Как и у Мелина, у меня было свое хобби – славянский фольклор. Песни, узоры, обряды. И, разумеется, магические истории – легенды и сказки, пользуясь архаичной терминологией. И вот сказку про Емелю, который чудесным образом заставил двигаться отопительную печь, я помнил очень хорошо. Даже в нескольких вариантах.
Видимо, на моем лице что-то такое отразилось, потому что Евгений Витальевич остановил свое транспортное средство и пристально на меня посмотрел.
— Простите, уважаемый, — сказал я, пытаясь придать своей речи некий налет старинности, — а не вы, часом, будете Емеля-дурак?
Кажется, он покраснел. Щек из-под бороды и ушей из-под шапки было не разглядеть, но лоб залило бурой волной, а прямой до этого взгляд как-то разом уплыл в сторону, словно бы господину Мелину вдруг срочно понадобилось разглядеть состояние снежного покрова под левым бортом своей самоходной машины.
— Да, меня тут так называют, — выдохнул он наконец, и вздохнул так тяжко, что его аппарату бы впору пришлось. — Давайте уж ко мне заедем, я вам все покажу. Вон мое жилище –и он махнул рукавицей в сторону особо неприглядной покосившейся избы.
Локомобиль фыркнул двигателем, набирая обороты, проехался по куче навоза посреди улицы (кажется, его наличие никого, кроме меня, не удивляло) и двинул в указанном направлении, покачиваясь на ухабах, как лодка на покатых волнах. «Неужели он свое изделие еще и мягкой подвеской снабдил?» подумал было я, но тут, словно в ответ, нас пару раз основательно тряхнуло. Потом тряска стала непрерывной, и я понял, почему Мелин не захотел вести разговоры на ходу. Кажется, местные пейзане не слишком заботились о санитарном состоянии поселения, поэтому выбрасывали мусор, выплескивали помои и содержимое «ночных сосудов» прямо за ворота (канализации-то нет и не предвидится). Выброшенное и вылитое смерзалось на дороги в уродливые кучи, которые с трудом и преодолевал агрегат.
В доме у Мелина оказалось довольно чисто, хотя и холодно. Он было кинулся растапливать печку (обычную, не самоходную, занимавшую добрую треть единственной небольшой комнатки), чтобы, согласно местному обычаю, встретить гостя какой-то горячей пищей или, хотя бы, горячим питьем. Но я его тут же отговорил от этого занятия. Во-первых, нам скоро отсюда уходить, и я не хочу проверять истинность слухов о том, как ведет себя пища из прошлого, находясь в желудке хрононавта. Еще капсулу потом мыть придется. А во-вторых, это отопительное чудо не располагало даже каналом для отвода продуктов горения. То есть, дым при его работе должен был вытягиваться куда-то наружу сквозь специальную дыру в крыше, поплутав предварительно по помещению. Во всяком случае, фермы и балки, поддерживающие кровлю, были все в напластованиях углерода.
Вообще-то, направляясь в деревню, я нарушал полученные инструкции. Ибо задание было простое: долететь, дать маяк. Коль потерявшийся современник выйдет на него – схватить в охапку и доставить в институт. Ежели вдруг окажется, что обстановка опасная – отступать, не дожидаясь обострения ситуации и возвращения объекта. Вот когда вернусь цел-невридим и доложу, что проход стабилен и есть интересное поле для изучения, тогда, дескать, и пошлют сюда снаряженную экспедицию, готовую и к контакту с аборигенами (в том числе – недружественному), и к целенаправленному и планомерному сбору информации…
Но я на инструкцию, как уже было сказано, наплевал. И полагал, что ничего мне за это не будет. Во-первых, можно договориться с Мелиным, чтоб не болтал лишнего. Думаю, мне, как спасителю, он будет достаточно благодарен. Во-вторых, просто интересно. Не рутинное «вскочил-выскочил», а какое-никакое исследование в области этой… как ее… палеоантропологии. Авось не напорчу тут ничего для тех, кто пойдет следом за мной. Ну а в-третьих, и я, и дражайший шеф, зачитывавший мне инструкцию, понимали, что этой самой снаряженной экспедиции добиваться можно год – и не добиться. Фонды, туды их… Деньги налогоплательщиков. Да еще необходимость согласовывать организацию заброски с добрым десятком разных инстанций, в том числе – военных. Ну да, по идее, они должны обеспечивать безопасность ученых. Но таскать в прошлое оружие нашего времени закон строго запрещает (небось, депутат, его писавший, фантастики в детстве обчитался, вот и представляет себе какого-нибудь Чингисхана или, наоборот, Дмитрия Донского с гранатометом Калашникова наперевес). Более того, тот же закон требовал использовать «аутентичное времени вооружение в случае крайней необходимости». Как представлю наших вояк с арбалетами и алебардами, но в камуфляже…
Короче, организация экспедиции – дело долгое, за это время канал сдрейфует или закроется. А так хоть какую-то инфу притащу. Глядишь, на диссер хватит. Или хотя бы на главу диссера. Кандидатская степень, конечно, мелочь. Но, как говорили древние, надо уметь радоваться мелочам.
Так, я опять задумался, и Мелина это напугало. Все-таки, почему он не кинулся сразу к хронокапсуле с требованием поскорее отсюда убраться? Наверное, за проведенное здесь локальное время успел к чему-то привыкнуть, сродниться даже. Интересно, а женщину он не завел? Сейчас и выясним.
— Итак, — сказал я, по-прокурорски наставляя на него палец, — вы, стало быть, и есть сказочный герой Емеля?
— Ну да, я же сказал, — вздохнул он.
— То есть и самоходная печка, и топор, который сам рубил дрова – все это было?
— Было, — снова вздохнул он. — Печку вы сами видели…
— Не понимаю, это вы нам пытались, что ли, так сигнал подать? Естественным, так сказать, образом, по t-потоку передать информацию? Так все же сказка – не летописное событие, дата не определяется даже приблизительно.
— Сначала и в мыслях не было. Просто, знаете, когда понял, что обустраиваться придется надолго, решил хоть как-то себе жизнь облегчить. А уж потом, когда услышал это обидное прозвище от, так сказать, односельчан, понял, во что вляпался. Собственно, тогда и решил локомобиль соорудить. Раз уж сказка велит ездить на печке.
— «Емеля», как я понимаю, это от фамилии. А почему «дурак»? Вы ведь владеете технологиями, которые местным и не снились.
— Вероятно, от незнания языка. Раз не можешь объясниться по-человечески и вообще ведешь себя не как все, значит, либо иноземец, либо дурак. На привычных иноземцев я не походил, да и объясниться через пень-колоду, но все же мог. Язык за столетия изменился, но все-таки узнаваем.
— Так, понятно, — продолжал я допрос тоном строгого следователя. — А «по щучьему велению» откуда?
— Вы, я гляжу, хорошо знаете первоисточник. Хотя, судя по фамилии, не должны бы. Фолькорист? Историк?
— Так сложилось, — уклончиво ответил я. Не рассказывать же человеку, в самом деле, всю семейную историю? От предка-ирландца, когда-то перебравшегося за океан, осталась только фамилия, его потомки вернулись в Старый Свет… — Так все же, при чем тут щука?
— Думаю, от слова «штука» или «штучка», — впервые, кажется, со времени нашей встречи он улыбнулся. — Я свои изделия часто так называю. Небось, селяне переделали во что-то более знакомое. Или потом переделают, когда история пойдет в народ. А началось все действительно около проруби. Оттуда воду надо было таскать, а у меня поясницу ломит, да и неудобно по гладкому льду в валенках ведра таскать, пусть даже и на коромысле. Вот они, мои первые штуки.
Он вытащил из-под широкого деревянного дивана, спинкой которому служила стена, две деревянные же емкости конической формы. Вероятно, они и назывались «ведра».
Мелин перевернул одно вверх дном. Там обнаружилось что-то вроде маленькой волокуши – доска с двумя торчащими параллельными ребрами. Ребра тоже были деревянными, но их кромки защищали железные полосы, прибитые гвоздями. Полосы сверкали, словно полированные – видать, от трения о снег и лед.
— И что?
— Ну, как что? Тут народ до изумления консервативен. Не знаю, почему никому не пришло в голову раньше поставить ведра на санки. Понятно, в гору от реки так не поднимешься. Но по самой реке, да и по улице можно, если аккуратно и улица ровная. Я их просто связал друг с другом и взял на буксир. Народ сбежался… Словно на представление. Кто-то даже предлагал меня побить да в прорубь и сбросить, как колдуна. Я, честно говоря, здорово струхнул. Но обошлось. Показывал же им всем, что никакого колдовства нет, просто полозья под ведрами. Но, кажется, не убедил. Никто моим передовым техническим опытом так и не решился воспользоваться. А если издалека смотреть, когда я по льду иду да ведра буксирую, наверное, кажется, что они сами домой идут.
— Так, а генерал, которого по щучьему велению отлупили его собственные барабанные палочки?
— Палочек не было. Была пара обычных приемов самообороны без оружия. Я в молодости занимался немного айкидо и еще кое-чем из единоборств. Не слишком серьезно, но хватило. Вот со стороны и показалось, что этот напыщенный тип на меня наскакивает и сам отлетает. Я ведь его не бил, просто вовремя то подножку подставлю, то крутану вокруг оси. Кстати, он никакой не генерал – здесь и слова такого нет. И вообще нормальный оказался дядька, хоть и из княжеской охраны. То есть, спесивый, конечно, но силу уважает. И умение. Попросил научить даже. Я пару простых приемчиков ему показал – он довольный ушел.
— То есть никакой царь к вам его не посылал?
— Ну откуда в здешней глуши царь? — несказанно удивился Мелин, и я сообразил, что и в самом деле сморозил глупость.
— Значит, и царевны Несмеяны тоже нет?
— Нет царевны. Как нет и полцарства в придачу к ней и в награду за исцеление. Вы же видите, не во дворце сижу — Евгений Витальевич говорил почти весело. — Наверно, это какое-то более позднее напластование. Знаете, в фольклоре это бывает – две сказки смешивают в одну, и два героя в одного сливаются. Это вообще может быть какой-нибудь пришлый мотив – об исцелении принцессы. Южнославянский или немецкий.
— Ясно. Ну хоть топор, который сам дрова рубил, был? И дрова, что домой сами ходили?
— Дрова, увы, таскать приходится мне. Лошади у меня в хозяйстве, как видите, нет, а без нее тяжело. Это, собственно, была одна из причин, по которой я затеял локомобиль. Все-таки общий язык с животными мне находить куда сложнее, чем с техникой. Да и интереснее так, с самоходной печкой, — он опять улыбнулся совершенно по-мальчишечьи, хоть и сквозь бороду. — А топор-саморуб – пойдемте, покажу.
Естественно, для этого пришлось выйти из жилого помещения. В самом деле, кто же рубит дрова в доме? Для этого есть двор и сарай. Или, хотя бы, навес от плохой погоды.
Под навесом и обнаружилось сооружение, более всего напоминающее гильотину. Эдакий станок из вертикально стоящих неошкуренных бревен, между которыми висело на массивной перекладине широченное лезвие. Перекладина была дополнительно утяжелена двумя явно увесистыми валунами.
— Металл довольно дорог, — пояснил Мелин, — вот пришлось грузы каменные использовать. Сейчас продемонстрирую. Это несложно.
Принцип был и в самом деле прост. С помощью блоков перекладина с лезвием поднималась повыше, на толстый и широкий обрезок бревна под ней ставился фрагмент дерева, который нужно было превратить в дрова. Потом Мелин дергал за какой-то рычаг – и лезвие падало вниз, врубаясь в заготовку и раскалывая ее.
Для пробы хозяин дома предложил мне самому расколоть полено – так именовались дровяные полуфабрикаты – с помощью специального топора, который назывался колун и больше напоминал заостренный молот. Я вежливо попробовал, пару раз промахнулся, но, в конце концов, отколол длинную щепку.
Правда, проезжая по деревне, я видел, как какой-то местный житель лихо обращался с таким же орудием. У него дрова так и разлетались. Но, наверное, этому, как и всякому ремеслу, нужно было учиться. Возможно, с детства. А гильотина Мелина позволяла компенсировать недостаток навыков, хотя, возможно, и не давала выигрыша во времени по сравнению с работой профессионала. Особенно если учесть тайм-затраты на ее изготовление. Но хозяин дома был невероятно доволен своей машинерией. И пространно рассказывал о том, что лезвие кузнец ковал по специальному заказу. Там, дескать, особенная криволинейная форма боковин, которая позволяет колоть дерево куда эффективнее, чем обычный клин, положенный в основу колуна. Я было заскучал, и Мелин истолковал выражение моего лица по-своему и тоже сник:
— А это тоже может быть расценено как экспорт технологий в прошлое?
— Ох, Евгений Витальевич, да успокойтесь, наконец, — я решил, что пора выложить свой главный козырь. — Даже если бы вы тут вовсю занялись изготовлением порохового оружия, и то, думаю, вас бы никто слишком сильно не обвинял бы.
— Ну, пороховое оружие тут и без меня знают лет двести, — несколько даже обиженно за «локальных современников» ответил Мелин. — Все-таки семнадцатое, примерно, столетие. Или конец шестнадцатого. Аркебузы есть (по-здешнему, пищали) и даже мушкеты, кажется, привозные. А почему это меня никто не обвинял бы?
— Да потому что скандал нашему ведомству невыгоден. В том, что вы тут застряли, есть… Не то, чтобы вина, но некий недосмотр наших хрононавигаторов. Параллельно струне, по которой вы сюда попали, в то же время двигался наш t-зонд. Массивный, хоть и беспилотник. Видимо, он создал возмущение. По крайней мере, это объясняет, почему ваш канал схлопнулся, хотя не должен был бы. А наши такую вероятность не отследили и вас загодя не предупредили.
Мелин застыл посреди двора, снял свою ужасную шапку местного изготовления и принялся активно чесать голову. Потом еще загреб в пятерню изрядно отросшие волосы и подергал. А затем так же обошелся с бородой. До меня не сразу дошло, что он так думает.
— То есть, претензий ко мне нет, — осторожно начал он.
— Нет, — так же осторожно ответил я.
— Может быть, я еще и на компенсацию какую-то могу претендовать?
Ну вот, началось. Недаром не хотел я ему об этом говорить.
— Вопрос тут спорный. Суды вообще неохотно, даже крайне неохотно берутся за дела, связанные с хроно-исследованиями. Нужен будет эксперт, независимый от нашей конторы и достаточно компетентный, чтоб дать оценку, могла ли наука на нынешнем уровне предсказать то, что случилось, и с какой вероятностью. Должны ли были мы при этих условиях запретить вам полет. Ну и так далее… Да еще потери оценить в деньгах… А таких экспертов найти совсем непросто.
— Да я с судами связываться не собирался. Мне бы новую хронокапсулу. Моя-то погибла. Я понимаю, это договором оговаривается как мой риск. Но капсулы-то ваш институт делает. Может, скидку или рассрочку…
Я заверил его, что постараюсь это устроить. Конечно, решаю подобные вопросы не я, но попытаться договориться всегда можно. Более того, отправляя меня сюда, шеф как раз просил прозондировать почву на тему того, как бы дело замять. Думаю, одна хронокапсула наш институт не разорит.
Весьма довольные друг другом, мы перешли от скользкой темы вины к общим вопросам познания прошлого. Мелин даже предложил «за взаимопонимание» отведать какого-то местного хмельного напитка. Мол, пока доберемся до точки старта, все равно рассосется, а он-де пока из тайника видеокамеру добудет и прочие свои записи.
Я начал было отвечать в том духе, что побаиваюсь незнакомой пищи, а перед пилотированием хронокапсулы лучше иметь спокойный желудок и незамутненную психику.
У Мелина появились возражения, но озвучить он их не успел.
— Бамм! – сказало пространство над нами. Словно кто-то ударил молотом в огромный лист металла.
— Что… — начал я.
— Кррак! – ответило небо, как будто разгрызая огромный грецкий орех. А браслет на руке у меня завибрировал так, словно пытался напрочь оторвать мне кисть.
— Ходу! — заорал Мелин. — Ходу к точке выхода! Когда мой канал схлопнулся, так же грохотало!
— А на локомоходе твоем не получится?
— Нет, я топку погасил, а там пары только разводить минут пятнадцать. Не успеем!
И мы понеслись пешком. Под неистовый лай собак, свист и крики аборигенной ребятни мы летели, оскальзываясь, сперва по заснеженной и унавоженной дороге, а потом по колее, пропаханной дивным техническим средством. Кошмарную меховую одежду я сбросил на первых же метрах, а термокостюм врубил кондиционирование на полную мощность – и все равно обливался потом и задыхался, пытаясь угнаться за своим более пожилым, но, видать, более тренированным спутником. Страх остаться здесь, среди деревянных изб и диких людей, гнал меня вперед сильнее кнута, которым местные жители ускоряют бег упряжных животных. Пару раз я поскользнулся и упал, проехав лицом по жесткому снегу. Но почти не почувствовал боли – подхватился и понесся дальше, отирая на ходу ладонью розовую влагу со щеки. Наверное, мы даже поставили какой-нибудь рекорд в беге по пересеченной заснеженной местности.
И все равно не успели.
На том месте, где, обозначая точку выхода канала, я оставил капсулу, теперь крутился черно-белый смерч из снега и обломков растений. Когда до него оставалось метров двести, с последним «кр-р-рак» воронка лопнула, и над нашими головами в сторону деревни пролетело огромное бревно. Нет, не бревно, а целое дерево, вывороченное с корнями. И крона и корневая система выглядели одинаково растрепанными и измочаленными. За долю секунды я успел рассмотреть свежие сломы, изжелта-белые, как старая кость.
— Вот тебе и доставка дров на дом, — пробормотал я ошалело и вытер лоб рукавом. Блестящая гладкая поверхность ткани к этому совершенно не была приспособлена к впитыванию пота и только скользнула по разгоряченной коже. Поэтому, по примеру Мелина, я зачерпнул снег ладонью и обтер лицо. В него тут же впились сотни ледяных иголочек, а раненую щеку словно ожгло открытым огнем. Такой вот контраст.
— Два снаряда в одну воронку просто не могут попасть, — проговорил мой спутник, глядя на меня столь безумными глазами, что я даже попятился. — Теория вероятности не велит. Опять ваш институт что-то напутал?!
— Не знаю, — честно ответил я и отступил еще на шаг. Не удержал равновесия в мягком снегу, нелепо взмахнул руками и хлопнулся на пятую точку.
Кажется, именно это отрезвило Мелина. Взгляд его снова стал осмысленным, он подошел и помог мне встать на ноги. Нас обоих шатало, как пьяных, дыхание все еще было прерывистым и хриплым, изо рта валил пар. Еще бы – после такой сумасшедшей пробежки.
— Ладно, — проговорил, наконец, Евгений. — Продержался здесь полтора года, продержусь еще. Авось за тобой спасаловку пришлют поскорее. Особенно если это снова просчет ваших умников.
— Не думаю, — ответил я. Наученные горьким опытом, они мой полет просчитывали со всем тщанием и отменили все движение в окрестностях этого p-t-коридора. Наверное, это какая-то аномалия континуума, с которой мы еще не сталкивались.
— Час от часу не легче. Еще и забояться сюда лезть, от греха. Ладно, вам будет проще, чем мне. Гораздо проще. Так что не отчаивайтесь.
Надо же! Человек только что лишился возможности вернуться домой, о которой мечтал все эти, страшно сказать, полтора года – и еще находит силы меня утешать. Даже на вы снова перешел. Железный мужик этот Евгений Витальевич.
— Я не отчаиваюсь. Тем более, зонд о благополучном прибытии я отослал, то есть о том, что я жив – точнее, был жив, когда прилетел – в институте знают наверняка. О вас не знали и этого, поэтому меня посылали наобум. Надеюсь, что и аномальное разрушение канала засекли. Так что будем ждать, когда нас вытащат. И как только появится хронокапсула – сразу в нее! Крон с ними, с материалами наблюдений. На словах расскажем.
— Согласен.
Кажется, он хотел добавить «это моя вина», но не стал. Да и какая вина? Предпосылок схлопывания ни малейших не было. Червоточина выглядела стабильной, как орбита Земли!
— Вопрос только в том, — хмуро заметил я, — сколько ждать придется. Полтора года – это еще терпимо. Судя по вашему опыту, можно выжить.
— Можно-можно, — почти весело ответил Мелин. — Нужно еще будет сюда несколько дней походить. Могут на месте разрушения червоточины вывалиться кое-какие обломки хронокапсулы. Во всяком случае, с моей так было. Тут даже кусок пластика или меди – немалое богатство. Мне для локомобиля много материала собрать так удалось. Ну, или выменять у местных на обломки. Пусть потом археологи ломают голову, откуда у жителя семнадцатого столетия взялся нож с рукоятью из неопласта, черт с ними. Кстати, вы в психологии разбираетесь? Особенно в паталогиях психологических?
От неожиданного ответа я опешил. И почему «кстати»?
— Ну, разбираюсь немного… На первых курсах изучал в качестве дополнительной профессии, как водится. Даже практиковал немного. А что?
— Да то, что у дочери местного князя, по моим данным, серьезнейшая депрессия. Девушка все время плачет по любому поводу. Ну, а князю недавно рассказали, что поблизости завелся новый колдун, который все делает с помощью «щучьего слова». Как, вы говорили, ваша фамилия?
— О’Мелли, — потеряно проговорил я. — Моя фамилия — О’Мелли.
