященный в наших краях невозможным сочтет. То веревку заставят ползать, как живую, то железный прут сделают мягким, как веревка, и в узел завяжут, а то и вовсе голыми руками мечи ломают. Но, может, и вранье это.

 Вот со всеми этими мыслями и шнырял я по кустам на пару с обезьяной. Нет, не так было. Если дорога шла через кусты или вовсе по открытому, хоть и сильно кривому от близости гор месту, то высылали меня. А ежели вдоль нее вставал сосняк, ельник либо дубравка, то за дело бралась Крайхи, которой ради незаметности белые пятна на морде и шее замазали грязью и копотью. Зверюшка была явно недовольна, ее Лиссия уговаривала, как малого ребенка, даже зеркальце к носу подносила. Смешно, честное слово. Но уговорила.

И в итоге, должен признать, именно обезьяна первой высмотрела дом. Ей-то с веток виднее. Вернулась и давай что-то хозяйке своей показывать. А та никак в толк не возьмет. Ерунда, выходит, этот ее язык жестов. Пришлось уже мне сбегать. А это мили три в один конец, не меньше. Обычный, надо заметить, дом, добротный, в один этаж, низкий да приземистый, зато широченный. Крыша из дранки, вся уже мхом заросшая. Да и весь дом тоже где во мху, где в плюще или иной какой вьющейся травке. Стоит он в стороне от дороги, что нас сюда привела, и с нее его можно и не разглядеть, принять за выступ скалы. Окон-то не видать, ставнями прикрыты, а те крашены в неброский зелено-коричневый цвет.

Выглядит дом уютненько. Вот только совершенно непонятно, зачем он тут. Вокруг ни полей, ни виноградников, ни пастбищ. Во всяком случае, навоз на местных лугах не попадается – ни овечий, ни коровий, ни конский, хотя травы тут неплохие. А воды и вправду мало. У самого строения тоже ни ульев, ни коровника, ни кошары. Конюшня, правда, есть. Охотничий домик? Великоват вроде бы, хотя может быть. Только на кого тут охотиться? Не то, что совсем зверья нету, но бедновато. Болот и озер, увы, поблизости не видать – стало быть, ни тебе уток, ни гусей. Леса тоже неважнецкие – низкорослые, с подлеском до того густым да колючим, что и мне порой не продраться. Значит, оленей и косуль во множестве тоже не жди. Да и не леса тут, так, перелески среди холмиков. Хороший охотник и тут найдет поживу – я вот каменную куропатку видел. А для господской развлекательной охоты места тут так себе. Лошадь, чего доброго, ногу сломает среди камней, а через лесочки не пройдет вовсе… Зачем же дом-то построили? Расположился он у подножья пологого холма, из зеленых боков которого местами выпирали светло-серые кости земли с ржавыми от дождей потеками. Небольшая долинка заросла редким леском, которого, по-моему, не касалась рука лесника, а вот лесорубы в нем бывали. Недавно, причем – вон еще белеет щепа у пня. И свалили немалое, надо сказать, дерево. А вон еще пни, серые уже от непогоды. Странное дело. С чего это хозяину усадебки у самого порога деревья валить, вид из окон портить? Отойди на пол-лиги да и набери дров. Так ничего и не уразумев, потрусил я назад. Земля тут противная, сухая да каменистая, ни лапам, ни хвосту никакой радости…

Услыхав мой доклад, Йорг и хозяин сообща решали, что нам делать дальше. Решили, что на конях туда соваться точно не стоит. И их под присмотром капитана, как тот ни протестовал, отослали назад по дороге, строго наказав отойти в лес, но так, чтоб, если что, можно было нас прикрыть огнем, коли отступать придется с боем. А вот Лиссию даже и не пытались отослать вместе с ним. То ли поняли, что не выйдет, то ли она Йорга пленила своим умением кидать ножи (а, может, и еще какими талантами, мне почем знать?). Зато обезьяна осталась на пару с хозяйкиной кобылкой. И на том спасибо. Капитана, правда, это нисколько не обрадовало, ну да он уже понял, что совсем тут не главный.

Потом ползали мы по кустам вокруг подозрительной усадебки, что твои змеи. Выслушивали, высматривали, вынюхивали. Ничего – ни дыма, ни дерьма. Без огня люди какое-то время могут обходиться, хотя и трудно им. А вот без того, чтобы гадить – нет, это свыше сил человеческих. Конечно, может статься, что проверчен в подвале этого дома колодец до какой-нибудь подземной реки. Оттуда и воду можно брать, туда и помет скидывать – пусть уносит. Разведчики, бывало, на чужой территории только так и оправлялись – в воду, чтоб по характерным следам никто не мог определить, что тут кто-то незваный был. Но к чему бы такие сложности в домике устраивать? Не крепость, чай…

Короче, два дня ползали, на третий решили штурмовать. То есть войти, не особо таясь, да посмотреть что к чему. На всякий случай обнажив пистоли и клинки, подошли к двери. Основательная такая дверь, из плотно подогнанных грубовато тесаных плах, глубоко утопленная между каменных косяков, чтоб поменьше дожди заливали. Больше на вход в погреб похоже. По бокам от двери – два окошка, плотно закрытые толстыми ставнями. Пулю вряд ли, а вот арбалетный болт, глядишь, такая остановит.

Не, точно никого нет. Вон пичужка какая-то вспорхнула с конька при нашем приближении. Мышь шмыгнула из-под двери, да так неудачно – прямо мне под лапы. Ну, я и схарчил – дураков, говорят, учить надо. Значит, съел я ученую уже мышку.

На всякий случай Лиссия свою Крайхи вызвала особым криком да на крышу отправила. Та споро-споро взлетела по покатой, сланцем крытой кровле – и как не поскользнулась? Посидела у трубы, послушала да и махнула нам длинной своей лапой – вроде бы совсем человечьей, но с ладошкой черной-черной, что уголь в печке. Все же умная тварь, куда умнее, скажем, охотничьей собаки. Псле того обезьяну и отослали вслед за кобылой. Поняла да и поскакала себе.

Подошли к двери вплотную. На кованых не без изящества стяжах – здоровенный замок. Я такого в жизни не видывал. Вроде клетки птичьей, только прутья в палец толщиной. А в клетке еще какая-то железная штуковина, куда, кажется, и должен ключ вставляться. Видать, длинный он, навроде кочерги.

Йорг замок долго рассматривал, даже приседал, чтоб под дно клетки заглянуть, и все хмыкал. Потом полез в сумку кожаную, небольшую, да, видать, тяжеленькую, когда нес, чуть набок клонился. Позвякал-позвякал содержимым – вытащил что-то вроде толстенной вязальной спицы, но с хитрыми крючками на конце. Отмычка, чтоб мне век воды не видать! Ай да Йорг! Видать, он не только по душегубским делам.

— Справитесь? – поинтересовался священник, не без интереса глядевший на все происходящее. Хотя явно было, что ему очень не по себе. Мне, между прочим, тоже – вроде как смотрит кто-то на нас, причем из дома ли или из леска ближайшего, не пойму.

— Не извольте сумлеваться, святой отец, в наилучшем виде сделаем! – уж не знаю, зачем это Йоргу вздумалось изображать из себя недалекого солдафона. Видать, и у него нервы есть, а я было засомневался. Потом добавил своим уже обычным тоном, суховатым и слегка вроде насмешливым:

— Не без выдумки сделано, но все же простовато. Клетка от обычного взлома, чтоб просто фомкой выворотить было несподручно. А внутри вроде обычный замок спрятан. Попробую-ка я его на зуб…

— А ну постой, — хозяин его даже за рукав прихватил, хотя Йорг, вообще, не любит, когда его без нужды хватают.

И очень мне не понравилось, как он это сказал. И как на дверь смотрел – тоже. Словно там, за плахами этими, сидел, притаившись, враг. Или зверь дикий. А хозяин его вроде почуял верхним чутьем, а теперь в себе сомневается.

— Ну-ка, друзья, отойдемте-ка на десяток шагов назад.

Отошли.

— А теперь еще на десяток.

Отошли.

— И еще на пяток – на всякий случай.

Отошли и на пяток, хотя уже явно недоумевая.

— Сударыня, вы с такого расстояния попадете из своей лацертины в замок?

— Обижаете, фрайхерр, — Лиссия и вправду чуть надула губки.

— Я имею в виду – в тот, что спрятан между прутьями.

— А… — девушка задумалась. Задачку хозяин и впрямь поставил непростую.  Человеческому глазу, небось, замок уже представлялся одним расплывчатым пятном. Но Лиссия кивнула:

— Попаду. Только упор нужен.

— Давайте.

Хозяин присел на корточки и упер прикладом в землю арбалет, чтоб на стремя можно было положить ствол. Потом вдруг передумал, снова поднялся.

— Святой отец, не одолжите ли свое замечательное оружие для благого дела?

Долгорясый недовольно передернул плечами, но наджак протянул.

— Подержите его сами, будьте добры.

Кажется, его святолюбие чуть было не осквернил уста бранью, но сдержался. Опустился на одно колено и двумя руками утвердил оружие бойком кверху. Между клювом и молоточком там имелась малая седловинка, в которую и улегся ствол лацертины.

— По моей команде, — сдавленным голосом велел хозяин – и пошел обратно к двери. Я было за ним сунулся, но он только нетерпеливо махнул рукой, в конце жеста указав пальцем вперед и вниз – я и прирос к земле.

Шел он как на бой фехтовальный – весь как струна. Остановился ровнехонько на полпути между всеми нами и злосчастной дверью, отошел на пару шагов в сторону, поднял руку, постоял так вдохов десять – и резко опустил, словно разрубая что-то.

Лацертина негромко гукнула, плюнув совсем небольшим язычком пламени. Мне кажется, я даже услышал, как звякнул горячий свинец, соприкасаясь с железом замка. А потом гахнуло так, словно взорвался целый бочонок огненного зелья. Дверь разом окуталась дымом и пылью, а сквозь нее полезло в нашу сторону что-то мутно-огненное, вроде давешнего медведя, как если бы у того вместо шерсти росли язычки чадного пламени, какое бывает от торфа.

Меня как размазало по земле – сперва грохотом, а потом силой творящейся рядом волшбы.

Хозяин подался вперед, будто против ветра, и вытянул руки, словно удерживал створки раскрывающихся ворот. Да, наверное, так оно и было. Дымный космач пер на нас, а мастер его удерживал. Так они бодались вдоха четыре, и неизвестно было, чья берет, когда вдруг хозяин словно бы запнулся и неловко отступил в сторону. Лиссия сдавленно ахнула, Йорг выругался коротко и зло, поднял тесак, хотя вряд ли тот ему помог бы. Дымник ринулся вперед мимо хозяина, когда тот сделал всего одно движение – и противника закрутило на месте, он стал заваливаться набок, словно фехтовальщик, сделавший слишком длинный выпад и попавшийся на обманку. Да, видать, так и было, только без клинков. Дух – или кто там это был – завертелся на месте, все быстрее и быстрее, завился вихрем, какой встает над степью в ветреный день, и стал словно сам в себя проваливаться со свистом и подвыванием. Еще раз хлопнуло, нас в спину толкнуло ветром, с долгорясого сорвало шляпу, и та покатилась к двери, подпрыгивая на неровностях. С кривоватой дикой яблони, росшей у самого крыльца, разом сдуло не меньше половины листьев – и они закружились в танце, ссыхаясь и скукоживаясь на глазах, пахнуло горьковатым дымом сгоревшей травы… И вдруг разом все кончилось. У крыльца на вытоптанном пятачке виднелось теперь дымное пятно почти идеально круглой формы. Подойдя поближе и сунув в него неуемный свой нос (надо же было успеть раньше людей), я услышал слабый запах нагретого камня и увидал, что в самом центре имеется сужающаяся дыра. Такие, только поменьше, роет муравьиный лев. И мне почему-то подумалось, что совсем не стоит в дыру лезть или, скажем, кидать туда мелкие камушки. Ну ее совсем, пусть она будет сама по себе, а я как-нибудь обойдусь без знания о том, что там, в ней.

— Теперь, похоже, можно и внутрь, — объявил хозяин, и я понял, что ему в этой битве пришлось куда солонее, чем можно было подумать, снаружи глядячи. Бледный весь стоит, лицо все в испарине, да и подмышками соленые озера разлились. – Только на всякий случай обходите эту… лужу… — он ткнул в черное пятно.

Первым на крыльцо поднялся Йорг со своей отмычкой наперевес. Оказалось, что отмыкать ему нечего. Остатки замка выглядели, словно его пожевала огромная, с дом размером, собака гранитными зубами. Ей-ей, ни один кузнец не сумел бы сотворить такого с железом. Все рваное, покореженное, перекрученное, уже и не угадаешь, что это было. И железные стяжи с двери оборваны, как коврик со стены. А дерево, поди ж ты, не пострадало почти, разве что несколько подпалин.

Осторожно подцепив отмычкой полуоторванную дужку, Йорг потянул на себя дверь. Та, слабо скрипнула, но не подалась. Он дернул сильнее – и словно пробку из бутылки выдернул. Жалобно вякнув, дверное полотно как-то расхлябанно дернулось и повисло на покореженных петлях. Пришлось его еще и пнуть, освобождая проход.

— Прошу, — сказал Йорг неизвестно кому, потому что сам же и вошел первым, неуловимо успев сменить отмычку на клинки.

Лиссия и священник взвели курки пистолей.

Хозяин насторожил «попрыгун» — в тесноте поудобнее арбалета будет.

И все зря.

В доме было пусто.

Вошли мы сторожко, страхуя друг друга, причем меня вперед пустили. Тут я пожалел даже, что не котом родился. Не получалось тихо ступать по доскам пола, хоть тресни. Лапы у меня плоские, перепонки и коготки слабо-слабо, да постукивали, и стук этот тут же начинал скакать между стен и потолков, как мячик, вырезанный из плотной мякоти гриба-трутовика. Но никто нам навстречу не выскочил, потрясая оружием. Да и нос мой явно говорил: никого. В закрытых домах всегда появляется такая вот кислая затхлость. Говорят, причина в том, что дыхание людей все время оседает на стенах тоненькой пленочкой. Пока они в доме живут, пленочка свежая. А как уходят – начинает протухать. И ничего с этим не сделаешь.

Странный дом. В середине – одно здоровенное помещение, а к нему прилепились несколько маленьких. С них мы и начали. Кажется, это были спальни или, может, караулки. Вот в этом, наверное, охрана спала – по стенам двухэтажные кровати, сработанные грубо, но на совесть, из кое-как отесанного бруса. Потому их, наверное, здесь и бросили. А кроме самих кроватей, ничегошеньки нет – ни тюфяков, ни одеял, ни шкур (хотя кислой овчиной пованивает). Собрались да ушли служивые. Только от них и осталось, что вырезанные на тесаных стойках имена вперемешку с ругательствами. Ну, вот теперь знаем, что жил тут некогда некий Людвиг, что «Штефан – козел» и что «У Минни задница что надо!». Причем вырезал эти скрижали мудрости, кажется, один грамотей. Другие по причине безграмотности предпочитали картинки, все больше непристойного, как на людской взгляд, содержания. Мне-то что, для меня изображение совокупления ничем от иллюстраций охоты не отличается. И то и другое нужно для продолжения жизни. Вот только резчиков этих никак не взяли бы украшать какой-нибудь дворец. Даже избушку крестьянскую и то не взяли бы – грубо работали молодчики. Видать, нужных стамесок да штихелей у них не было, одни боевые ножи. А те для другого сделаны.

Соседнее помещение ничем не отличалось от предыдущего. Тот же не слишком ровный пол – убитая до каменной твердости глина вперемешку с местной галькой, и то и другое скучного серого цвета. Те же стены кое-как отесанного камня – лишь бы в первом приближении можно было друг на друга укладывать глыбки. Лазать по таким легко, зато и пыли они собирают немало. Хозяин провел рукой по стене, нахмурился, разглядывая испачканный палец. Ну да, горничных тут явно никто не держал, поэтому все выбоины и неровности охотно коллекционировали пыль, копоть и паутину.

А так – все то же, что в предыдущей комнате: грубые нары да окошко. Вся разница – про людвигов и задницы никто не писал, зато на одном из столбов постоялец делал горизонтальные зарубки, видать, вел календарь. Йорг не поленился, пересчитал метки. Их оказалось шестьдесят семь, а толку? Все равно неизвестно, с какого времени отсчитывать. Опять же, недели неизвестный звездочет считал, дни или, может, полученные монеты? Первые метки были сделаны чуть пониже уровня глаз сидящего человека, последние, на ладонь от сидения, еще не успели потемнеть и заветриться.

Следующая комнатка предназначалась, видать, для какого-то начальства, не слишком, впрочем, высокого. Кровати одноэтажные, их не восемь, а только четыре, да у стены стол, тоже грубо смайстряченный. Просто квадратная столешница со стороной локтя в два, прибитая к стене, куда загодя были вмурованы чурбачки, да подпертая раскосами, упиравшимися другим концом в пол. На кривоватых досках – круглые следы от мисок и кружек, восковые потеки да ожоги от лучин, которые, видать, вставляли в щели.

Затем была кухня – вместительная и тоже очень простая. Очаг с дымоходом, где котел, видать, подвешивался просто над огнем на цепях (цепей нам не оставили, только закопченный крюк торчал меж камней). Даже не стол, а просто козлы, заляпанные неаппетитными пятнами и густо испещренные следами поварского ножа. Пара полок на стене, где, видать, хранились миски-плошки. О, первая находка! Между камнями обнаружился черенок от оловянной ложки.

— Обычная, такие в Кальме на ярмарке продают, — заметил Йорг, покрутив в руках обломок, а затем запасливо сунув в поясной кармашек. И правильно, еще можно в дело пустить. Да хоть на куски поломать и вместо картечин использовать, мало ли…

Последним обнаружился кабинет. А, может, келья. В общем, жил тут один человек, и были у него, кроме кровати, стол, лавка да шкаф. Ну, «шкаф» — громко сказано, так, меж двух боковин — три широкие полки. До верхней можно было добраться, только встав на цыпочки. На нижнюю я сам сумел без труда сунуть нос – и обнаружил множество подпалин на потемневшем дереве. Хозяин сказал, что одни оставлены огнем, а другие – едкими растворами. Ну, ему виднее.

— Что еще за растворы? – тут же поинтересовался священник, настороженный, словно самострел на звериной тропе.

— Да мало ли есть таких? – пожал плечами мастер. – Острая вода, крепкая вода, квасцы… Смесь желтого льва с синей витриолью, например, даже золото способно растворить.

— Бесовская мудрость, — пробормотал себе под нос клирик, но я услышал. Что-то от тебя, ваше святородие, в последнее время часто слышно про бесов. Не нравишься ты мне. А в этот дом как зашли, — так то и дело крестишься, словно пожилая монашка. Хотя ж не трус вроде, вон как с медведем обошелся. Ну, бывает с людьми такое – ни зверя, ни другого человека не бояться, а своих страхов понавыдумывают с три короба да шарахаются от каждой тени. В тенях-де бес сидит. А кто их видел, бесов?

Но везде, во всех помещениях пусто. Ни щепочки, ни тряпочки. Все тщательно прибрали.

Тут никого не было с неделю, не меньше. Вон и муха дохлая валяется – залетела, когда окна-двери были открыты, да так и осталась. А они долго не живут. Да и пыль на полу. Кстати, интересно, что мышиных следов в ней не видать.

Впрочем, нет, не интересно. Жрать им тут нечего, вот что. Съестным в доме и не пахло даже на кухне. Может, по теплому времени повар стряпал где-нибудь снаружи, на заднем каком-нибудь дворе, куда мы еще не попали?

Ладно, пошли смотреть главную комнату. Чудная она, на подвал похожая, хотя стоит на обычном первом этаже. Пара стен кирпичные, а пара – из бруса тесаного. Окошки под самым потолком – то ли чтоб изнутри не выглянуть, то ли снаружи не заглянуть. И почему-то мне кажется, что второе. Стекла на них толстые да неровные, забранные в частые свинцовые переплеты. А посередине помещения — несколько разнообразных печек. От них до сих пор пахло гарью и вообще какой-то дрянью. Несъедобной, конечно.

Понять, впрочем, что варили в этих печах, не смог, кажется, никто. Даже хозяин – а уж он-то на всякие печки, очаги, камины да горны насмотрелся еще на острове у Иоганнуса. Но там в лыболаториуме стояли всякие стеллажи с разнообразной посудой – глиняной, стеклянной, с медными и железными котлами, с каменными ступками и даже просто с черепками. А тут… Тут тоже когда-то стояли стеллажи или шкафы – на полу от них остались прямоугольные пятна. Но нету ничего – вытащили из колдовского дома все, что только можно было. А что-то, может, и сожгли. Вытащили бы, наверное, и печи, да не сумели.

Вот в этой, похоже, плавили металл — круглая дыра над топкой явно под задницу тигля приспособлена.

Рядом другая такая же печурина, но раза в три поменьше. Это зачем им две, интересно знать?

Вон то – типичный кузнечный горн. Ну, может, не типичный, но очень похож. Даже рама для мехов рядом. Только мехов самих нету.

Эта, похоже, стеклодувная. Вон капельки застывшей стекольной массы на потемневших от жара кирпичах остались.

Не, это не я такой умный, это хозяин любопытствующей Лиссии рассказывает.

— А эта зачем?

Действительно, зачем? Широкая, словно двухсотведерная бочка, печь выгядела донельзя странно. Над объемистой топкой (вот, небось, дров жрала-то!) еще одна камера с дверцей, но без выхода в дымоход, зато с чудным дном – навроде воронки, только скособоченной.

Хозяин явно таких никогда не видал. Даже на картинках. О чем и заявил во всеуслышание, хотя, по-моему, и неудобно ему было признаваться в своем незнании.

— А знаешь, на что это похоже? – вдруг спросил Йорг, внимательно разглядывавший чудную печь.

— Не знаю, — буркнул хозяин.

— На смолокурню.

— На что?!

— На смолокурню, — Йорг говорил спокойно, но чувствовалось в голосе какое-то напряжение. Будто вспомнил что-то давно забытое и теперь не знает, выпускать ли это воспоминание в мир или загнать обратно, поглубже. А оно лезет изнутри, как птенец из яйца, толкается крылышками да лапками… — У нас такие, только гораздо больше, бывало, в обрывистый берег встраивали. Верхнюю камеру смольем набивали – лучше всего старыми пнями сосновыми, можно и просто чурками, лишь бы смолистыми. А в нижней огонь разводили. И томили смолье без доступа воздуха. Ежели, не дай бог, треснет свод и хлынет внутрь воздух, то сразу так полыхнет, что дым с огнем до небес. А ежели нет, то чурки эти и пни только греются, как пирог в печи, а смола по стенкам воронки стекает в горшок специальный. Бывало, неделю так томят, зато смолы целую бочку нацедят, а то и не одну. Ходовой товар – бочонки смолить, корабли, канаты… У вас не так?

— Похоже, но у нас просто в ямах смолу выгоняют, в варницах. И то редко, обычно мы ее покупали. В наших местах сосны мало растет, все больше дуб, клен, ясень… Береза еще есть, из нее деготь гонят. Но только кому и зачем понадобилась смолокурня в доме? Что, в Кальме смолы нельзя было купить?

— Да кто их знает. Может, они тут не простую смолу гнали.

— Вот-вот, не простую! Колдовскую! Или даже адскую, – это клирик встрял. – Не поленья брали, а кости человечьи! И не простых людей, а страшных грешников.

— Бросьте, святой отец, — скривился Йорг. – Из костей клей еще можно выварить. Про человечьи не знаю, не пробовал, а вот из говяжьих либо лосиных – за милую душу.

Хозяин чуть не с головой в смоловарню залез. Да с фонарем, за которым не поленился сходить наружу. Да еще и меня потащил – понюхай, мол, не пахнет ли чем. А толку? Перемазались оба в копоти – и все. А пахнет… Да гарью и пахнет, чем еще? Еще и воском от фонаря – и все.

— Непонятно, — заметил, наконец, хозяин. – Ясно, что варили что-то тут, да вот что?

—Может, камень философский? – клирик никак не уймется.

— Враки этот камень. Никто его не видал. Вот металл точно плавили. В двух печах сразу. Только зачем?

— Ну, это как раз понятно. На одной – свинец, на другой – либо серебро, либо золото, в горне железо калили – на монеты. Они ж из трех металлов были, не путаю?

— Верно говорите, отче! – вынужден был признать хозяин. И тут же добавил: — Это если фальшивые цехины с талерами и в самом деле тут делали. Эге! А это что?!

Решив, видать, что грязнее не станет, он заглядывал в топки всех печей. И вот из стеклодувной выволок… Сперва мне показалось, что это просто булыжник. Или, может, обуглившийся, но так и не сгоревший обломок дерева. В общем, что-то такое бесформенное и закопченное. Мастер бросил его на пол – во все стороны тут же раскатились мелкие угольки – и принялся остукивать сперва каблуком, потом – рукояткой ножа. Выходило плохо. Клирик покривился, но все же протянул рукояткой вперед свой наджак.

— Только обухом, а не клювом, ладно?

Дело пошло куда более споро, из-под обуха сыпались крупные куски чего-то беловатого, похожего на спекшуюся глину или шлак, мелкие чешуйки рыжей окалины, угольки… В конце концов нашему взору предстало что-то несусветное. Вроде старинного шлема, закрывавшего голову целиком. Может, это и был шлем когда-то, а потом его переделали, вместо забрала повесили частую решетку из прутьев в палец толщиной. А потом словно бы стукнули по получившемуся сооружению несколько раз здоровенным молотом. Без толку стучали, будто кузнец был пьян. Железяку перекорежило всю – может, от ударов, может, от жара.

— Узнаешь, Мидж?

Я отрицательно помотал головой.

— А зря. Такие штуки ты уже видал. Это же клетка.

— Клетка?

Вообще-то интонацию трудно передать хоть щелканьем, хоть гиррканьем. Но, кажется, хозяин понял, что я туплю.

— Ну да. За такими вот решетками у нас сидели…

— Ну да! Огненные духи!

— О чем это вы там переквакиваетесь? – подозрительно поинтересовался клирик. Совсем весь беспокойный стал, как в дом зашел. И постоянно рукоять пистоли оглаживает. Как бы не выпалил сгоряча куда попало.

— Советуемся. Хитрый у меня ведь в магическом деле тоже кое-что понимает. Так вот, это, — он повертел в руках смятую и перекореженную железяку, чтоб ни у кого сомнений не осталось, о чем речь, — клетка. Или, если угодно, садок.

— Для кого? – Йорг, не чуждый охоте и рыбалке, не без удивления смотрел на толстенные прутья. Небось, думал, что за свирепый должен быть зверь, если для него такая решетка нужна при небольших, с котенка, размерах.

— Для саламандры, я полагаю.

— Это что ли ящерицы такой?

— Нет, духа. Огненного духа. Примерно такой, между прочим, сидел и на входе в этот миленький домик.

— Так это был дух? – Лиссия разом оживилась.

— А вы думали, сударыня, что там просто рог с порохом рванул?

— Так этот дом под властью духов? – голос бывшего капеллана дергался так же, как и его руки.

— Успокойтесь, отче, нет их более тут. Тот, у дверей, был единственным. Его, видать, приручить не удалось, больно дикий и злобный был. Вот и оставили дом стеречь. Вроде настороженного самострела у звериной тропы. Знаете, бывают такие ловушки?

— Так их еще и приручить можно?

— Ну, не так, как собаку. Скорее… скорее, как пчел. Те рядом с человеком живут, но команд его не выполняют. Просто удается с ними ладить так, чтоб мед и воск добывать. Или, может, надо сказать не «приручить», а «обуздать», вроде как коня дикого. Заставить работать под угрозой плети.

— А что они делать могут?

— Эх, отче, если б я знал, я б с вами тут не разговаривал, — хозяин, кажется, развеселился, хотя обстановка и не располагала. – Катался бы по небесам на огненной колеснице. Или, может, в морских глубинах жил бы во дворце жемчужном.

Он глянул на покрывшуюся бисером физиономию бывшего капеллана и понял, что тот шутки не оценил. Может, и легенд этих не знал. Потому мастер продолжил совсем другим голосом, деловым да сухим:

— Саламандру можно заставить в нужное время огнем дохнуть – это я знаю. Говорят, они очень разные бывают, духи эти. Ну, вот знаете, сколько разных рыб в обычной реке живут? Похоже, и с духами так, только если про рыбу вам любой рыбак расскажет, потому что ловит ее и ест, то с этими сущностями сложнее…

— И слава Создателю! – искренне перекрестился клирик. – Беси – они беси и есть. Порождения тьмы, слуги Князя тамошнего.

— Не буду спорить, хотя мне кажется, что те же саламандры – порождение, скорее, огня, а огонь дает нам тепло и свет, — не преминул мастер подковырнуть долгорясого (который, впрочем, никакой рясы и не носил). – Но вот что они тут делали?

— Знаешь, Мидж, — вдруг обратился ко мне мастер, да не на людском, а на фамском, — а ведь она ну очень похожа на те, что мы в свое время с Иоганнусом делали.

Да? Ну, не знаю, не знаю, как в этой перекрученной железяке можно сходство с чем бы то ни было рассмотреть. И потом, ежели задача одна и та же – удержать огненного зверя – то и средства решения будут похожи. Как похожи горшки у разных народов или, скажем, ножи. Да, шабский отличается от сарцинского или валашского, но всяк скажет, что и то и это – нож, а не пила и не молоток.

Так я примерно хозяину и сказал. Подозрительный сверх всякой меры Гюнтер затребовал перевод. Мастер выразился в том духе, что в прошлом уже видал подобные изделия совсем в другом месте, где мы с ним побывали, вот со мной и советуется, не ошибся ли. Я, якобы, выражаю сомнения, а он настаивает, что решетку ковал тот же мастер либо, может статься, ученик его:

— Вон, видишь, — сунул он мне под самый нос пахнущий окалиной металл, — там, где прутья перекрещиваются, еще вязки из проволоки крест-накрест. Кузнец на это дело пустил звенья от старых цепей, они мягкие, крутить легче, чем, скажем, кольчужное кольцо, да и дешевле выйдет.

Ну да, похоже. Хотя он меня не убедил.

Зато, когда, сгрудившись над искореженной клеткой, все ее так и эдак вертели, подсвечивая себе трепещущим свечным огонечком, глазастый Йорг углядел маленькие желтые капельки в трещине металла, буквально с песчинку. Аккуратнейщим образом – кто бы мог подумать, что головорез способен на такие движения, более подходящие какому-нибудь придворному ювелиру – подковырнул блестку самым кончиком своей даги, уложил на боковую поверхность широкого охотничьего ножа (у него этого добра, как всегда, хватало, и каждый «режик» отполирован до блеска) и аккуратно придавил лезвием все той же даги. Песчинка сплющилась.

— Для пробного камня маловато. Но, думаю, это золото. Настоящее, не обманка. Видите, оно ковкое. А обманка крошится.

Нет, ну надо же! Сколько еще талантов и знаний скрыто в этом неулыбчивом брюнете!

— Думаю, это оно и есть, — мастер говорил шепотом и даже дышать старался в сторону, чтоб ненароком не сдуть пылинку. – И еще я думаю, что именно дух огня помогал им, кто б они ни были, золотить и серебрить монеты.

— Это возможно? – вскинулся Гюнтер и тут же толкнул под локоть Йорга. Драгоценная золотинка тут же отлетела и безвозвратно пропала, за что священник удостоился более чем неприязненного взгляда. Но не заметил этого, или вид сделал, что не заметил.

— Я так никогда не делал, — осторожно ответил мастер. – Но дух может быть достаточно умен. Например, представьте себе, что он набирал в рот расплавленного золота либо серебра и прыскал им на фальшивую монету. Как прачка прыскает водой на белье, когда гладит.

Я себе такого представить не мог.

— Зачем такие сложности? – усомнился Йорг. – Обычно фальшивые деньги просто сусальным золотят – и все.

— Возможно, так быстрее и проще. А еще – вспомни, что монеты-то трехслойные были. Да, сусальное золото бывает. А сусальное серебро? А сусуальное железо?

Йорг и тут соглашался не полностью, мол, если расплавленным железом на свинец дунуть-плюнуть, тот сразу потечет, а то и вскипит.

— А если по чуть-чуть? Плюнул – дал остыть. Плюнул – дал остыть? Когда дробь льют, тоже ведь горячий свинец в воду льют, и вся она не выкипает.

— Ну, если так, то, наверное, можно. Только что ж твои духи тогда не сбежали из своих клеток, если они и железо могут жидкое пить?

— А я думаю, духи тут разные были. Те, что по золоту, в железных клетках сидели, у них силы поменьше. А те, что по железу – в глиняных горшках, вроде тиглей. Вот, видал?

Он протянул Йоргу черепок. На вид обычный осколок горшка, разве что очень толстостенного. Но приглядевшись, я понял, что кромка осколка не везде одинакова. Гончар, еще когда лепил горшок, сделал его решетчатым, вроде дуршлага. Вот остатки одного такого круглого отверстия на сколе и виднелись. А под ногами у мастера лежала еще куча таких же черепков.

Один его почему-то заинтересовал.

— Эх, света бы побольше, да дневного… — пробормотал он, ни к кому особо не обращаясь. Подумал было выйти со своей находкой наружу, но потом почему-то решил влезть под потолок, поближе к окну, используя вместо лестницы наклонный дымоход одной из печек. Лезть было нелегко, сапоги царапали кирпичную кладку в поисках опоры, вниз сыпались пыль и копоть. Если не сорвется, то уж изгваздается точно.

— Оп-па! – послышалось сверху, и я не знаю, чего больше в голосе хозяина было – торжества или удивления. – А вы знаете, господа мои, что это не просто комната, это шкатулка с секретом?

Оказалось, что одна из деревянных стен – фальшивая. То есть стеной она, конечно, быть не перестала, но в одном месте до потолка не доходила буквально на пару ладоней. И вот мастер, стоя там, наверху, разглядел эту особенность. Да не просто разглядел, а понял, в чем дело. Стена, на первый взгляд, устроена была самым обычным образом – вертикальные стойки, между которыми закреплены горизонтальные брусья. Правильная конструкция – в отличие от обычного сруба, длина стены ничем не ограничена. Длинные бревна нужны только на стойки, а поперечины можно тесать и из коротких. В здешних лесах, не слишком богатых ровными мачтовыми соснами (тут все больше клены, буки да дубы растут, они, конечно, крепкие, да уж больно корявые) так лучше всего и строиться, раз уж лень камни тесать. Так вот, между двумя стойками была устроена скрытая дверь. Правда, такую каждый день открывать не будешь – больно труда много. Брусья между стояками там не крепились гвоздями, а укладывались друг на друга свободно, заходя концами в специальные боковые пазы. И ведь это каждый брус надо было завести сверху, из-под потолка, и аккуратно опустить вниз. Потом второй, потом третий. Работка та еще. Зато с двух шагов не отличишь от нормальной стены – если не заглядывать на самый верх, где и оставалось местечко высотой в один брус. А хозяин возьми и загляни.

Ох и намучились они, вытаскивая те самые брусья! Для этого пришлось вернуться во двор, где среди буйно разросшейся крапивы глазастый Йорг приметил две грубо сколоченные лестницы самого простецкого вида, вроде тех, что крестьяне используют, собирая яблоки или, скажем, хмель. Оказалось, что простецкий вид обманчив – скрипучие и шаткие сооружения тютелька в тютельку встали, упираясь нижними концами в основания двух печек, а верхними – в стык между стеной и потолком. Судя по отметинам, не в первый раз они тут оказывались.

Вытаскивали брусья, ломая ногти и рискуя сломать клинки—а чем еще прикажите подцепить чертовы деревяшки? Хорошо еще, что длины в тех было немного – меньше двух шагов – а, стало быть, и веса тоже. На десятом примерно брусе Йорг заявил, что хватит надрываться. Мы-де не плотничать подрядились, а чтобы влезть, и так достаточно.

Ну, мы и влезли. Знаете, на что это больше всего походило? На чулан. Обычный такой чулан в небедном доме, заполненный всякой всячиной – мебелью, сундуками, ящиками, мешками… Причем мажордом, управлявший заполнением чулана, дело свое знал туго. Мешки и ящики не громоздились опасными горами, как порой бывает у нерадивых слуг, а стояли в четком порядке, словно груз в трюме у хорошего боцмана. А на крайнем ящике у самого входа обнаружилась даже пара восковых свечей – одна целая, другая сгоревшая примерно до половины – и огниво. В их свете мы и осматривали содержимое потайного помещения, то и дело толкая друг друга – свободного места оказалось совсем мало. Спрашивается, я зачем туда полез? Помочь все равно ничем не мог. Но любопытство – его ведь никуда не денешь, верно?

Самое занятное, что ничего особенного ни в ящиках, ни в мешках, ни в корзинах обнаружить не удалось. Кое-какая посуда – столовая и кухонная: оловянные простецкие кружки, миски грубой лепки, железный котел человек на восемь, треснутая деревянная поварешка устрашающих размеров, изрезанные поварские доски, воняющие прогорклым салом. Одеяла и тощие тюфяки, отдававшие прелым сеном и даже, кажется, мышами… Одежда – в скудном свете не разобрать, какая именно, но, судя по запаху, в ней не раз ездили верхом – висела на гвоздях, вбитых в изнанку стены-обманки. Под ней — две пары ботфорт, одни побольше, другие поменьше. Ведерко с горной смолой – может, ею и смазывали обувь. Оббитый зеленоватым медным листом бочонок – с порохом, надо думать. Запас желтоватых ружейных кремней в коробушке. Тоненькая стопка неровно нарезанной бумаги на плоской крышке сундука. Пучок пыльных перьев, по-моему, вороньих, и пустая чернильница рядышком. Топор, явно знававший лучшие времена и просивший точильного камня, если не кузницы. Похоже, им рубили или, вернее, кромсали дрова для кухни, то и дело попадая по камням. Большая медная жаровня на львиных лапах, вся в копоти и каких-то блестящих потеках – смола, жир или воск, не разобрать. Целый стеллаж разнообразной посуды – и на сей раз явно не кухонной. Ни на одной кухне не пользуют круглозадые бутылки с кривым горлом. Ага, вот и ступки, и тигли – в общем, для местной лыболатории снасть. И для нее же – разнообразные щипцы с длинными, кузнечным впору, рукоятками. Какие из рукояток просто кованые, какие – обмотанные кожей, какие – с деревянными колодками, чтоб рук не обжечь. Дерево темное, с подпалинами, а кое-где и обугленное. Явно щипцы в деле не раз бывали. Их целая стойка – и с прямыми губками, и с кривыми, и с плоскими, что твой утиный клюв, и похожие на совиные когти – небось, что-то круглое подхватывать. В общем, не перечислишь всего.

— А я-то все думал, как они все увезли, превратив дом в пустую скорлупку, — раздумчиво проговорил Йорг. – Это ж сколько лошадей понадобилось бы… По здешним дорогам телеги, чего доброго, не пройдут, на ухабах развалятся, больно камней много. А они, вишь, ничего не вывезли. Спрятали только…

— Да зачем? – капеллан махнул широкими рукавами в жесте недоумения, и язычки пламени опасно заколыхались, а по предметам заметались причудливые тени, дробясь и ломаясь.

— Зачем прятать? Да затем, чтоб мы решили, что были тут хозяева, да уехали. Ничегошеньки нам не оставив. Мы бы так и решили…

— Что ж они, нас ждали?

— А вы, отче, в этом все еще сомневаетесь? Один упокоенный вами медведь чего стоит…

А еще в свете огарка мы сделали еще одно открытие. В самом углу за грудой разномастных ящиков, образовывавших настоящий бруствер, обнаружилась низкая наклонная дверца, ведшая, судя по всему, в подвал.

— Так-так-так, что у нас тут? – Йорг явно оживился, ему не терпелось продемонстрировать свои навыки взломщика украшавшему вход скромному замочку, раз уж не дали вскрыть входную дверь. Как по мне, проще и быстрее было выворотить дурацкий запор вместе с петлями. Но кто меня тут спрашивает? Йорг кряхтел и возился вдохов триста, не меньше, у него не получалось, он требовал, чтоб ему подсветили, а огарок догорал уже… Хороши, надо заметить, разведчики – полезли в полутемный дом, не озаботившись источниками света. Хозяин, конечно, мог наколдовать светящийся шарик. Но что-то он в последнее время словно бы опасается пускать Искусство в ход. То ли силы бережет, то ли стесняется в присутствии святоши Гюнтера…

Словно услышав мои мысли, он обернулся и прощелкал быстро-быстро, я еле понять успел:

— Тут долго ворожил другой колдун, когда духов, заговаривал, и не только… Его следы могут на мои заклинания наложиться, скверно выйдет.

Я кивнул, давая понять, что услышал. Может, и не все он мне сказал, может, он затереть чужие следы своей волшбой боится, а ему охота еще повынюхивать. Не разбираюсь я в этом деле, не учат фамилиаров колдовской премудрости. А жаль.

Наконец, в замке что-то жалобно хрустнуло, и он брякнулся оземь. Все аж вздрогнули – настолько звук показался громким. Ни дать ни взять выстрел из пистоли.

Йорг рванул на себя дверцу – кажется, чуть быстрее, чем следовало. Ну да, похоже, сердится, не сумел замок вскрыть чисто, то есть открыть, не ломая, как ключом. Надо думать, не так прост оказался замочек, хоть и невелик.

Эге, а подвал-то постарше самого дома будет. Вон ступеньки какие неровные да вытертые, того и гляди сверзишься. Видать, случаи уже бывали – в небольшой нише справа от входа стояли два масляных фонаря на манер морских – с толстым стеклом, защищавшим фитиль от ветра, и с проволочной сеткой, призванной защитить самое стекло. Там же лежали огниво и трут, пропитанный, если мне нос не изменяет, селитрой. Экие здесь заботливые хозяева жили. Что ж с нами не захотели познакомиться?

Мы двинулись гуськом вниз, осторожно ступая по неровным каменным плитам. Даже не плитами, а, скорее, просто большим плоским камням. Никто их не тесал, они сами такими родились, а давний строитель просто принес их с гор да уложил в грубую лесенку пес ведает сколько лет назад. Далеченько таскать пришлось (я близко от дома таких сланцев не припомню), но человек это делал с головой. Желтоватая и чуть ноздреватая поверхность хорошо держала ногу, не скользила, даже будучи чуть влажной, как это часто случается в подвалах.

Первым шел Йорг, потом Гюнтер и Лиссия, хозяин замыкал шествие. Наверное, это нас и спасло. Когда под ногой у Йорга сперва негромко, словно панцирь улитки раздавили, хрустнуло, а затем пыхнуло и зашипело, только мастер успел сообразить, что происходит. Что-то рявкнув, он прыгнул вперед, двумя руками толкнув девушку в спину. Все повалились друг на друга и полетели вниз, в темноту, по крутой неровной лестнице. А навстречу нам вдоль стены, шипя и разбрызгивая искры, летел огонек. Кувыркаясь от мощного хозяйского пинка, я все же успел (только не спрашивайте, как) различить мощный, хотя и неслышимый вихрь волшбы, потом настоящий, вполне ощутимый вихрь затхлого воздуха боднул меня в бок, впечатав в бугристую стену. Затем вверху, там, где только что виднелся светлый прямоугольник входа, ослепительно полыхнуло и грохнуло. В нос пахнуло отвратительной вонью сгоревшего зелья, раздался неспешный, почти ленивый треск ломающегося дерева, потом рокот и грохот падающих камней. И наступила темнота.

Я выбирался из нее, как из омута. Нет, как из вязкой грязи, а та жадно хватала меня за задние лапы, за хвост, не давая опереться, чавкала, пытаясь затянуть в себя, всё вниз, вниз, на самое дно и еще ниже, в топкую беспросветную бездонность.

У людей есть выражение «сжать зубы». Мои челюсти устроены иначе, мне их сжимать в таких условиях неудобно. А то бы, чего доброго, раскрошил бы клыки в песок – таких усилий стоило мне выкарабкаться из вязкого забытья. Да и то сказать – поди пойми, выкарабкался я или не совсем. Вокруг темнота, как в могиле в полночь. В ушах звон, писк и тягучие переливы. В нос словно вбили полную горсть кислой гари пополам с каменной пылью, толченой известкой и еще какой-то дрянью. Носоглотку дерет, будто в ней развели костер, притом из гнилушек. Так что и обоняние мне не помощник. Я попробовал продуть ноздри, чихнул – и в голове еще один взрыв раздался. Захотелось немедленно лечь и умереть. Но такого права у меня не было, пришлось брать самого себя за шкирку и приводить в чувства. Потому что если пострадал хозяин, то кто его спасет?

— Эй, все живы?

Это Йорг. Умнее вопроса не мог придумать, а? Я вот про себя понять не могу, жив или уже не совсем. Поперек хребта лежит какая-то тяжелая длинная дрянь, давит на кости, и от этого немилосердно саднит старая рана, полученная еще в приснопамятной схватке с северным колдуном.

— А ты попроси тех, кто помер, пусть голос подадут.

Хозяин. Кажется, не пострадал, раз шутит, хотя шутка и дурацкая. Голос его, хотя (это я слышу сквозь звон и писк в ушах) мастер кривит рот, с трудом проталкивая слова через губы. Говорит невнятно, с присвистом. Видать, ему больно. Тут я его понимаю.

— Какое к… матери… через кочерыжку… твою… иметь… живы?!

О-го! Вот так обороты выдает воспитанная девушка из хорошей дворянской семьи! Но раз ругается, значит, пострадала не сильно. Не стонет, не плачет, а ругается – и то хорошо.

— Ссударыня, вам еще грех жаловаться. Потому что вы… кажется… упали на меня. А это, смею вас заверить, куда мягче, чем падать на пол, уставленный вдобавок какими-то …баными ящиками. Которые, мать их через кочерыжку, как вы изволили выразиться, крепко помяли мне ребра. И хорошо, если не сломали к … Прошу прощения.

Хм. Йорг, кажется, тоже шутить изволит. Но вот шипение его мне не нравится. Больно ему по-настоящему. Как бы и впрямь чего не сломал.

— Отче, а вы целы? Отче, ау?

Молчание. Неужто и впрямь свернул себе шею старый ворчун? И не определишь же без света. Оба фонаря, как и следовало ожидать, погасли. Один наверняка еще и разбился, несмотря на всю защиту – сквозь горелую вонь слышу запах разлитого масла. Вернее, рыбьего жира. Потому и слышу, кстати, что воняет оно не хуже пороха.

— Погодите, не шевелитесь никто, сейчас я попробую нам малость подсветить.

Голубоватый шарик повисает в воздухе. Нет, не в воздухе, пристроил его хозяин на каком-то обломке, словно фонарик на ветку повесил. Света немного, ровно от средней свечи. Видать, и впрямь мастеру досталось. Оно ведь известное дело – чем колдуну хуже, тем он слабее колдует. Потому сказки про старых-престарых, но могучих-премогучих магов – они сказки и есть.

Но все же видно, как копошатся Йорг и Лиссия. Девушка даже, кажется, несколько смущена – она пытается слезть с нашего головореза, но сейчас сидит на нем верхом в самой двусмысленной позе. И в одежде имеет место немалый беспорядок. Добрая половина завязок и застежек лопнула, что тоже наводит на мысли. Даже меня.

Ага, а вот и святоша. Сидит, к чему-то прислонясь, вернее, привалившись боком. Лобрассечен, кровь залила пол-лица. Но глаза блестят, и вовсе не как у покойника. Вон повел зрачком. По крайней мере, он нас видит.

— Эй, отче, вы как?

Хозяин выдвинулся в кружок света откуда-то сбоку, сам весь скособоченный, видать, ребра ушиб, и осторожно положил руку на плечо священника. Вернее, попытался положить, но тот весь аж отпрыгнул, прям из своего полусидячего-полулежачего положения, и даже свалил что-то, невидимое в темноте. Оно рухнуло, деревянно загрохотав, в пятно света влетел очередной клуб пыли.

— Да что с вами?!

— Вы же сами велели подать голос тем, кто уже помер. Я молчу, но ваши голоса слышу…

Э-э, да он серьезно! Видать, приложился головой сильнее, чем может показаться.

— Полноте, пошутил я. Да разве это в силах человеческих – заставить мертвецов говорить? Ну, и пощупайте меня, наконец, может, вам так спокойнее будет. Вложите, так сказать, персты. Вон хотя бы в эту ссадину – видите, кровит?

— Не кощунствуй, бесово отродье!

Ага, проняло-таки святошу. Вон как взвизгнул.

— Ладно, спрошу иначе. Все целы? — Йорг пытается взять командование на себя. В который раз.

— Ты-то сам как? Жаловался же на ребра, — повернулся хозяин и невольно прыснул. М-да, было с чего. Покрывшись пылью, смоляные патлы, усы и даже брови Йорга стали седыми, и выглядел он эдаким сивым дедом. Почему-то мастеру досталось меньше. Уж не знаю, что там он своим колдовским вихрем отразить пытался, но вот от пыли себя явно защитил. А даму сердца свою (или, лучше сказать «даму детородного органа»?) не смог, и она теперь чихала, как заведенная, и яростно пыталась выдрать из шевелюры кирпичную крошку прямо пальцами. Видать, гребни и прочие инструменты наведения красоты оставила в переметных сумах на кобыле.

— Давайте-ка друг друга осмотрим. Да и оглядимся заодно.

Шарик разгорелся поярче. Теперь и я смог разглядеть, что лежу под рухнувшей деревяшкой толщиной примерно в человеческую руку. А вокруг еще какие-то дрова. Кажется, все они, включая брус, что прошелся по моей спине, еще недавно были стеллажом, да вот развалились, приняв сверху каменную глыбу с добрый бочонок. Повозившись, понял, что самостоятельно выбраться не смогу. Больно ловко прихватила меня поперек хребта деревяха, на которой оставалась прибитые гвоздями поперечины. Вот они меня и прижали к полу. Так рогулькой змею, бывает, удерживают за шею.

— Хозяин, а хозяин? Помоги, а? – попросил я.

Но среагировала первой, как ни странно, Лиссия. Хотя, хвост даю на отсечение, ничегошеньки не поняла, несмотря на все уроки. Гирркал я тихонько и быстро. Но вот почувствовала же! Подбежала к месту моего заточения, заметно прихрамывая, что-то запричитала про «бедного зверька» рванула одну из рогулин. Тут же зашипела, поймав занозу в белую свою ручку, и произнесла пару пожеланий в адрес неведомого столяра, что поленился прострогать рейку. Но выбраться я благодаря ей уже смог и даже – все же зверь я воспитанный, — медленно прогирркал ей «спасибо». Кажется, она поняла и расцвела. Беда только, что выбрался я лишь из-под завала, но не из подвала. Как и все мы, впрочем.

Хозяин подвесил еще два шарика – один желтоватый, другой красноватый. Что ему неймется, интересно? Или просто сил не хватает создать нормальный белый светильничек?

— А что ж ты раньше не зажигал такое? – проворчал Йорг. – Зачем мы со свечками да с фонарями возились?

— Затем, что такое колдовство может другой… скажем, понимающий, почуять. Причем порой даже с добрых пол-лиги. Из-под земли сложнее, она как бы заслоняет. И потом, после того грохота, что мы тут натворили…

Натворили, положим, не мы. А вот кто?

По-моему, не мне одному пришла в голову мысль разобраться, что же вызвало обвал. Глядишь, удастся понять, что теперь с этим делать.

С ответом на первый вопрос разобрались быстро. Хозяин приподнял камень, от которого начинался закопченный след, ведущий вверх по остаткам лестницы. Под плоской плиткой, на которую, видать, и наступил Йорг, обнаружились осколки стеклянного шарика размером примерно с лесной орех. И краешки одного осколка, по-моему, оплавились. И все это воняло сгоревшим зельем и еще какой-то едкой дрянью, аж слезу из глаз вышибало, несмотря на то, что нос у меня пылью забит.

— Капкан… — прошептал Йорг, заглядывая мастеру через плечо.

— Да еще какой! – в голосе хозяина звучало явное восхищение. – Это куда получше обычных, где может пружина ослабнуть или веревка сгнить. Знаешь, что это за?.. – он ткнул пальцем в осколки.

— Да уж знаю, — буркнул Йорг. – Большой государственный секрет…

— Ага.

Они понимающе переглянулись, но развивать тему не стали, как ни дергала Лиссия их за рукава (украдкой, каждого вроде по отдельности).

— Только вот мне, — продолжал хозяин, — такой способ использования в голову не пришел. А ведь какая задумка! Салама… Скрытый огонек может дожидаться своего часа лет десять, я думаю. Причем рядом с пропитанной селитрой веревкой, как в этот раз. Ее можно от сырости защитить, например, обмотав промасленным шелком. Так, говорят, луки раньше сберегали. Или можно полую тростинку набить порохом… А потом кто-то на шарик наступает – и бам! Представляешь, ведь так можно охрану, например, границ организовать… Надежнее любых часовых.

— Ну да, — буркнул Йорг, — до первого хорошего дождичка. Никакой промасленный шелк не спасет, если этот твой капкан в луже окажется.

— Верно, — хозяин чуть поутих в восторгах. – Ну, хотя бы тайных переходов в замках.

— Да в них тоже обычно сырости полно. Отсыреет порох – и все дела. Я удивляюсь, что тут сработало. Сухой больно подвал.

— Потому что тут горы, — это, наконец, заговорил и подошедший Гюнтер. – Дом, построенный на скале… — и он осекся.

Чего, спрашивается? Ну да, заврался малость, не на скале, а между скалами. Но верно, в общем, подметил долгорясый, вода в подвалы обычно просачивается через окрестную землю или, скажем, песок. А ежели вокруг не земля вовсе, а сплошной камень, то и просочиться ей сложнее. Да тут еще – это я по движению воздуха чую – продухи сделаны, чтоб сырость, ежели все же просочится, тягой выносило. Вон и пыль тянет куда-то под потолок. Тяжелая уже осела, а легкая все еще кружится в воздухе, обдирая глотку. Но не просто кружится, а утягивается, словно в неспешный речной водоворотик где-то наверху. Я про то хозяину тихо шепнул. Он согласился – ох, говорит, и головастый человек тут все обустроил.

— А знаешь, — проговорила вдруг Лиссия, — я тебя, наверное, должна за спасение жизни поблагодарить. Не толкни ты меня в спину столь мужланисто, и получить бы мне по голове одним из этих камней.

Камней и правда хватало. Бывшую лестницу изрядно завалило их обломками и ломаным деревом. Свод был тут такой – из деревянных ребер, меж которыми на растворе камни заложены.

Хозяин – кажется, не впервые в разговоре с этой дамочкой, — не нашелся, что сказать. А ей ответа и не требовалось – подошла вплотную, прямо глядя в глаза, повторила «Спасибо, фрайхерр» — и поцеловала прямо в губы. При всех, затяжным таким, совсем не целомудренным поцелуем. Святоша аж задохнулся, но ничего не сказал.

— А теперь, — добавила она, чуть переведя дух, — будь любезен, придумай, как нам отсюда выбраться. Потому что подыхать тут от жажды совсем неохота.

— Гм. Давай сперва посмотрим, что у нас тут имеется? Может, хозяева нам оставили поесть-попить?

Лиссия пожала плечами – мол, посмотреть можно, но даже если еда с питьем и найдутся, это вопрос не решит, а только отсрочит неминуемую гибель. Но подняла с пола уцелевший фонарь (из него даже масло не все вытекло) и попыталась зажечь его от колдовского огонька.

Ничего-то ты, девонька, не знаешь! Этот огонек и не обжигает вовсе, пламя у него совсем холодное, если его творец другого не захочет. Удобное, на самом деле, штука, пожара не наделает. Хотя силы на его поддержание у хозяина уходят. Так что, может, и права девица (которая, впрочем, и не девица вовсе давно) – лучше зажечь обычный огонь. Как масло кончится, можно будет лучины нащипать, благо, тут есть из чего и даже чем.

Но хозяин – видать, решил повыделываться еще перед дамой своего… ну, я уже говорил, чего именно – и шарик гасить не стал, наоборот, заставил светить еще ярче. Всю тьму в подвале рассеять, понятное дело, не удалось, и густые тени прятались среди расставленных да разбросанных там и сям предметов – бочек, ящиков, кувшинов, корзин, горшков, мешков… На один из этих ящиков и приземлился Йорг, рискуя сломать ребра. Но сломал крышку и одну из стенок – все же на удивление крепкие у него бока.

— Твою ж душу-мать… — пробормотал Йорг. И даже, кажется, священник его поддержал, хотя и на свой лад, на более благообразный.

Из рассевшегося ящика на пол упала человеческая кисть. Коричневая и высохшая, как птичья лапка. Словно вся плоть с нее исчезла, а кожа стянулась эдакой перчаткой, плотно облепив кости. Поэтому перстень, некогда красовавшийся на указательном пальце, стал велик и теперь свалился к ногам святоши, звонко прокатившись по неровным плиткам вроде черепичных, устилавшим здесь пол. Поп закрестился и забормотал что-то – не то заупокойное, не то бесогонное. При этом он уронил на пол тряпицу, которую прижимал к рассеченному виску, и кровь снова заструилась по лицу, закапала на пол…

Йорг хозяйственно и без всякой брезгливости подобрал перстень, поднес его к светящемуся шарику – и тот вдруг отскочил в сторону, как живой, на боку его на пару вдохов появилась вмятина, а свет потускнел.

— Что за…

— Плохая смерть, — глухо пояснил хозяин. – Тот, кому принадлежало колечко, умирал нехорошо. Под пытками, может быть. Или, возможно, от голода и жажды где-нибудь в подвале…

Он осекся… Все подумали об одном и том же, но смолчали. Даже Лиссия прикусила язычок, хотя, по-моему, в самый последний момент.

— Посмотрим…что там, в остальных ящиках, а?

Надо же, даже Йорга проняло. Вон как голос прыгает. Ну, ладно, соврал, не прыгает, а так, дрожит чуть-чуть. Как пламя на сквознячке.

Никто из них не решался подойти и поднять крышку со следующего ящика.

Ладно, чего не могут сделать люди, делаем мы.

С трудом доковыляв до ближайшей корзины, я, уж не знаю, почему, не стал ее трогать лапами, а от души врезал хвостом по плетеному боку. Прутья пискнули, а сама корзинка, оказавшаяся на удивление легкой, закувыркалась по полу, разбрасывая содержимое – какие-то здоровенные сушеные листья вроде лопухов, но кожистые, плотные.

Мастер поднял один из них.

— Письмена.

— Что? – брови Лиссии полезли на лоб.

— Письмена. Видите, сударыня, эти значки?

— Они что же, сами выросли? Или их какой-нибудь колдун вырастил?

— Полагаю, их просто нанесли чернилами в какой-то далекой стране. Это книга. Там, думаю, не умеют делать ни бумагу, ни пергамент, а потому пишут вот на таких листьях. Хотя идея ваша, надо признать, не лишена интереса. Выращивать листья с уже готовым текстом – это было бы неплохо. Скольких переписчиков и печатников можно было бы освободить от работы… Попробуем на досуге?

— И что там написано? – с опаской спросил священник.

— Понятия не имею.

— Но письмена-то колдовские?

— Отче, насколько мне известно, никаких колдовских письмен нет. Обычными буквами можно написать что угодно – хоть Благую весть, хоть богохульство.

— Тогда зачем в этом богомерзком месте хранить сии знаки?

— Может, хозяин дома любит всякие редкости. Вот и держит тут свои… сокровища. То книгу на диковинном языке, то вот эту руку сухую, то вон ту статую…

— Идола! – безапелляционно заявил святоша.

Я думал, хозяин и тут заспорит, а он возьми и согласись:

— Очень может быть, отче, очень может быть. Работа грубая, чужая… Может, и поклонялись ему какие-то забытые народы многие века назад…

Не знаю, может, и идол. А как по мне, просто мордатый дядька с шишкой на темечке и сложенными на пузе руками. И да, видал я статуи и получше сделанные, попохожее.

Чуть осмелев, люди стали вскрывать и другие ящики. В одном обнаружился череп – явно человечий, но диковинной формы, будто сжатый с боков и с вытянутым назад затылком. Но на сем зловещие находки, вроде бы, кончились. Нашлось с полдюжины табличек из обожжённой глины, испещренных какими-то черточками вроде птичьих следов. Нашлась книга – старая, почерневшая, от руки писаная на коже и даже с картинками. Только разобрать, что на них намалевано, уже никак не получалось – чернила выцвели и порыжели, кожа пожелтела и стала ломкой, света мало… Тем не менее, хозяин заявил, что это старый гримуар, причем довольно бестолковый.

А еще тут были чучела совы и ворона, пыльные, облезшие и даже траченые молью. Были змеиные выползки и крысиные шкурки (этих я по запаху определил – уж крысиную вонь ни с чем не спутаешь, даже если нос жженым зельем забит). Были какие-то камушки, раковины, мешочки… Занесло нас как-то с хозяином в одну глухую деревушку, где жил старикан, выдававший себя за колдуна и знахаря. Вот в его хибаре такой же чепухи было полно – мыши летучие (дохлые и вонючие), змеиная голова, сушеная лапа рыси с выпущенными когтями, прокопченная ящерица… Лишь бы пострашнее, чтоб окрестные крестьяне благоговели и развязывали мошну. Впрочем, в травах и лечении он и по правде что-то понимал. А здесь, в подвале, чепуха была побогаче. Не ящерица, а диковинный зверь каркадил с пастью, усаженной острыми зубами. Вернее, каркадилыш – всего чуть побольше руки, а бывают они, я слыхал, и с лодку. Выползок не безобидного ужа, а какой-то змеи побольше да потолще… Раковина не беззубки из ближайшей реки и не прудовика, а здоровенной морской улитки, надо заметить, весьма красивая, с длинными блестящими шипами розового, как мякоть лосося, цвета… В другое бы время можно было б с собой забрать – на подарок какой-нибудь девице. Вот хоть бы и этой, что тут вертится.

— Но все же скажите – колдовством тут занимались? – не унимался Гюнтер.

— Похоже на то, — ответил хозяин и носком сапога пошевелил вязанку каких-то резных деревянных палочек. Они ответили негромким костяным стуком.

И повторил:

– Похоже на то. Я бы даже сказал, что тут некто играл в колдуна, пытаясь окружить себя таинственными и непонятными предметами с азартом деревенского дурачка. Но вот только результаты его игр мы видели, когда только входили сюда. На игру совсем не похоже. Да и потом…

— Да и сейчас, — в тон ему ответил Йорг и, нагнувшись, вынул из щели в полу что-то блестящее. – Узнаете?

— Талер.

— Да, причем фальшивый. Спорю, что он в три слоя делан – свинец, железо, серебро.

— Я бы мог возразить, что деньги из рук в руки ходят часто, и то, что мы здесь нашли этот кругляш, вовсе не доказывает, что его тут и отчеканили…

— Бросьте защищать товарищей по цеху, — каркнул вдруг бывший капеллан. — Вы же сами нам рассказывали, зачем три печки наверху, зачем клетки…Да этих косвенных улик для любого трибунала…

— Да никого я не защищаю, — разозлился, наконец, и хозяин. — И никакого трибунала тут нет. Нас послали в разведку – отлично, мы ее провели, можем возвращаться. Знать бы только, как именно…

Да уж, это был вопрос вопросов.

Все еще раз посмотрели на завал. Ну да, никуда он не делся, все та же мешанина обломков балок, крупных, грубо тесаных камней, битого кирпича и крошки эдаким языком стекала по остаткам лестницы до самого низа.

— Повезло, что не на голову… Что весь свод не обрушился, — проговорила, наконец, Лиссия и передернула плечами.

— А весь и не должен был, — заметил Йорг, разглядывая потолок в свете уцелевшего масляного фонаря. Свои «светильнички» мастер притушил. И правильно, нечего силы зря тратить.

– Почему не должен был?

— А потому что очень и очень умные люди подвал строили. Вон над нами свод видишь какой?

— Какой?

— Сводчатый. Ну, выгнутый. И явно очень надежный, кладка да раствор такой, что не во всяком соборе встретишь.

В подтверждение своих слов Йорг ковырнул шов между камнями кончиком даги. Сталь противно вжикнула, оставив едва заметную царапину.

— А тут, — он поднял один из обломков, скатившихся после взрыва – камни чуть не глиной обычной скреплены. Все рассчитано так, чтоб завалило только самый вход, лестницу. А подвал бы остался цел. Ибо глупо было бы все эти, как ты говоришь, сокровища тут прятать, а потом ставить капкан с тем, чтоб их засыпало потом.

— То есть…

— То есть это ловушка. Как и этот твой огненный демон на входе.

— Не понимаю, — произнесла Лиссия и потерла виски. — Не понимаю, зачем такие сложности. И демон, и опустошенный дом, и фальшивая стена, за которой склад, и это…

— А на разные степени любопытствующих рассчитано. Или на разное количество. Не было б среди нас искусника вроде фрайхерра – и всех желающих сожгло бы еще при входе. Ну, а если б кто-то уцелел, доложил бы о пустом доме с огненным привратником – и всех делов. Вряд ли был расчет на то, что мы фальшивую стену найдем. Это уже для своих тайник. А тайник в тайнике, подвальчик этот – это уже от своих. Сюда простым охранникам, небось, ходу не было…

— Не дом, а ларец с секретами, — пробормотала Лиссия. — Мне как-то такой привезли из каких-то далеких стран, то ли восходных, то ли полуденных. Открываешь – а в нем еще ларчик, поменьше. А в нем – шкатулочка. А в ней – коробочка… Да пока каждую откроешь, семь потов сойдет.

— Похоже, — кивнул Йорг. — А в самой середке что было?

— А не знаю, — фыркнула вдруг девушка и скорчила гримаску. — Не добралась я до середки.

— А мы, похоже, добрались, — священник вроде бы ни к кому не обращался, но услыхали все. — Хотя лучше б нам в неведении остаться, ей-ей, целее были бы…

— Ну, мы и так почти целые. Хотите, подлатаю вам лицо? — спросила Лиссия.

— Отойди! — бывший капеллан отшатнулся так, словно ему черт явился. Еще спасибо, что «изыди» не сказал. Ну и дурак. Впрочем, он же по башке получил. От этого люди и вправду, бывает, дураками делаются.

— Мне, думаю, тоже не стоит предлагать свою помощь? — самым учтивым тоном поинтересовался хозяин.

Гюнтер сперва мотнул головой (и тут же скривился, словно червивого яблока укусил) – и только потом думать начал.

— Помощь в лечении – не стоит. А другую… Вы способны разобрать этот завал?

— Не больше, чем любой другой человек. Давайте, конечно, попробуем…

Мастер нерешительно подошел к груде дробленого камня, дернул на себя осколок покрупнее. Тут же сверху ссыпалось несколько кусков битого кирпича и заскакали по полу. От одного мне уворачиваться пришлось. Показалось даже, что куча угрожающе заворчала, заскрипела каменными зубами.

— Бесполезно. Мы внизу, и если будем вынимать куски, сверху на нас станут сыпаться новые.

— А… колдовством? — долгорясый буквально выдавил из себя это слово. Что-то я не пойму его, раньше он, вроде бы, куда проще и спокойнее относился к искусству. А теперь словно укусил его кто. Ага, кирпичным зубом – да за башку.

— Отче, а вы меня ни с кем не путаете? Я не умею ни по воде ходить, ни воду в вино превращать, ни камни в хлебы.

— А жаль, нам бы сейчас пригодилось, — это кто-то за спиной сказал, вполголоса так. Хотя что значит «кто-то»? Йорг, ясное дело, больше некому. Церковник аж подпрыгнул – и замолк. Кажется, отповедь хотел дать хозяину, а тут его с мысли сбили. Ай да Йорг, ай да голова.

И ведь прав, между прочим. Если б можно было камни да в хлебы… Если бы да кабы…

— Но что делать будем? — это Йорг уже без шуток спросил. Таким голосом, что и у меня по хребту снежинки прокатились. Как-то вдруг сразу ясно стало, в каком именно мы положении. Заперты, как крысы в крысоловке. И можем тут торчать, пока… Что, собственно говоря, «пока»? Пока не сожрем друг друга? (Причем начнут, небось, с меня – человеку ведь страшнее съесть человека, проще с другого зверя начать, будь он хоть трижды разумным) Пока не сдохнем от голода и жажды? (Вот же! Как только подумал, так пить захотелось.) Пока не явится хозяин этого неведомого дома и не вытащит нас отсюда прямиком в какие-нибудь другие застенки?

— Выход надо искать, вот что, — это Лиссия. Ну, спасибо, разодолжила, а то б мы не догадались, что надо. И голосок-то, голосок! Столько сил потратила на то, чтоб придать ему твердости, что аж поверить хочется, будто ей совсем не страшно.

— И как ты себе это представляешь?

— Ну, смотри… Если неведомый строитель был столь хитромудр, может, он и из подвала этого вывел какой-нибудь потайной ход? На случай, если его самого тут прижмут?

— Кажется, ты начиталась чьих-то сочинений. Там что ни замок, то непременно тайные ходы. Буквально из любой тюремной камеры – и прямехонько в тронный зал.

— Но попробовать ведь стоит? Неужто запасного выхода из этого дома нет?

— Думаю, выход как раз есть, но не из подвала. Зачем? Это ведь не просто рыть, это б камень долбить пришлось бы. Я бы устроил такой выход из какого-нибудь неприметного чуланчика на первом этаже, прикрыл бы кустиками снаружи… Но почему не попробовать? Отче, не одолжите ли еще раз ваш наджак? Он уже столько нас выручал. Вы же сами говорили, святое оружие.

Непонятно, подначивал хозяин долгорясого или говорил серьезно. В конце концов, почему бы не быть этой ковырялке особо удачливой? Медведя завалить с одного удара – это ж какое везение!

Два часа люди гремели переставляемыми ящиками и выстукивали пол и стены – и обушком наджака, и рукоятками ножей… Но без толку. Разве что в дальнем уголке хозяин вдруг остановился, словно бы принюхался – и сказал, что может нам помочь с водой. Отковырнул плитку с пола, вырыл ямку клювом все той же реликвии (отчего святошу аж перекосило), постоял над ней на коленях – ну, просто святой на молитве, как их обычно в церквах по стенам рисуют… В брюхе у меня словно проползла холодная сталистая змейка — почему-то разные заклинания совсем по-разному отзываются внутри. И гляди-ка – ямка потихоньку-потихоньку стала заполняться водицей. Мутноватой слегка, но холодной. Я не удержался, лизнул. Да-да, раньше людей. В конце концов, надо ж вперед хозяина попробовать. И вообще, я водный зверь, мне без нее никак нельзя. На вкус – жестковато, такая вода бывает в ручьях, что бегут по меловым либо известковым скалам. Но пить можно.

— А говорил, подвал сухой, — как бы между прочим заметила Лиссия, шумно хлебая из ладошки, будто и не воспитанная барышня вовсе, а неотесанная деваха из деревни. Чего доброго, начнет носом шмыгать да рукавом его вытирать.

— Был сухой, да я жилу водную нащупал да вытащил. Не жилу даже, так, жилочку. И потом – продухи-то никуда не делись, так что и дальше сухим будет. Постой! Продухи!

И он швырнул под потолок очередную светилку – чахлую, между нами говоря, вот-вот погаснет: силы-то на «жилочку» ушли. Но в ее неверном мерцании сразу стала видна дыра в изгибе свода.

— Ты что, думаешь, туда вылезти можно? — сощурилась Лиссия.

— Человеку – нет. Даже твоего изящества, увы, не хватит.

— В змею обратиться думаете, господин чернокнижник?

— Нет, господин белокнижник, — в тон Гюнтеру ответил хозяин, — этого я не умею. Но среди нас есть кое-кто, способный, как мне кажется, одолеть этот путь наверх.

Все воззрились на меня.

Вот уж спасибочки! Я ведь не куница-белогрудка, не ласка, чтоб по каменным норам лазить. И потом – а зачем?

— Зачем, хозяин? — гирркнул я.

— В самом деле, а смысл? — поддержала меня Лиссия. Неужто поняла, что я сказал, а?

— Смысл в том, что можно позвать помощь.

— Да откуда же?

— А наш дорогой капитан? Зря мы его, что ли, оставили? Да, ему придется потрудиться. Возможно, даже не один день. Но он будет вынимать камни сверху. Это вполне посильная работа для одного человека – ничто ему на голову не свалится. Потом, если что, мы и снизу поможем. Кажется мне, что завал этот не слишком широк. Ловушка – а ведь это именно ловушка, не так ли? – должна быть устроена так, чтоб пойманную добычу было не слишком сложно вытаскивать. Да и все эти, с позволения сказать, сокровища, — он обвел руками подвал, — вряд ли неведомый нам охотник собирался бросить навеки. Нет уж, если ему хватило ума и умения учинить такой капкан, должно было хватить сообразительности устроить его так, чтоб и открыть было не очень сложно… Так что, Хитрый, лезь давай.

До сих пор не знаю, благодарить мне строителя этого дома или, наоборот, проклинать. Выложенный мелким кирпичом продух был чуть поуже обычных нор моего народа, так что протиснуться я мог, но с трудом, плечи едва-едва пролазили. Ладно, мне ли его, труда, то есть, бояться? А вот того, что застряну в этом чертовом лазе, я боялся всерьез. Застряну – и сдохну от голода и жажды, как какой-нибудь глупый сурок, угодивший в давно забытый охотником силок. Умирать буду долго, несколько дней. И никто помочь мне не сможет, даже хозяин. А он к тому же будет слышать мою смерть – и понимать, что за нею придет его собственная… От таких мыслей у меня цепенели лапы и вставал дыбом мех. Я встряхивался – и снова полз вперед и вверх по каменной кишке, царапая ее когтями, хватаясь за выступы крошащегося раствора, полз, помогая себе хвостом, до крови обдирая перепонки о шершавые стенки, полз, тихо подвывая и даже, кажется, пару раз пустил струю, как какая-нибудь презренная крыса. Лаз шел наклонно. Будь он совсем вертикальный, я бы, наверное, не справился. Но уклон был крутой, будто у дерева, что растет над обрывом и едва-едва кренится, подмытое быстрой водой. Да еще продух, кажется, чуть изгибался, закручивался эдаким огромным вьюнком — вот уж не знаю, зачем его таким вывели. И на одном особо пакостном повороте я решил, что уж тут-то застряну наверняка. Брюхо уперлось в одну стенку, спина – в другую, и я понял, что не могу сдвинутся ни взад, ни вперед.

«Мидж, ну давай же! Мы тут все на тебя надеемся!»

Это мастер. Надо же, следит за мной – а я и не заметил. Ладно, раз я не один – вперед! Ну же! Вперед!

«Не дергайся. Подумай лучше, что можно изменить».

Да во имя всей Великой Воды! Что тут можно изменить, а? В этих потрохах дохлого каменного чудища, что проглотило всех нас и даже не спешить переваривать? В проклятой круглой кишке, темной, шершавой и сухой, как… Стоп-стоп! Не такая уж она круглая. Чуть-чуть сплюснутая. А я ведь тоже не шомпол какой-нибудь. Ну-ка, если чуть повернуться… И еще – «сухой». А по мокрому должно бы скользить лучше. Эх, а ведь главные мои запасы жидкости в задней части. А если чуть сдать назад? Получается. Поэтому надо сначала опорожнить все свои внутренние емкости, а потом попятиться, чтоб шерсть стала хоть чуть-чуть более скользко. Уфф, ну и вонять же я буду. Ну да не беда. Так, а еще попытаться облизать плечи, докуда достану… А теперь морду, морду вывернуть, чтоб ввинтиться в этот клятый поворот. Хребет скрипит, как натягиваемый арбалет. Связки за ушами от напряжения горят. Да теперь еще и вонь шибает в нос, только-только прочистившийся от пыли. И все равно не прохожу.

«Спокойно-спокойно. Попробуй еще раз, по-рыбьи».

По-рыбьи? Это как? Пытаюсь докричаться до хозяина, спросить, что он имеет в виду, но… не выходит. Волны страха, что плещутся сейчас в невеликой моей черепушке, напрочь сбивают настройку, не дают сосредоточиться на передаче мысли. А, может, это камень во всем виноват, глушит… Хозяйские не слова глушит, а мои… Не люблю, не люблю, не люблю камень, жесткий, твердый, злой! Я – водный зверь, люблю воду, она мягкая и податливая, ее можно легко раздвигать мордой, когда плывешь, подгребая лапами или просто извиваясь, прижав их под брюхо и помогая себе только хвостом, как рыба.

Вот! Как рыба!

Я прижал лапы и принялся извиваться. Нет, на рыбу это не было похоже, скорее, на червяка, ужа либо гадюку. Они ходят, ступая брюхом, вот и я принялся отталкиваться от постылых стен плечами, костями задницы, ребрами… Пошло! Медленно, буквально на полпальца на каждый вдох, я продвигался вперед. Вот уже можно распрямить передние лапы, такие сильные, такие умелые, пусть и натруженные, пусть исцарапанные о корявые межкирпичные швы. Распрямить – и упереться когтями, подошвами, напрячь, рвануть, и!..

Задница вырвалась из узкого горлышка с явно различимым чпоканьем. Мне даже показалось, что я пролетел немного вверх по лазу, как пресловутая пробка, вышибленная из бутылочного горлышка молодецким ударом по донцу. Но, может, только показалось. Куда тут было лететь, да еще вверх? Тут надо было снова ползти, извиваясь и срывая шерсть о шершавый камень.

Потом было еще два таких же узких изгибистых поворота, но я уже знал, как их проходить. Лапы под брюхо – и давай ввинчиваться, как древоточец в доску. Жаль, всю вонючую влагу с боков вытер о стенки. Нет, вонь осталась со мной, а вот шкурка снова стала сухой и пыльной. Наверное, еще и редкой. Немало ости оставил на камнях, все бока так и горят… Ни один охотник на такую шубку теперь не польстится. Хорошо еще, что за время скачки в плетеном ящике по этим горам я здорово похудел – сушеное мясо в глотку не лезло. Вот выберемся из этой передряги – нырну в ближайшую же реку и не вылезу, пока не ополовиню тамошнее население. Хорошо бы, конечно, сома взять – жирного, неспешного, ленивого… Но в этих каменистых реках они вряд ли найдутся. Придется гоняться за мелочью, а она тут шустрая, так и норовит на перекат забраться. Ничего, я тоже шустрый и перекаты люблю. Поймаю, например, небольшую форельку – и вот уже отъемся! Хозяин, небось, тоже захочет. Ладно, поймаю и ему. А не будет форели – сойдет и щучка (уж эти тут точно есть), и плотвичка. Да что там плотвичка – и лягушка пойдет. Хорошо бы черепашонка взять или гнездо черепашье, больно у них яйца вкусные. Да вот в здешних быстрых реках эти костеспиные, небось, и не водятся, надо будет подождать, пока домой вернемся. А хозяин их не любит. Воняют, говорит. Ничего, мне больше достанется. А ему я раков наловлю. Вот только вылезем – и наловлю. Вот только вылезем. На свет. Свет! Вон он, впереди. Ну же, нажми, Хитрый, давай!

Я нажал. Нажимать пришлось как следует: выход из продуха был прикрыт хитрым щитком, чтоб дождь не залетал. Воздуху ход есть, а мне – нету. Будь преграда каменной – небось, туго бы мне пришлось. Будь деревянной – попробовал бы грызть, хотя я ж не бобер. Но это оказалось что-то вроде черепицы. И я попытался ее сломать, нажимая головой снизу. Она хрустела, но не сдавалась.  «Она» — это, понятное дело, черепица. Хотя голова тоже хрустела. И тогда, разозлившись окончательно на мерзкий кусок тупой глины, я боднул его. Да-да, боднул, как баран или бык. А что? Мне уже сегодня довелось побывать и куницей-белогрудкой, что ловко лазает в камнях, и червяком, и свиньей, что охотно валяется в собственном навозе. Чем бык хуже? Тем более, удар головой мы с хозяином не раз отрабатывали. На плотине, помнится, я одного тамошнего молодчика так приголубил аккурат между ног. Конечно, его яйца были куда мягче, чем эта глиняная крышка. Но ведь и тогда и сейчас речь шла о жизни – нашей с хозяином жизни. И я боднул. В голове зазвенело, из глаз брызнули огоньки и слезы – но черепица (к счастью, именно она, а не мой череп) хрустнула и развалилась. Острый обломок напоследок пребольно резанул меня по носу – из мести, не иначе. Брызнула кровь. Но мне на это было уже наплевать: я вывалился наружу, к свету и воздуху. Брякнулся с высоты примерно своего роста в пышную крапиву под стеной дома. Она отчаянно жалила меня в морду, в голые лапы, в хвост – но мне было наплевать, я лежал, не в силах пошевелиться, и дышал, дышал… Чистый, без привкуса пыли и камня воздух, косые солнечные лучи, белые пушистые облачка, бегущие по небу. И тишина. Ни шорканья когтей, ни шелеста шерсти по камню… Только какая-то пичуга попискивает в двух шагах. Знает, стерва, что мне не до нее сейчас.

«Хозяин, я снаружи»

«Молодец, Мидж! Ах, какой же ты у меня молодец! Сейчас всем скажу»

«Да, Мидж, ты умница!»

А это еще что? КТО? Кто это влез в нашу связку?!

«Не волнуйся, это я, Лиссия. Мне Юкки позволил. Я тоже хочу тебя поблагодарить. Не против?»

Не против ли я? Я против! Я всеми своими потрохами против того, чтобы в наше с хозяином единение лез кто-то еще! Он – мой мастер, я – его фамилиар, и точка!

Но вслух я ничего такого не сказал. Вернее, не подумал. Надо же, глупость какая – «вслух думать».

«Нет, мэм, я не против, раз хозяин не возражает».

Кажется, я был предельно вежлив. Но она что-то такое почувствовала и сразу ушла из связки. Ее присутствие ощущалось, как некая щекотка на самой грани сознания – и вот пропало. И славно. Мне еще идти капитана искать, а это далеко, мили две, не меньше. На таком расстоянии, да еще из-под земли, хозяин меня точно не услышит. Жаль. Зато, если удастся по дороге мышку какую задавить, он и не увидит, и возражать не станет. А они тут есть – если не мыши, то какие-то похожие на них зверьки. Покрупнее даже лесных, хотя и поменьше крысы. Вот только за ними гоняться придется. А я сейчас, боюсь, на такие подвиги не способен. Вот были бы они рыбами…

Я поднялся на ноги, встряхнулся и затрусил в ту сторону, где нас должны были дожидаться лошади, обезьяна и капитан.

Продолжение следует…