Отец говорил, что мужчина должен уходить с одним чемоданом, а судятся с женщинами только жлобы. Поэтому после развода Константин Алексеевич переехал к матери, а квартиру, как джентльмен, оставил жене и детям. И дачу оставил, потому что его дети должны дышать воздухом. И машину жене оставил, чтобы возила детей на дачу.
Немного любуясь собственным благородством, самую малость стыдясь этого любования и чуть сожалея о потерянной доле имущества, Константин Алексеевич вернулся в отчий дом на окраину Москвы.
Жить с матерью оказалось не так просто, как казалось издалека. После первых хлопотливо радостных дней и любимых на завтрак сырников с изюмом наступили будни с паутиной быта и неожиданной реальностью.
Для начала, у матери жили квартиранты: мальчик и девочка. Приличные, вежливые, незаметные. И если бы в трехкомнатной квартире было три туалета, три ванных комнаты и три кухни… Впрочем, тогда это были бы три квартиры. Но квартира была одна и туалет один, и прочие помещения общего пользования. Как ни аккуратны были квартиранты, они оставляли следы своего присутствия, чем вызывали понятное раздражение.
Конечно, Константин Алексеевич и раньше знал о существовании жильцов, и дважды пытался обсудить с матерью вопрос об отказе в сдаче комнаты. Мать вздыхала, кивала, в принципе соглашалась, но когда дошло до дела, выгонять квартирантов отказалась наотрез.
— Котенька, у тебя появится новая девушка. Потом ты женишься и захочешь жить отдельно, — сказала она ласково, но твердо, — а мне денежки нужны.
— Ма, ну говорили же сто раз, — досадовал Константин Алексеевич. — Я деньги давал, даю и буду давать впредь. Уж десятку всегда выкрою.
— Это ты сейчас так говоришь, — с нежной иронией ответила мать. — А как новая жена хвост прижмет, как захочет шубу, машину, дачу, так не будет ни копеечки лишней. Да плюс алименты.
— Ерунда какая-то… — смутился Константин Алексеевич.
— Конечно, ерунда, — согласилась мать. — А мне с ними хорошо, не скучно.
Она заговорщицки придвинулась к сыну.
— Они сейчас притаились, тебя стесняются. А так я с ними по вечерам чаи гоняю. Катюша ничего не умеет на кухне, они едят все готовое. А я шарлотку испеку и зову их. Я им про жизнь рассказываю, они слушают. Паша, знаешь что? Курит трубку, такой ароматный табак. Отца твоего покойника напоминает.
— Трубку, значит. Ну-ну, — усмехнулся Константин Алексеевич.
—Думаешь легко найти хороших квартирантов, Котенька? Катюша меня зовет тетей Надей, Паша – Надеждой Константиновной. Они мне уже не чужие. Нет, не проси, Котенька. Не проси.
Пришлось смириться.
Но было у матери увлечение похуже квартирантов. Целыми днями она моталась по Москве, собирая ношенные вещи, чтобы сдать их в благотворительный фонд. Оно бы и ладно, но благотворители принимали добычу только по субботам в строго отведенное время, поэтому всю неделю хабар находился на передержке в квартире.
С понедельника просторная прихожая улучшенной планировки начинала наполняться пакетами, тюками, сумками, свертками, узлами и баулами. Гора росла, источала ароматы. Дом наполнялся чужеродными запахами. Ночные вояжи в уборную были чреваты сюрпризами, поскольку к пятнице куча разваливалась, стремясь захватить все доступное пространство. Константин Алексеевич в темноте спотыкался, обозлившись, лупил пакеты ногами, а утром мать смиренно утрамбовывала обратно в мешки пахнущее нищетой старье. Переговоры, грозившие вылиться в полноценный скандал, прошли безрезультатно.
Помогло, как водится, несчастье.
Чудным апрельским утром, Константин Алексеевич пил кофе, глядя с шестого этажа, как с неба валится твердая белая крошка, и тает на прогретом капоте его машины. Мать вышла, почесывая запястья под рукавами махрового халата, пожелала доброго утра и посетовала на красные пятна, которые непонятно откуда взялись и зудят немилосердно. Константин Алексеевич пропустил ее жалобы мимо ушей.
Следующим утром мать сообщила, что спала плохо, а пятна появились на ногах. Константин Алексеевич осмотрел места повреждений и решительно двинул в свою бывшую детскую. Вскрытие дивана подтвердило предварительный диагноз: клопы.
Следы проклятых вампиров были повсюду. На деревянном каркасе, в старых поролоновых подушках, за обивкой и за подлокотниками. Мать растерянно бормотала:
— Откуда они, Котенька? Никогда не было.
Константин Алексеевич почувствовал злорадство.
— Видимо, из твоего секонд-хенда, — он кивнул в сторону прихожей.
Потом не удержался и добавил:
— Доигралась, мать Тереза.
— Котенька, что делать?
Мать была растерянной и жалкой, Константину Алексеевичу стало стыдно. На работе он полез в интернет искать средство от домашних насекомых, и выяснил неприятную вещь: травить клопов надо по всей квартире. То есть, мало избавиться от рассадника и побрызгать каким-нибудь спреем. Следовало обработать все пространство.
Константин Алексеевич позвонил в первую попавшуюся контору, которую вывалил по его запросу поисковик, получил подробные инструкции и номер дезинсектора по имени Валерий Петрович, которого вбил в телефон под именем Клоп Валера.
— Короче так, — говорил он матери за ужином. — Я поговорил со специалистом. Посуду, белье, зубные щетки, мочалки, ну, в общем, все надо вынести на балкон. Квартиру закрыть, окна заклеить.
— У нас стеклопакеты, — с унылой гордостью вставила мать.
— Ну, да, — согласился Константин Алексеевич. — Тогда не надо заклеивать. Приедет дезинсектор, все комнаты заполнит ядом.
— Ох, божечки… — мать перекрестилась. — Как же это – ядом?
— Не знаю. Я так понял, у него хреновина типа увлажнителя. Яд растворяется в воде, заливается в хреновину, и она гонит в воздух ядовитый туман. Как-то так. Утром обработка, потом день и ночь квартира стоит запечатанной. Следующим утром можно вернуться, окна открыть, помещения проветрить и все хорошенько отмыть. Потом две недели перерыв и всю процедуру повторить.
— Ох, божечки… Зачем же два раза?
— После первой обработки клопы передохнут, — пояснил Константин Алексеевич. — Но они откладывают яйца, а их никакой отравой не возьмешь. За две недели из яиц вылупится потомство. Вот для него делается дубль два.
— Ох, божечки… — третий раз всхлипнула мать. — Сколько ж стоит?
— Восемь тысяч за два раза.
— Дорого… — жалобно отозвалась мать.
— Нормально, — ответил Константин Алексеевич.
— Куда ж нам… Где переночевать?
— Это как раз не проблема. Поедем на дачу, погода позволяет. Вот куда твои жильцы денутся, этого я не знаю.
— Ой! — вскинулась Надежда Константиновна. — Что же я Катеньке скажу! Котенька, молчи ради Христа! Ничего не говори им. Я сама.
—Ты смотри, не затягивай, — внушительно сказал Константин Алексеевич. — А то эти сволочи по квартире расползутся, придется всю мебель выбрасывать.
Прошло три дня.
Мать к разговору о потраве не возвращалась, а Константин Алексеевич не торопился, потому что по непонятной причине клопы его не трогали. На всякий случай он перетряхнул свою кровать, снял кофр с матраса, но следов насекомых не нашел. Зато обратил внимание, что мать в местах своего появления оставляет шлейф пряного запаха. На его вопрос она хитро улыбнулась.
— Натираюсь специальным маслом. Вот тут. Запястья, лодыжки, шею тоже, ключицу. И сплю в пижаме.
Константин Алексеевич выпучил глаза и зашипел, как гусак:
— Мам… Ты понимаешь, что они размножаются? Нельзя ждать, надо потравить их к едрене фене.
— Они не кусают где масло…
— Мама! — рявкнул Константин Алексеевич. — Или ты сегодня им скажешь, или скажу я! Не надо их прогонять. Пусть с нами на даче выходные переживут!
— Не кричи на меня. Почему ты на меня кричишь…— с ужасом глядя ему в глаза, выдохнула Надежда Константиновна.
— Потому что это невозможно! Учти, сегодня среда. Я приглашаю дезинсектора на субботу, ясно? Я спрашиваю: ясно?! Не надо на меня так смотреть! Что у тебя с лицом? Ты так смотришь, словно я тебя отравить собираюсь!
Будто ослабев, мать криво присела на табурет и, гладя в стену, прошептала:
— Не удивлюсь…
Квартиранты съехали на следующий день.
За ужином мать держалась отчужденно, говорила нехотя, цедила слова, поджав губы.
— Паша сказал, поживут пока у родителей. Потом будут искать новую комнату. Они не хотят жить в отравленном помещении.
Константин Алексеевич собрал с тарелки остатки яичницы, отправил в рот хлебный мякиш и бодро сказал:
— Мам… Ну, не расстраивайся так. Найдем тебе новых квартирантов. Лучше прежних.
— Как все просто у тебя, — драматически выдохнула мать, — найдем новых. А ты понимаешь, что никто не захочет жить в отравленной комнате?
— Никто не узнает, если ты не расскажешь, — удивился Константин Алексеевич.
— По-твоему, я должна врать?
— Кто тебя просит врать?! — не сдержался Константин Алексеевич. — Кому? Зачем?
— Я не смогу лгать людям в глаза!
Губы матери неподдельно дрожали. Константин Алексеевич скривился и выпалил:
— О, господи, прекрати ломать комедию, пожалуйста. Просто не надо трепать языком и говорить то, что можно не говорить.
— Ты знаешь, как я ненавижу ложь! — провозгласила мать с высоты своей праведности.
Константин Алексеевич мысленно досчитал до десяти, выдохнул и ровным голосом проговорил:
— Мам, я не виноват, что у тебя клопы. Вытравим, и живи дальше. Я съеду, как только покончим с этим. Бери новых квартирантов, сдавай хоть две комнаты или даже все три, сама живи в кухне. Или нет, кухню тоже сдай, а сама на балкон, благо весна теплая.
Мать отхлебнула кофе и так же ровно ответила:
— Пока тебя не было, все было хорошо.
Константин Алексеевич тихо положил вилку на стол. Минуту он молча смотрел на мать, потом встал.
— Вот оно что, — сказал он, не в силах сдержать выступавший яд. — Нашла виноватого. Молодец.
Мать ничего не ответила, и он, не допуская возражений, объявил:
— Вызываю на субботу. Будь готова ехать на дачу.
Клоп Валера объявился в девять тридцать, и оказался усталым человеком лет шестидесяти в синем комбинезоне. Из-под кепки торчала пегая солома, серые щеки колыхались при ходьбе, с пористого носа свисала капля. Через его пухлое плечо пролегал кожаный ремень, на котором висел бесформенный коричневый баул.
Константин Алексеевич пожал мягкую влажную ладонь и счел возможным сделать замечание.
— Вы рановато, мы еще не все вещи вынесли.
— Надо посмотреть, — ничуть не смутившись, ответил Валера и сразу приказал. — Показывай.
Вместе разложили диван. Валера извлек из кармана пассатижи, сноровисто открутил гайки. Закончив осмотр, вынес приговор:
— На выброс.
— Что на выброс? — ужаснулась мать, хотя отлично все поняла.
— Диван на выброс, — припечатал Валера. — Его не протравишь. Через месяца два снова меня позовете, если оставите.
Мать посерела лицом не хуже Валеры.
— Ну-ну, мам, — Константин Алексеевич обнял ее за плечи. — Я тебе новый куплю. Ты ведь хотела такой… С широкими подлокотниками. Сегодня закажу, как раз через две недели привезут. А?
Мать только покачала головой.
— Пойду, найду Фаруха, — произнесла она убитым голосом.
— Это дворник, — пояснил Константин Алексеевич для Валеры.
Пока дворник с товарищем возился со старым диваном, Валера прошел по квартире, обследовал мебель, заглянул в шкафы и нашел, что помещение готово к обработке.
— Давай ключи, — он протянул Константин Алексеевичу ладонь. — Ждите внизу. Минут через двадцать спущусь.
Константин Алексеевич передал ему связку и неожиданно его осенило.
— Валерий Петрович, послушайте. Мне на дачу пилить сто пятьдесят километров, да завтра обратно столько же. Давайте так поступим. Ключи пусть будут у вас. Через две недели приезжайте сами, без звонка. Делайте вторую обработку, а потом я заскочу к вам, куда скажете. Тогда и ключ отдадите.
— Э, нет! — решительно объявил Валера. — Не приведи бог, пропадет что-нибудь. Потом греха не оберешься.
— Тут нет ничего ценного, — торопливо заговорил Константин Алексеевич. — Мы все забрали.
— Нет, нет, не уговаривай.
— Валерий Петрович, я вас очень прошу, — Константин Алексеевич сделал жалобные глаза и полез во внутренний карман. — Вот десять тысяч. Сдачи не надо, только пойдите навстречу. Смерть, как неохота мотаться туда-сюда.
Валера принял две радужные бумажки, почесал в затылке и уточнил:
— Точно ничего нет? Я потом претензий не приму.
— Ей-богу, ничего! — воскликнул Константин Алексеевич. — Хотите расписку напишу?
— Да, ладно. Чего уж… — нежно проворковал Валера, убирая деньги в бумажник, — Главное, в интернет гадостей не пиши. У меня бизнес стоит на репутации.
— Если обещаете не вывозить мебель, обещаю не писать гадостей, — серьезно сказал Константин Алексеевич.
— Была б у тебя мебель… — буркнул Валера. — Ладно, давай.
— Этот от нижнего замка, этот от верхнего.
— Разберусь, — заверил его Валера.
Он распустил баул, присел на корточки и стал вынимать из него снаряжение.
— Что за отрава у вас? — спросил Константин Алексеевич.
— Фирменный коктейль, качество гарантирую, — пробурчал в ответ Валера и поднял голову. — Чего стоишь? Давай, давай. На выход.
— Момент, Валерий Петрович, — заторопился Константин Алексеевич, — только воду перекрою и продукты из холодильника заберу, а то пропадут. Мама, я воду, а ты из холодильника все выгребай.
Надежда Константиновна, проводившая в последний путь любимый диван, сразу не поняла.
— Зачем, Котенька? — удивилась она.
— Потом объясню, шевелись! — скомандовал Константин Алексеевич.
Мать суетливо вынула из тумбочки пакет с пакетами и метнулась на кухню.
— Быстрее давайте, — недовольно отозвался Валера, сжимая в кулаке хобот противогаза. — У меня еще три вызова.
Через десять минут Константин Алексеевич подхватил два чемодана, кивнул матери, и они прошли к лифту. Когда кабина скользнула вниз, Надежда Константиновна посмотрела на сына и сказала:
— Котенька, прости меня. Ты не виноват, это все я, дура старая.
Константин Алексеевич обнял ее, прижал к груди голову, ткнулся носом в макушку.
— Ничего, мамусь, ничего. Все в порядке. Заживем с тобой лучше прежнего. Только надо что-то придумать со старьем. Видишь, домой его тащить нельзя.
— Котенька… — мать всхлипнула.
— Ну-ну, перестань. Я что-нибудь придумаю.
Чемоданы Константин Алексеевич уложил в багажник. Завел двигатель, пустил в салон теплый воздух. Надежда Константиновна присоединилась к соседкам, гревшимся под неверным апрельским солнцем на скамеечке. Через приоткрытое окошко в машину залетали обрывки разговора.
— Рано вы…
— Погода хорошая…
— … в отпуск?
На душе у Константина Алексеевича было беспокойно. Надо, думал он, договориться с дворником, чтобы тряпки лежали в его коморке. Тысячу в месяц дам, главное, чтоб мать не знала. Хорошо бы от квартирантов ее отговорить. В самом деле, пора устраивать личную жизнь, какие к черту квартиранты. Вернемся, надо все отмыть от яда. Или может заказать уборку? Ох, мать не позволит…
Запищал домовой замок, дверь распахнулась, в проеме показался Валера. Константин Алексеевич вышел ему навстречу. Валера приблизился к машине. На лбу у него блестели капли, кожа стала зеленоватой.
— Уф. Шабаш, — отрывисто произнес специалист. — Сегодня какое?
— Эээ… Двадцать третье, — сообразил Константин Алексеевич.
— Ага. Седьмого повторим
Он взял ключи, развернулся и потопал прочь.
— Спасибо, Валерий Петрович! — крикнул вслед Константин Алексеевич. — Спасибо!
Он махнул рукой матери, чтобы заканчивала разговор, и еще раз посмотрел в спину Валере. Тот грузил баул в багажник своей машины. Константин Алексеевич удивленно присвистнул.
— Ты чего? — спросила мать, незаметно подошедшая сзади.
— Машина у нашего отравителя хороша. Не думал, что клопы приносят такой доход.
Они разместились в салоне.
— Ну, с богом, — сказала мать и перекреcтилась.
— С богом, — ответил Константин Алексеевич и на всякий случай уточнил, — у тебя там ничего ценного нет? Я ему ключи оставил, чтоб туда-сюда не мотаться.
— Как же, ключи? Зачем оставил? — забеспокоилась мать.
— Чтобы завтра обратно сюда не ехать, мам. Через неделю майские праздники. Останемся за городом до восьмого числа.
— А работа?
— Мне шеф две недели должен. Договорюсь. Так ты еще раз подумай, ничего ценного нет в квартире?
— Нет… — неуверенно ответила мать. — Ничего вроде…
— Тогда в путь.
Константин Алексеевич, включил передачу и принялся лавировать в тесном дворовом пространстве.
Валера позвонил за день до назначенного дня, сообщил, что все по плану, завтра он проведет вторую обработку, а послезавтра можно приезжать.
Мать, было, заартачилась, не хотела возвращаться, но Константин Алексеевич пригрозил, что, если она не поедет, он пригласит клининговую компанию, и квартиру будут отмывать три старательные азиатки. Надежда Константиновна испугалась и немедленно заявила, что никого на свою территорию не пустит, а Константин Алексеевич закрепил успех, пообещав вечерний променад в центре города и созерцание победного салюта.
Сто пятьдесят километров по автобану пролетели за полтора часа в противоход праздничным пробкам, дивясь и охая, и радуясь, что так вовремя уехали и вовремя возвращаются, и вообще все хорошо придумали и хорошо сделали.
Вопреки ожиданиям, воздух в квартире был почти свежим, никакой отравой не воняло, хотя едва заметный аромат какой-то химии Константин Алексеевич все-таки ощутил. На полу и мебели лежал тонкий белый налет, который, впрочем, легко поддавался мокрой тряпке.
На вопрос о встрече в мессенджер Клоп Валера ответил положительно и сбросил адрес. Час туда, час обратно, прикинул Константин Алексеевич.
Не разуваясь, он прошел в комнату матери.
— Мама, я за ключами съезжу, — сказал он полувопросительно.
В маленькой комнате было непривычно просторно. На месте дивана темнел прямоугольник невыцветшего линолеума. Мать, стоя на карачках, копалась в тумбочке со стеклянными дверцами. Над ней нависал телевизор.
— Мам! — повысил голос Константин Алексеевич. — Слышишь меня? Я за ключами.
Надежда Константиновна обернулась. Лицо ее было бледным, губы серыми, в глазах застыли тоска и безнадежный ужас.
— Котенька, — сказала она дрожащим голосом, — Котенька, ордена пропали.
— Что? — не понял Константин Алексеевич. — Какие ордена?
— Награды. Дедушкины военные и бабушкины… Там много было. Всякие. Медали. Нету, Котенька. Нету.
Константин Алексеевич слишком хорошо знал, как легко впадает в отчаяние его мать.
— Так, — сказал он деловито. — Так. Спокойно. Во-первых, сядь.
Он помог матери подняться и, практически приподняв ее над полом, усадил на стул.
— Хорошо. Теперь посиди минуту, я тебе накапаю корвалола.
Константин Алексеевич стремительно пересек коридор, оказался в кухне. Из шкафчика выхватил граненый лафитник, сполоснул его в теплой воде. Лекарство в аптечке. Есть. Вынул из холодильника минералку, разбавил сердечные капли. Бутылку прихватил с собой.
Надежда Константиновна механически приняла рюмку, выпила.
— Теперь давай по порядку, — предложил Константин Алексеевич. — Где ты их держала?
— Вот тут. В коробочке из-под печенья, — мать едва скосила глаза в сторону тумбочки и жалобно добавила, — я прилягу, Котенька.
Константин Алексеевич отвел мать в бывшую комнату квартирантов, рывком снял покрывало со сложенного дивана, из шкафа достал подушку. Надежда Константиновна тихо прилегла на спину и сложила руки на груди. Из своей комнаты Константин Алексеевич принес плед, укутал ее.
— Мамусь, давай без паники, ладно? Ты всегда так. Поднимешь бурю, а потом выясняется, что ничего не случилось. Вспоминай, когда ты их видела последний раз.
— Он украл, — твердо заявила мать одними губами.
— Мам, погоди. Постой, — сбился Константин Алексеевич. — Кто украл? Погоди, попробуй вспомнить. Где они лежали?
Мать поднялась, села, указала перстом туда, где зияло раскрытое тумбочкино нутро.
— Там. Коробочка синяя от печенья. Круглая.
Она, не мигая, смотрела в одну точку.
Заведомо понимая, что делает что-то лишнее, Константин Алексеевич прошел в комнату матери и присел перед тумбочкой. Он переложил с места на место какие-то коробки из-под обуви, старые папки для бумаги, вытащил и снова утрамбовал ворох соединительных телевизионных шнуров. Ничего похожего на синюю жестянку в тумбочке не обнаружилось.
Константин Алексеевич вернулся к матери.
— Ты могла ее переложить куда-нибудь?
Мать отрицательно покачала головой.
— Нет. Она всегда лежала там. Ее украл твой Валерий Петрович.
— Мама, не надо обвинять человека без…
— Он мне сразу показался нечестным.
— Мам…
— Позвони ему, попроси, чтобы вернул.
Константин Алексеевич присел рядом, взял ее за руку.
— Мамочка, прошу тебя, давай не будем рубить с плеча. Вдруг это не он. Представляешь, я ославлю человека вором, а он ни при чем. Ничего хуже этого быть не может.
— Если не он, то кто? — резко спросила мать. — Кроме него некому. Я знаю. По телевизору рассказывали, что они проникают в квартиры, убивают стариков и воруют ордена, а потом продают в интернете.
Константин Алексеевич видел, что отчаяние матери переходит в истерику. Скандалов он не выносил, ибо весь запас терпения истратил на бывшую жену. Он боялся, что не выдержит, сорвется, накричит на мать, обидит ее, и потому постарался быть спокойным и рассудительным.
— Мам, послушай. Я смотрел отзывы. Про Валеру отзывы только хорошие, а это бывает очень редко, потому что довольный клиент отзывы не пишет, зато недовольный гадит везде, где можно.
— Ты сам говорил, что у него машина не по деньгам. Он ее наворовал.
— Если бы он воровал, это моментально всплыло бы. Хоть кто-нибудь, хоть один из заказчиков написал бы, что после него пропали ценности. На этом его карьера кончилась бы. Его поперли бы с работы и перестали бы давать заказы. Понимаешь?
— Это он, — упрямо повторила мать, — говорю тебе. Больше некому. Только он. Поговори с ним. Пригрози, что заявишь. Я сама на него заявлю!
— Не горячись, мам. Ты пойми, — Константин Алексеевич мучительно подбирал слова, стараясь быть убедительным, — пойми. Если это он, то говорить с ним бесполезно. Вор не признается, что украл. Понимаешь?
— Нет!
— Постой, мам, подожди. Если ордена украдены, надо ловить их на продаже. Они обязательно всплывут в интернете. У тебя сохранились удостоверения к орденам?
— Не было никаких удостоверений! Ты что думаешь, твой дед незаконно получил награды?
— Господи, да причем здесь дед! В удостоверениях есть номера наград. По номерам можно отследить, опознать любой орден, понимаешь? Прикидываешься покупателем, приезжаешь по объявлению, сличаешь номер.
— Ты его выгораживаешь! — прокричала Надежда Константиновна. — Почему ты его выгораживаешь!
Тут Константину Алексеевичу пришлось трудно.
— Мамочка, родная, я его не выгораживаю. Просто мы не можем быть уверены, что это он, понимаешь? Не можем. Ты ведь не одна жила. С тобой…
Надежда Константиновна выпучила глаза и прошептала:
— Ты подозреваешь Пашу с Катей?! Как ты можешь…
— Мама, я никого не подозреваю, ясно? — решительно осадил ее Константин Алексеевич. — Я вообще думаю, что эта коробка где-то дома.
— Не смей их подозревать! — взвизгнула мать. — Не смей! Не смей!
Константин Алексеевич протянул ей бутылку с водой. Мать судорожным ударом отбросила его руку, вода расплескалась по полу, какие-то капли попали на плед.
Тут Константин Алексеевич ощутил, что сочувствие к матери пропало. Испарилось. Он отпил воды, поставил бутылку на стол.
— Мама, я никого не хочу подозревать, — сказал он, подпустив в голос холодной усталости. — Но мы не имеем права вешать всех собак на Валеру, пока не обсудим все возможные версии. Ты показывала награды квартирантам?
Мать молчала, смотрела на него с горьким презрением.
— Показывала, конечно, — ответил за нее Константин Алексеевич. — Гости к ним ходили? Молодые ребята, наверняка принимали гостей, да? В твое отсутствие могли к ним гости приходить?
Надежда Константиновна вскинулась, попыталась встать, но запуталась в пледе и вынуждена была присмиреть.
— Да, приходили, — сказала она с напором. — Хорошие ребята.
— Хорошие, говоришь, — саркастически уточнил Константин Алексеевич. — А ты знаешь, чем тут пахнет?
Он выдержал паузу и по слогам произнес:
— Ма-ри-ху-а-ной. Твои Катенька с Пашенькой курили шмаль, ясно тебе? Дули как в трубу, даже после потравы запах стоит, все обои провонялись.
Надежда Константиновна злобно сверкнула глазами, сдернула с себя плед, попыталась разом вскочить и ударить сына в его отвратительную усмешку, но вместо этого сказала только:
— Ыых…
Рука отчего-то ее не послушалась, а рот повело на сторону. Потом она обмякла, закатила глаза и стала заваливаться на бок.
В середине июня Константин Алексеевич забрал мать из больницы. Последствия инсульта оказались не слишком трагичны. Надежда Константиновна шла на поправку. Говорила, правда, с трудом, злилась на непослушный язык, но жизнь постепенно возвращалась в ее нестарое, еще сильное тело.
Вот устойчивость финансового положения оказалась под угрозой. Физиотерапевт, невролог, массажист, анализы и ворохи рецептов на дорогостоящие лекарства крепко ударили по бюджету. Ко всему, квартиру матери требовалось приспособить к новому положению хозяйки.
Константин Алексеевич прикидывал, как лучше организовать пространство, чтобы мать могла сама доковылять на ходунках до туалета или взять в холодильнике еду. Он расчерчивал листочки в клеточку, схематично обозначал мебель и желательные перестановки. Рисунки показывал матери, ей все не нравилось, но, в конце концов, была одержана первая победа. Мать одобрила проект реконструкции прихожей, заключавшийся в ликвидации антресолей и установке нового шкафа-купе.
В субботу Константин Алексеевич долго ходил вокруг да около, не решаясь приступить к разрушению антресолей, пока не сообразил, что начать надо с разборки хлама, скопившегося под потолком за тридцать лет. Он влез на табурет, открыл шаткие фанерные дверцы, заклеенные кусками обоев, и тут же с вороха лежалого старья на него скользнула синяя коробка из-под печенья. Он попытался ее ухватить, но жестянка увернулась и глухо звякнула о тертый линолеум.
Константин Алексеевич сошел вниз, поднял пропажу, осмотрел. Крышка не слетела, потому что края коробки были прихвачены скотчем. Он задумчиво проследовал в кухню, сел за стол, неловко орудуя стриженым ногтем, отлепил липкую ленту, выложил содержимое.
Орденов в коробке не оказалось. Стальное нутро, переложенное мягкой тряпицей, скрывало дедовы медали «За Отвагу» и «За Боевые Заслуги». Прочее оказалось памятными знаками и юбилейной мишурой. Почетный строитель, Сорок лет Победы, За доблестный труд…
— Ойяа… — донеслось из спальни.
— Да, мам!
— Ойяа…
— Сейчас иду!
Константин Алексеевич прошел в свою комнату, открыл шкаф. Секунду постоял, созерцая сумрачные внутренности, потом решительно впихнул коробку в стопку чистого белья повыше, чтоб мать наверняка не дотянулась.
— Ойяа!
— Иду, иду!
Мать сидела на новом диване в мягком красивом халате. Лицо ее было искажено судорожной гримасой, левой рукой она придерживала высыхающую правую руку. Смотрела на сына вопросительно и робко, беспомощно улыбаясь одним краем губ.
— У меня для тебя сюрприз, — известил ее Константин Алексеевич.
— Щуфищ, — повторила мать и, смутившись, стыдливо беззвучно засмеялась.
— Да, сюрприз. Давай закажем на обед пиццу. Что скажешь?
— Нет, — решительно заявила Надежда Константиновна.
— Нет? — удивился Константин Алексеевич. — Тогда суши. Твои любимые. С угрем. Закажем?
Мать согласно кивнула.
Константин Алексеевич осторожно взял ее руку и прижал ладонь к губам.
