1915
Новоиспеченные супруги весело хохотали, вспоминая свои парижские гуляния, покачиваясь в неторопливой пролетке, медленно тряcясь по мощеным улицам маленького польского города Оценде. Раньше городок назывался Остенде и принадлежал Восточной Пруссии, но всё преходяще в этом мире.
Ветерок развевал конец белого длинного шарфа на точеной шее красавицы, а парижская шляпка делала ее наряд изящней, совершенней. Спутник явно любовался своей женой, та была в самом расцвете женской красоты.
От счастливой и влюбленной женщины исходит сияние. Откуда струилось оно, впрочем, непонятно. Материалисты хотя и подвержены влюбленностям ровно в той же мере, как и нематериалисты, предпочитают это объяснять химией.
Мужчина носил строгий черный сюртук хотя и выглядевший скромным, но из очень хорошей шерсти. Волевой подбородок, ясные глаза, в которых, к тому же, чувствовалась энергия и мужественность, короткие темные волосы, прямая посадка спины выдавали в нем человека, воспитанного в протестантской традиции.
Перед пролеткой внезапно возник казачий разъезд. Усатый донской казак, судя по бляхе на его длинном облачении, ленивым движением правой руки с плеткой приказал экипажу остановиться, левую же руку он положил на тыльник сабли:
― Макументы!
Время тогда было уже вполне военное, русские императорские полки проходили через городок, казачьи части патрулировали улицы на предмет возможных непорядков среди немцев, а их жило тут большинство.
Эрнсту не хотелось вступать в разговоры по-русски, иначе это продлится долго, казаки вообще любили покрасоваться своей властью: долго качали головами, потирали усы, потому мужчина в черном сюртуке ответил по-немецки:
― Простите, что?
Казак крикнул кому-то:
― Есаула позови!
Через некоторое время супруги оказались в местной полицейской части, а ее дополняли еще и новоприбывшие войсковые чины.
Казачий офицер, внимательно рассматривал документы Сары:
― Вы еврейка, фрау Беккер?
Сара вскинулась удивленно:
― Я немка.
― Хорошо, спрошу иначе: вы иудейка?
― Я не принадлежу ни к какой конфессии.
Эрнст посчитал своим долгом вмешаться:
― Я извиняюсь, господин офицер: а какое это имеет значение?
Офицер усмехнулся, подкрутил ус и браво вымолвил:
― Да нет, никакого! Просто спросил.
― Теперь мы свободны?
― Не думаю. Господин Беккер, вы ведь недавно стали мужем фрау Сары?
― Да.
― Согласно указу его императорского величества, все подданые из числа немцев, проживающих на территории Великого княжества Польского, на период военных действий, во избежание возможных недоразумений, должны быть временно переселены вглубь России, на Волгу.
Сара:
― Но почему? Я подданная Германской империи!
― Вы можете ехать обратно, в Пруссию. А вот господин Беккер, ваш муж, имеющий паспорт Российской империи, поедет в Россию. Впрочем, у вас есть выбор! Вы можете поехать с мужем. Временно, фрау Беккер, временно! Я думаю, что это недоразумение между Германией и Россией не продлится долго. Уверен, что скоро всё будет как прежде и два кузена Николай и Вильгельм снова обретут понимание друг друга! И мы будем опять дружить и улыбаться!
Есаул был как-то неуверен, мялся, очевидно, хотел сказать что-то такое, что выходило за пределы его служебной инструкции. Но Эрнсту, привыкшему к ясным и недвусмысленным установлениям всей его жизни, его учебы, его нынешней работы и в голову не могло прийти, что проблема отъезда на Волгу в Россию могла быть решена, решена быстро и просто: надо только «отблагодарить» казачьего офицера и можно было ехать в сторону, обратную от востока, на Берлин.
Невдалеке стоял урядник примерно сорока лет, посверкивал серебряной серьгой в виде полумесяца, улыбался ободряюще Эрнсту. Вероятно, он и был передаточным звеном.
Эрнст задумался ненадолго, потом твердо произнес:
― Возвращайся в Берлин, Сара.
― Но я не хочу покидать тебя, Эрни! У меня предчувствие, что если я уеду, то никогда уже тебя не увижу!
― Пожалуйста, я тебя прошу…
Но Сара улыбнулась и очень твердо ответила:
― Нет, Эрнст Беккер. Теперь ты от меня уже никуда не денешься!
И засмеялась тем смехом, который всегда делал Эрнста мягким как пластилин.
Молодые люди поженились сразу же после того, как Сара закончила университет в Цюрихе, получив свидетельство о праве работать врачом — специалистом по дамским болезням. В те времена титул «доктор», употребляемый в отношении женщины, был все еще нонсенсом: лечение людей было мужской профессией.
Сара пока не выбрала места работы, но в Германии для нее мало шансов, кайзер Вильгельм — убежденный противник женского проникновения в традиционно-мужские сферы жизни. А вот Польша, страдающая от нехватки докторов, особенно женских, представлялась хорошей перспективой для нее.
Эрнст же закончил берлинскую высшую сельскохозяйственную школу с уклоном в агрономию. Любовь, семья и прекрасные профессии сулили убаюкивающее будущее: все было впереди, всё самое лучшее! Великие в ту пору технические изобретения внушали головокружительные перспективы: началась новая жизнь! Теперь можно накормить гораздо больше народу, чем раньше. Автомобили, трактора, электричество, аэропланы.
Мешали только какие-то досадные глупости, вроде убийства эрцгерцога Фердинанда и последовавшей за этим никчемной войны.
Ну, в самом деле: зачем Германия и Россия должны воевать из-за наследника престола совсем другой империи — Австро-Венгрии? Эрнст же отвечал Саре нечто маловразумительное, вроде того, что высокая политика диктует свои резоны. Но очаровательной и умной молодой женщине, привыкшей за годы обучения в Швейцарии к простым и ясным проблемам, к преодолению этих проблем столь же простыми и ясными способами, было непонятно. А теперь еще и путешествие на Волгу.
Никакие уговоры Эрнста на жену не действали, она отказывалась ехать в свое берлинское семейное гнездо. Потому получив твердое «я еду за своим мужем», казачий есаул вздохнул и изъял оба паспорта, запечатал в конверте сургучной печатью:
– Документы будут вам выданы в саратовском жандармском управлении. Вот расписка и адрес в Саратове.
Из поезда, следовавшего в сторону Саратова, было любопытно наблюдать поражающие их обоих после Швейцарии полусгнившие, серые, деревянные постройки по обеим сторонам дороги, они соседствовали с какими-то новыми строениями, а в развалинах этих жили люди, копошились дети. Дисгармония поначалу пугала, потом путешественники привыкли. Европейские представления о размерах стран не соответствовали тем просторам, которым им пришлось удивляться, следуя железной дорогой России.
А начиналось всё в Генте. В 1913 году, в Бельгии случилась всемирная выставка. На летние каникулы Сара приехала из Цюриха к своему старшему брату Оскару, служившему тогда смотрителем павильона Голландии, каковая выставила свои новейшие технологии сельского хозяйства и была ими чрезвычайно горда: даже Франция, славившаяся в те времена успехами в сельском хозяйстве не могла сравниться с тем, что показали голландцы. Оскар пригласил сестру письмом, оговорив, что на выставке будет много интересного, в частности, Германия представит новые хирургические инструменты, разработанные специально для родовспоможения. Это обстоятельство перевесило все другие вместе взятые, поставив окончательную точку в решении Сары посетить выставку, заодно и повидаться с братом. Проблема правильной помощи при родах всегда актуальна, если же учесть острый интерес ее именно к тому поприщу, что она избрала, то будущей фрау доктор следовало бы навестить выставку даже если в Генте и не было никакого брата.
Город встретил солнечно и радушно, Оскар, конечно, еще издали увидел сестру на вокзале, весело махал шляпой, потом надел ее, сделал строгое лицо, подкрутил усы, шутливо совершая прусское военное приветствие еще времен Фридриха Великого: правой ладонью дважды слегка прихлопывая свой головной убор. Так более ста лет назад, в дни праздненств Сан-Суси, «прихлопывали» свои треуголки преданные «старому Фрицу» такие же старые солдаты-ветераны, проходя мимо в потрепанных военных мундирах, на полусогнутых ногах, половина с костылями, приветствуя своего короля.
Это был также и их с Оскаром знак: когда брат с сестрой встречались, то всегда совершали этот шутливый жест даже издали. Сара, радостно засмеялась, видя своего братца, и ответила точно так же, дважды прихлопнув свою дамскую шляпку. Оскар любил, когда сестра делала это: вытягивая во фрунт тело, немного изгибая его вправо, получалось у нее как-то особенно залихватски и молодцевато, вместе с тем, по-женски очаровательно. Братец с сестрицей обнялись и поцеловались: не видели друг друга вот уже более шести лет, с тех пор, когда Сара покинула Берлин.
Оскар сопроводил ее на свою большую съемную квартиру, там оказалось много места и для Сары, оставил ее до вечера, сославшись на заботы выставки. Весь следующий день она провела одна, рассматривая хирургические инструменты, сиявшие хромом, другое медицинское оборудование, с которым ей, возможно, придется работать. И то, что Сара видела все эти инструменты в самом начале, давало ей, возможно, некоторую фору по сравнению со своими коллегами.
«Будет чем похвастаться перед профессором Штайнером», — он вел гинекологию и был академическим руководителем Сары фон Люк.
Брат пару раз подходил к ней и интересовался, не надо ли помощи, но Сара не обращала на ближайшего родственника ни малейшего внимания, бесцеремонно кидала:
― Поможешь, если удалишься к черту…
Вовсю что-то записывала в большую тетрадь с твердым переплетом, помыкала фотографом, суетящимся рядом, заставляя снимать крупным планом нужные инструменты на фотокарточки, которые позже будут ей присланы в Цюрих. Подробно расспрашивала находившихся там специалистов, полчаса могла вертеть в руках какой-нибудь мудреный прибор, представляя его в действии. Все, что было на выставке хоть сколько-нибудь профессионально интересным, было ею самым тщательным образом осмотрено, обследовано, записано и сфотографировано. Особенно заинтересовал прибор, выполненный из блестящего металла, он расширял выход младенца из утробы матери, облегчая и помогая таким образом природе. Эта железяка казалась ей такой простой и вместе с тем такой необходимой, что невольно у Сары возникал вопрос: «как же до этого раньше то не додумались?»
Следующую половину дня провела в «Женском павильоне искусств», разглядывая дамские, главным образом, живописные работы. Украшения ее интересовали слабо, хотя некоторые, безусловно, — произведения искусства. Сара ненадолго застревала у какого-нибудь браслета, представляя его у себя на руке и даже просила примерить у служителя, что тот дозволял с большим удовольствием, ибо трудно отказать девушке, излучающей уверенность вкупе с сияющей красотой.
Уже после полудня прибыла в голландский павильон Оскара, где выставлены новейшие технические средства для земледелия. Брат беседовал с молодым человеком серьезной наружности, в черном сюртуке. Незнакомец внимателно слушал, иногда кивал, заглядывая в проспект, что держал в руке.
Сара чинно поздоровалась с обоими собеседниками, сдержанно улыбнулась им.
― Позвольте вам представить мою сестру Сару, –
отрекомендовал молодому человеку Оскар.
― Господин Эрнст Беккер, управляющий сельскохозяйственным кооперативом в Польше, точнее в восточной Пруссии.
― Именно в Польше, дорогой фон Люк, поскольку эта часть Пруссии теперь номинально принадлежит Российской империи, –
отозвался интересный господин в котелке.
Эрнст Беккер понравился Саре тотчас же: серые живые глаза, в которых чувствовалась жилка юмора, достоинство и манеры производили приятное впечатление.
― Сара, Эрнст мой однокашник, мы вместе учились на аграрном отделении. И вот видишь, он уже достиг определенных успехов! И даже покупает некоторые механизмы, которые мы привезли на выставку! Так что наша дружба с ним оказалась еще и выгодной!
Оскар улыбался, стараясь самым лучшим образом отрекомендовать своего приятеля, к которому и правда относился очень хорошо.
Господин Беккер улыбнулся так же широко:
― И в честь нашего знакомства я приглашаю вас обоих на обед, сейчас у тебя, кажется, обеденное время, Оскар?
― С удовольствием, Эрни, но в другой раз, как раз сейчас важная встреча, я не могу ее пропустить. Но вы оба с сестрой можете манкировать мной и отобедать вдвоем, если Сара не возражает!
― Сара не возражает!
Лучезарная улыбка девушки была лучшим подтверждением, что ей будет приятно побыть в обществе нового знакомого.
Они зашли в уютный, производящий впечатление не показной роскоши ресторан, располагавшийся недалеко от выставки. Эрнст помог ей снять летнюю накидку, с некоторным удовольствем отметив большие груди Сары ― это первое, что бросилась ему в глаза. Впрочем, такие выпуклости всегда притягивают взгляды мужчин, Сара привыкла к этому. А даже и выставляла их чуть напоказ, когда было шаловливое настроение, когда хотелось внимания мужчин, а сейчас было именно такое состояние. Хотелось понравится этому слегка чопорному, нет не чопорному!Слишком серьезному, даже ответственному мужчине, а он слегка терялся и отводил глаза от ее бюста, стараясь выглядеть воспитанным. Но щеки его порозовели, глаза выглядели чуть смущенными, что было лучшим свидетельством: «Я ему понравилась…». Это она отметила с некоторым удовольствием.
Эрнст усилием воли пытался привести в порядок свое лицо, отчаянно делая его спокойным и улыбчивым, что ему в конце концов и удалось.
Отдельно отметил господин Беккеру то, что Сара неприхотлива в еде и выбирала блюда даже не задумываясь. Потом они гуляли по Генту, наслаждаясь воздухом, а он казался им вовсе не летним, а каким-то особенно весенним. Эрнст развлекал Сару рассказами из обычаев в восточной Пруссии, о своем деле, перемежал шутками.
Расставшись, они каждую неделю писали друг другу.
А через год, в университете Цюриха, в новом великолепном здании, выстроенном Карлом Мозером, состоялся тот долгожданный праздник: наконец-то выпускники медицинского отделения получили свидетельства о присвоении им докторской степени. Настроение профессуры и новоиспеченных докторов было радостным и приподнятым, академический год удался, альма-матер с гордостью выпускала в мир своих питомцев.
По старой университетской традиции первым вызывался тот, кто за все время обучения набрал наибольшее количество оценочных баллов и показал лучшие результаты экзаменационных испытаний.
Сара фон Люк вызывалась третьей.
Ее учитель, профессор Штайнер даже прослезился, глядя на свою любимицу, та продемонстрировала блестящие способности, внушавшие уверенность в таком же блестящем будущем, несказанно ею гордился.
Кроме прочего, Сара получила золотой медальон с выдавленным университетским гербом, где была выгравирована римская цифра III и 1914 — год университетского выпуска.
В числе приглашенных на церемонии присутствовал и серьезный молодой человек, которого Сара фон Люк представила профессору Штайнеру как Эрнста Беккера, управляющего кооперативным хозяйством в Польше.
Сразу после университетских формальностей, необходимых бумаг и прочих хлопот доктора медицины, молодые люди уехали в Париж.
Жизнь была прекрасна, она лежала перед Сарой и Эрнстом как начало волшебной сказки, как нежнейший пирог, как поток радости, который обязательно будет приносить только счастье, удовольствие и исполнение всех мечтаний.
Париж очарователен, несмотря на начавшуюся войну!
Бульвар Сен-Мишель уже украшен первыми листьями, в Люксембургском саду гуляют пары, семьи с детьми, светит ласковое солнце и лето опять кажется весной, влюбленные даже ощущали этот весенний запах.
Запах счастья.
Воскресный день, парижане что-то праздновали на Елисейских полях, впрочем, Париж умеет праздновать и искусство это возведено в вид национального достоинства. Бесчисленные лотки с товарами самыми разнообразными, вино со всей Франции, разливаемое здесь по самым доступным для всех от маркиза до клошара ценам, небольшие винные бочки менялись с быстро: народ жаждал удовольствий. Кроме прочего, со всех сторон заманивали аттракционы всевозможных увеселений, в центре красовалось сооружение, где главной, громадной изюминкой возвышался монгольфьер, шар, поднимающийся в воздух вместе с людьми. Шар не мог улететь, был крепко привязан тросами к земле, мог только подниматься ввысь над Парижем, чтобы шесть человек, усаженных кругом, лицами наружу, могли обозреть с высоты птичьего полета чудесный город. Монгольфьер управлялся человеком, сидящим в центре корзины и включавшим нужные сопла с горящим газом. Шар медленно кружился на приличной высоте вокруг собственной оси, поворачиваясь всеми красотами каждому туристу-воздухоплавателю, хорошо пристегнутому, тем не менее, во избежание ненужных случайностей.
Сара удивилась этому относительно новому аттракциону, ей сразу же захотелось увидеть Париж с высоты, Эйфелево строение все же пониже, подумала, что другого такого шанса у нее уже не будет. Отстояли с Эрнстом довольно длинную очередь, и когда она подошла, оказалось, что есть только одно свободное место. Эрнст, конечно же, уступил место своей спутнице, сославшись на то, что он не только видел Париж с высоты, но даже и летал над ним на движущемся аппарате, уверял, что ему будет приятно подождать внизу, пока Сара развлекается.
Когда все шестеро воздухоплавателей пристегнулись, а в центр уселся усатый механик в кожаном шлеме, когда распорядитель полета, командовавший на земле, вытащил и махнул зеленым флажком из десятка воткнутых на его командорском пульте, шар стал медленно подниматься силою горячего нагретого воздуха из сопел газовой горелки. Воздушное судно уменьшалось по мере подъема, крики восторга шестерых наверху становились тише.
Эрнсту пришла в голову забавная мысль, он о чем-то поговорил с распорядителем полета, вытащил купюру из бумажника, вручил ее, а тот быстро вытащил два флажка: черный и красный, помахал ими механику в воздухе.
Сара слегка дрожала от такой высоты, будучи уверенной, что ничего плохого не может произойти из давно уже отработанного, столетней давности способа подъема в воздух.
Ее восторги прервал механик в центре корзины, подвешенной к шару, мрачным, трагическим голосом сообщив, что произошла поломка механизма спуска, и теперь никто не знает ― сколько им придется висеть в воздухе, а возможно даже, что шар упадет на землю. Две дамы, сидящие рядом, истошно закричали, к ним быстро присоединилась и третья, мужчины, их сопровождавшие, выглядели тоже слегка растерянными, хотя и старались внушить своими лицами оптимизм. Невозмутимым оставался только капитан их корабля: увлеченно крутил какие-то вентили, дергал за рычаги, но шар остановился и никуда не двигался: ни вверх, ни вниз.
Сара стала пугаться, ей вдруг нестерпимо захотелось в туалет, казалось, ее мочевой пузырь не выдержит этого внутреннего давления! Сделала несколько глубоких вдохов, медленно выдыхала, этому ее научил профессор Штайнер, знакомый с восточными практиками управления собственным телом и духом. Испуг стал потихоньку уходить, а вместе ним и то дикое желание, каковое следует, во избежание конфуза, сдерживать всеми силами.
Воздухоплавание ей уже не казалось таким увлекательным, а даже и лишним: «Вот зачем я залезла в эту посудину? Могла бы и обойтись без приключений, вечно суюсь в какие-то места, без которых вполне можно жить!»
Представила испуг Эрнста внизу, стало пронзительно себя жалко, если она разобьется…
«Жизнь только начинается, а меня уже не будет!Хорошо ему там, внизу! Интересно, будет ли он плакать, если я погибну?» все же возник откуда-то сбоку сознания любопытный вопрос.
На глазки навернулись предательские слезки: «Бросил меня! Одну! И теперь я в опасности!»
Но после десяти минут болтаний в воздухе, резких дерганий, от которых все обитатели корзины кричали, кроме механика-пилота, шар стал опускаться.
Механик даже улыбался, как показалось Саре. От этой улыбки пришло спокойствие, хотя она и не понимала, чему лыбится этот усатый дурак!
Внизу стояли зрители и аплодировали воздушным смельчакам. Эрнст стоял в толпе, так же улыбался и хлопал в ладоши. Наконец корзина коснулась земли, первыми из нее выскочили все четыре дамы и с выпученными глазами убежали куда-то к стоящим невдалеке шатрам с надписью «TOILETTE» Мужчины хоть и не были такими же торопливыми, но, улыбаясь через силу, направились туда же.
Наконец, умиротворенная и спокойная Сара спросила своего улыбчивого спутника:
― Чему ты смеешься?! Мы чуть не погибли!
― Чуть ― не считается, Сара. Это было шоу, не было никакой поломки! Разве ты не поняла?
Эрнст все же умолчал, что виновником сариного приключения был он сам, сговорившись с командором внизу. На всякий случай умолчал, ибо девушка выглядела сильно расстоенной.
― Поняла! — буркнула Сара, но тут же засмеялась:
― Эрни! Ну, какая ты сволочь! Тебе правда было меня не жалко?!
Сара произносила это на смехе, конечно. Потом успокоилась, задумалась, сказала твердо:
― Хочу есть! Я голодна как львица!
― Душа моя, это легко исполнимо: сейчас мы зайдем в ресторан и я закажу тебе живого ягненка! Разорви его, съешь за все сегодняшние обиды и переживания!
― Сам ешь живого! – рассмеялась львица, — а мне, пожалуйста, хорошо прожаренного! Причем, тут часть, которую я сама выберу!
― Тебе трудно возражать! — на смехе отвечал Эрнст.
После обеда, а затем долгого, слегка утомительного хождения по Сене, после прогулки по Тюильри, вышедши на Вандомскую площадь, спустя совсем малое время, Сара и Эрнст оказались на rue de la Paix, на той самой, знаменитой улице ювелиров, куда устремлялись мечты многих гостей Франции, где от выставленных украшений даме вдруг перестает хватать парижского воздуху, если она роняет взгляд на какой-нибудь особенный предмет, от которого ее сердечко ёкает и куда-то сладко проваливается.
Именно на этой улице мужчины бывают восхитительно щедрыми, а дамы восхитительно счастливыми, именно там наступает тот самый момент, когда проверяются чувства, мечты, будущее.
Ах, любезные друзья, гоните прочь унылых и глупых резонеров, утверждающих, что браки совершаются на небесах! Любой парижский гаврош подымет их на смех, швырнув свое насмешливое «нет», и потом повторит его многократно! Потому как часто браки совершаются там, в манящем переливе красок, в сочетании черного бархата и буйного разнообразия золотых форм, вкусов, полета фантазии, щедро залитым завораживающим сверканием ограненных камней.
Вот в одной из этих лавок и оказались вдруг счастливые путешественники.
Надобно все же простить повествователю это «вдруг»: совсем не случайно они там оказались. Эрнст сознательно вел ее на эту улицу, в эту лавку, отзывы о которой слышал от многих ранее.
Схитрил слегка Эрнст Беккер!
Сара же мгновенно забыла о своей усталости, когда алмазное великолепие брызнуло на нее свои волшебные световые осколки.
Нет-нет, ее не интересовали очень дорогие вещи, с пугающим количеством каратов, указанных на ярлыках, напротив: глаз ее точно выхватывал вещицы небольшие, изящные, без излишеств и отягощений, где форма и смыслы были главным мотивом полета фантазии, где одна, небольшая и недорогая бусина или серьги из обыкновенного стекла могут пробудить целую гамму ощущений и восторгов.
Хотя это и не стопроцентный рецепт, но женщину бывает весьма просто проверить ― хочет ли она замуж: надобно прогуляться с ней по ювелирному салону. И если ее будут живо интересовать обручальные кольца, можете смело делать свое робкое предположение о том, скажет ли она заветное «Да!» на ваш сумбурный вопрос, заданный плохо ворочающимся во вдруг пересохшем горле языком.
Сара смотрела на кольцо не отрываясь. Небольшой, но чистый бриллиант был удачно оправлен в несколько совсем крошечных, они все вместе сверкали и переливались живым, холодным огнем.
Прошло довольно времени. То есть, Эрнсту казалось что много, спутница его, кажется, о нем позабыла.
Любезный хозяин лавки тут же предложил примерить это кольцо, быстро и точно определив профессиональным глазом размер ее пальца.
Эрнст смотрел на возлюбленную, та же не отрывала взора от чудесного алмаза, замыкал этот треугольник взглядов ювелир, как можно незаметней разглядывающий Эрнста, оценивающий его платежеспособность.
Сара же вздохнула упоительной грустью:
– Ты не хочешь спросить: нравится ли мне это кольцо?
– Нет.
– Почему?
– Я и так знаю, что оно тебе нравится. Ты вот уже пару минут глаз с него не сводишь!
Голос Эрнста слегка дрожал, он старался сделать его спокойным. Сара же с сожалением и чуть виноватой улыбкой протянула кольцо хозяину, но ее спутник твердо сказал:
– Я его покупаю…
Сара в первое мгновенье не поверила, прелестные глазки слегка вылупились, зрачки расширились, вздохнула полной грудью, да так и осталась в растерянности:
― Но Эрнст…
А тот уже достал бумажник и расплачивался с хозяином.
Заискрились переливы счастья в женских глазах, сравнимые разве что с теми самыми камушками чистой воды:
– Хитрюга! Обманщик! Ты специально завел меня сюда!
– Да!
только и мог ответить ее спутник.
― И хотя мой подарок ни к чему не обязывает, но я прошу вас, милостивая госпожа, стать моей женой.
Из счастливой обладательницы кольца вырвалось какое-то радостное и… простим это счастливой Саре, простоватое «Ы-ы-ы!», сопровождаемое резким жестом удивления, она, как показалось хозяину лавки, хотя и самую малость, но излишне сильно обняла дарителя, поцеловала нежно. Потом собралась, в глазах заискрились лучики, приняла театральную позу благороднейшей дамы из средних веков, обыкновенно изображаемых на старинных полотнах. Улыбнулась как Джоконда, сложила ладони на животе, гордо подняв голову, произнесла делано скучным тоном:
― Я подумаю над вашим предложением, мсье! Ответ вы получите…
Потом не выдержала своего актерства и переполнявшего буйства чувств, закричала, опять же, несколько излишне громко, по оценке того же ювелира:
― Прямо сейчас! Да!
Они уж было собрались к выходу, но предупредительный продавец поинтересовался у Эрнста скромно и внятно:
― Не желает ли любезный мсье подобрать себе какое-нибудь кольцо. Ну так, на всякий случай, вдруг пригодится?
Молодые люди расхохотались громко и счастливо, что было извинительно: не каждый день приходится покупать обручальные кольца.
― Да! Да!
Выбор мужского обручального кольца оказался совсем легкой задачей.
Эрнст улыбался, походил на растаявшее мороженое, впрочем, наверное, большинство мужчин в такой момент имеют одинаково глупый вид. Сара же смотрела на него, сейчас он нравился ей стократно больше, она уже представляла его отцом своих детей, ей перестало хватать воздуху, в животе запорхали бабочки и, останься они одни в ювелирной лавке, содрала бы с него одежду и оседлала первую попавшуюся стеклянную витрину.
Потом, в отеле задыхались друг от друга, не думая более ни о чем и ни о ком.
По приезду в маленький альпийский городок в Швецарии, влюбленнные тут же отыскали магистрат и следующим утром мэр городка совершил гражданский акт бракосочетания, проговорив все приличествующие случаю слова, выдав все необходимые бумаги, присовокупив, тем не менее: не желают ли молодожены сходить в местную церковь и скрепить свой союз духовной, так сказать, небесной печатью. От какового предложения оба со смехом отказались, уверяя мэра, что им будет достаточно его подписи. И что хотя господин мэр Блинклер не похож на всевышнего, они с равным удовольствием будут почитать его земную печать небесной.
Наняв местного извозчика, еще два часа поднимались по извилистой дороге наверх, к девственной альпийской природе, где только коровы, козы и собаки, где люди добры и серьезны одновременно.
Сара и Эрнст телеграфировали заранее и хотя телеграмму доставили только на вторые сутки в этот одиноко стоящий, крепкий, каменный дом, к приезду молодоженов все было готово. Милое шале находилось в полукилометре от хозяйских строений и производило приятное впечатление.
Спальня убрана в стиле еще донаполеоновских времен, прекрасная ампирная мебель, кажется, полностью вывезена из Франции, зачем-то доставлена сюда, в предгорье Альп. Внутри шале пахло этим непередаваемым запахом, что бывает в старых музеях еще не тронутых новым временем, с тем антуражем, какой был при создании такого музея. К тому прибавлялся едва заметный запах хорошо пропаренной древесины, такой бывает в старых банях. Все производило впечатление основательности, чего-то очень настоящего. Впрочем, чисто и аккуратно.
Это был блаженный уголок, отгороженный от мира, а именно уединения сейчас искали Сара с Эрнстом.
Продукты и нужные предметы им приносил мальчишка ― сын хозяина поместья, но молодожены не обращали особенного внимания на еду, они жаждали сейчас других занятий и удовольствий. Дни проходили в неге.
Сара всегда просыпалась рано и смотрела на спящего мужа как мать смотрит на своего ребенка, с нежностью.
И вот теперь, спустя пару месяцев ехали на Волгу, будучи формально сосланными, хотя нельзя было назвать это ссылкой в полном смысле, у них не было конвоя, никто не запретил бы им выйти из вагона и убежать, уехать совсем в другую сторону. Правда, без паспортов: русские жандармы их отобрали и выдали взамен какие-то временные бумажки.
Сара все же сомневалась: ехать ли? Но разве может быть причиною расставания с любимым какая-то война? Разве дойдет она до саратовской глуши, до бескрайней степи? Разве продлится она долго? Да и война ли это? А возможно, очень даже и не война, а дурацкий розыгрыш!
Какие войны могут быть в начале двадцатого века, когда все серьезные конфликты уже закончились, а остались одни только недоразумения перед всеобщей свободой и счастьем?
Но если не ехать сейчас, то потом будут большие проблемы с профессией, с карьерой, с будущим в Польше: русские чиновники не дадут работать ни Эрнсту, ни Саре, а им так нужна была возможность творить там, где это сулило наилучшие перспективы, какие только можно представить.
Реализовать профессиональные мечты, а их у обоих было во множестве, и все проекты эти амбициозны и смелы!
Для женщины-медика это вообще профессиональный рай, читала в швейцарских газетах, что в последнее время в глубинке России стали появляться медицина и образование Самые активные врачи и учителя империи, подвижники, выпускники университетов ехали в дикие и необустроенные области, где не было ничего и самоотверженно, как миссионеры несли новую веру, новую конфессию человечества ― науку. И вытекающие из научных исследованией технологии, производства.
Это был новый бог, новый европейский кумир, казалось, что пройдет совсем мало времени и к людям уже не вернутся голод, войны, эпидемии.
Медицина была частью этой новой цивилизации, очень важной частью в будущем радостном и мирном человеческом сообществе, построенном по принципу свободы мира, самовыражения и изобилия.
Это была вера в логику, здравый смысл и уверенность в собственных силах. Имя этому богу было ― Научное Созидание.
Старая монархическая Европа обречена под напором новых открытий в философии и естествознании, о них ранее даже не мечталось. Развитие общественной мысли, технологии, науки требовали переосмысления и устройства социума на новых, справедливых началах, исключающих всякие империи — старый монархизм был приговорен как тормоз общественных отношений.
Это понимали Сара с Эрнстом.
В долгих беседах обсуждали будущее Европы, Эрнст выглядел убежденным сторонником свободы, в том числе женской, Сара чувствовала это и любила его приверженность к раскрепощенности, к свободе вообще, свободе в либеральном смысле.
Для Эрнста Восток был тем местом, где можно осуществить свои планы по обустройству сельского хозяйства: он уже видел в мечтах поля, производства и продукты, выращенные там. Буйные просторы России делали эти мечты волнующими и осуществимыми: не было ни одного серьезного резона, могущего помешать этим планам.
Разве не ясно, что проблему пшеницы, постоянно возникающей в Европе и Америке, можно решить и решить легко?
Для Эрнста это очевидно.
Разве не лежит на поверхности простенькая мысль, что всю продукцию, производимую на земле, надо там же, на месте, по возможности перерабатывать в приемлемый продукт и отдавать рынку хотя бы…почти готовым? Изобретение холодильника решало, пожалуй, самую серьезную проблему человечества: сохранение еды, ее консервацию.
К изобилию все готово. Осталось только сделать это.
Кроме того, для молодоженов это еще и увлекательное приключение: пожить в том волнующем мире, где сливается Восток и Запад, образуя Русь. Где до сих пор лечат шаманством и заговорами. Где о медицине слышали только то, что она где-то есть.
Путешествия вообще приятная штука, особенно в воображении. В детстве оба запоем читали приключенческие книги о Востоке. И вот сейчас восток сам приближался к ним, Волга была средоточием волнующего и загадочного.
После полудня молодожены прибыли, наконец, в Саратов, оставив вещи в камере хранения, отправились прямиком к жандармскому начальнику, ведавшему приемом немецких переселенцев из западных областей империи.
Все было непонятно и слегка дико для новоприбывших, некоторые обычаи удивляли и забавляли, некоторые огорчали.
Например, необязательность чиновников.
Двери жандармерии закрыты и никто не отвечал на стук или звонки медного колокольчика. Пока наконец кто-то из прохожих не посоветовал им прийти завтра, с утра, к десяти часам, потому как после полудня приходить сюда бессмысленно.
Устроились в местном отеле, называемом гостиницей. Номер пылен, в нем давно уже не убирали, вероятно, постояльцы не баловали отель своим вниманием. Цены же вполне европейские, но отелей было только три в округе, этот ближайший и производил впечатление солидности своею архитектурой, напоминавшей Баден-Баден. Вероятно, хозяин здешнего заведения бывал в этом бойком южно-германском городке и даже скрупулезно воссоздал один из доходных домов.
Потом гуляли по оживленному центру. Несмотря на то, что империя воевала, дамы жеманничали с кавалерами, впрочем, как везде и всегда. Дети играли, носились друг за другом, смеясь, громко вскрикивая, щеки торговок цветами напомажены какой-то красной краскою, вероятно, для привлечения внимания покупателей.
Восточный этот город показался Саре слегка вычурным, чуть напоказ, чересчур.
Пообедали в трактире, заманившим их таки запахами чего-то вкусного, там подали русские блюда, оказавшиеся очень съедобными, хотя супруги поначалу недоверчиво ковырялись в яствах.
Наутро следующего дня, придя к десяти часам, путешественники обнаружили, что в жандармском управлении двери так же, как и накануне закрыты. Сара и Эрнст еще с полчаса стояли у входа, ожидая, что на них обратят хоть какое-то внимание.
Изредка Эрнст звонил в колокольчик. Наконец кто-то отворил изнутри, их впустили. Равнодушный мужчина в мундире служащего, но с лицом лакея так же безучастно осведомился, что им угодно. Посмотрев мельком их бумаги, сонным голосом просил немного обождать.
Обождать пришлось около двух часов, пока не прибыл здешний жандармский начальник, вероятно, весьма недовольный внезапными посетителями, отчего разговаривал коротко, неохотно, междометиями, глядя куда-то в сторону.
Когда жандарм все же поднял на посетителей взор, Эрнст понял причину его блуждающего взгляда: глаза у него были красные. А мешки под этими глазами оставляли мало вариантов для предположений: отчего чиновник столь же недоволен, сколь и нерасторопен.
Вероятней всего, убедиться него болела голова. И болела порядочно. И происхождение этой боли было весьма известным.
― Да ведь эшелон из Польши ожидается на будущей неделе! Нешто вы своим ходом прибыли?
― Да, своим. Мы вчера приехали.
Дабы не задерживать делопроизводство, семье Беккер было предложено место жительства – немецкая колония Аннендорф, что находилась от Саратова в пятидесяти километрах или верстах как тут именовали расстояния. Предложение супруги приняли, Эрнст сопроводил его сухой благодарностью. Получив свои паспорта, наняли извозчика и отбыли на новое место.
