Саня Красноперов, студент филфака, снял комнату в «хрущевке». Недорого, и всего в паре остановок от универа.
Отыскав серую пятиэтажку с облысевшим палисадником, Санька вошел в подъезд.
— Плату беру за три месяца вперед, — с порога внесла ясность хозяйка. Она с недоверием осмотрела патлатого юношу в косухе и со спортивной сумкой на плече.
Студент послушно отсчитал нужную сумму. У него имелись сбережения, да и родители помогали: регулярно получал денежные переводы из родной Балашихи.
— Тамара, можно просто Тома, — улыбнулась хозяйка, спрятав купюры в карман халата, — проходи, располагайся.
На вид ей было около сорока. Высокая, полная, с крашенными в рыжий цвет волосами и пятнами тонального крема на щеках.
Красноперов сбросил с плеча сумку, шагнул в квартиру.
***
Санька слушал лекции, пил пиво у памятника Добролюбову, и ехал на метро домой.
Хозяйка возвращалась в семь вечера. Сняв пальто, она врубала музыку. Затем натягивала лосины и доставала из шкафа скакалку. Пыхтя и охая, Тамара начинала прыгать, разбивая в щепки деревянные половицы. После крутила на могучих боках стальной хула-хуп. Обруч то и дело грузно валился на пол, заключая хозяйку в круг, оберегающий её от нечисти.
Тамара боролась с лишним весом.
В выходные Тома любила выпить. Она покупала литровую коробку сливового вина, четверок водки и сок. Иногда приглашала Саньку.
— Нет, спасибо, — мотал головой Красноперов.
— Ну и зря, — усмехалась она. — А ты че, вообще, что ли, не пьешь? Какой же ты студент тогда?
— Ну почему, пива могу попить, — оправдывался Санька, припоминая, как осенью, на день первокурсника, перебрал водки и подрался со старостой группы Гуляковым.
— От пива твоего только пузо и волосы на ногах растут, — авторитетно заявляла хозяйка.
Употребив «чекушку», Тома звонила подруге. Приезжала Олеся. Она была похожа на героиновую наркоманку. Худая, бледная, с синюшными отеками под глазами. Несмотря на удручающий вид, хохотала Олеся во все горло, суча костлявыми ногами и запрокидывая голову.
Подруги пили вино и смотрели на DVD дискотеку девяностых. А когда вступала «Крошка моя», с визгом пускались в пляс. Потом Тома облачалась во что-то тесное и блестящее, и они отправлялись в «Пигмалион» -тошниловку, облюбованную местной гопотой.
Среди ночи Санька просыпался, брел в туалет, и видел, как хозяйку кто-то усердно горбатит. Наутро угрюмый мужик с наколотыми перстнями грозился Красноперову «сломать щи».
— Ну и что, что сидевший, — порхала по квартире Тома, — зато за ним, как за каменной стеной. Никому меня в обиду не даст. Видал, как на тебя рычал? Ревнует…
Впрочем, приблатненный отелло вскоре исчез. Заодно прихватив всю наличность, золотую цепочку с крестиком и обручальное кольцо.
Два дня хозяйка не разговаривала с Красноперовым. А на третий, употребив «сливового», ногой вышибла дверь в его комнату.
— Это ты во всем виноват, гнида! — закричала она, сбросив с постояльца одеяло. — И ведь спит, сука, как ни в чем не бывало!
— Господи, да что случилось-то?! — вскочил студент, щурясь от яркого света.
Тамара зарыдала. Сползла по стенке на корточки, сдирая Санькин плакат с накачанными металлюгами из группы «Manowar».
— Ты, ты, ты, — хлюпала носом она, — это все ты… ты его ненавидел, ты нас разлучил… ты его сглазил. У тебя плохая энергетика… все из-за тебя… ты энергетический вампир. Колдун херов!
— Иди проспись, идиотка! — Санька схватил с пола одеяло и швырнул на кровать, — завтра же съезжаю!
На следующий день хозяйка извинилась. Обижаться на нее было глупо.
Санька простил. К тому же искать новое жилье в разгар семестра – удовольствие сомнительное.
***
В зале, на облезлом журнальном столике, лежала книга. На обложке был изображен богообразный длинноволосый муж с густой бородой и лукавым прищуром. Книга называлась «Институт здоровья доктора Краснова». Когда у Томы прихватывало спину, она устраивалась на койке и просила Саньку положить бородатого эскулапа на больную поясницу.
— Ну и как, помогает? — улыбался студент, приспосабливая книжку выше мясистого зада.
— Отстань, — обижалась в подушку Тома.
Проснувшись, хозяйка всегда лезла в сонник. Если Томе снилось что-то дурное с четверга на пятницу, ей обязательно нужно было с кем-то поделиться ночным кошмаром. И обязательно до полудня. Иначе сновидение могло сбыться. Даже когда Красноперов сидел на лекции, она звонила ему на мобильный и рассказывала истории разной степени шизоидности. То она охотилась на оленей с фаллосами вместо рогов, то была тамадой на свадьбе лилипутов.… А еще ей снилась покойная бабка. Страшно размахивая серпом, она гонялась за внучкой, в надежде отрубить ей башку.
Словом, повстречав такую пациентку, Фрейд сплясал бы вприсядку, стесав набойки на каблуках ботинок.
— Ну че, пернатый, — шептал с соседней парты Гуляков, — опять твоя подруга звонит? Знойная женщина? Да вдуй ты ей, не мучай бабу! А она хоть симпатичная? Может, познакомишь?
Староста как-то подслушал разговор Красноперова с Игорем Пановым.
— Да легко, — отвечал Санька, — телефончик дать?
Гуляков идиотски хихикал.
— Не, я ему точно нарежу, — шипел Красноперов.
— Забей, — покачал головой Игорь, — забыл, что он в деканат стучит?
— Молодые люди, я вам не мешаю? — Нина Германовна, преподаватель зарубежной литературы, продолжила лекцию о Нибелунгах.
***
— Саш, а ты знаешь, ты мне нравишься, — однажды заявила Тамара.
Красноперов сидел за кухонным столом и пил кофе.
— В смысле? – поперхнулся он.
— Ну люблю я тебя, чего не понятного? -Хозяйка приблизилась к Саньке и поиграла с жидким хвостиком, перехваченным на затылке резинкой.
— Не смешно, Том, — Санька боднул головой, как строптивый телок.
— Такими вещами не шутят, — покраснев, мягко произнесла она.
Тамара подошла к окну, взяла старенький заварочный чайник с отколотым хоботком и поплескала на пожелтевший цветок в горшке.
Студент допил кофе и отодвинул чашку.
— А че тебя смущает? — сказала хозяйка, — я хоть и старше, но не тяну на свои года. Я знаю, ты меня, наверное, дурой считаешь, — опустила глаза Тамара, — но я книжки твои начну читать, новости смотреть… похудею.
— Никто тебя дурой не считает, успокойся. Дай лучше воды, в горле что-то пересохло.
Студент попытался встать, но его повело. Качнувшись, он вцепился в краешек стола, едва удерживаясь на слабеющих ногах.
— Че — то мне нехорошо, — успел проговорить побледневший Санька и рухнул на стол, опрокинув сахарницу.
Очнулся Красноперов в зале на полу. Сердце барабанило, ломило в висках. Руки до рези в запястьях были крепко привязаны к батарее бельевой веревкой. Ноги оказались стянуты на щиколотках капроновыми колготками.
— Что за хрень, Тамара?! Ты че удумала? — Красноперов силился высвободить руки и бил по полу связанными ногами, как русалка плавником.
Развалившись на диване, Тома чуть приглушила звук телевизора:
— А с вами по-другому никак. Мне замужество нагадали в этом году, вот я и решила действовать.
— Ну а я-то здесь причем?! — Санька дернулся, но больно ударился головой об вентиль батареи.
— Так ты и будешь моим мужем, дурачок.
На экран вылезла заставка ток-шоу «Пусть говорят». Ухоженный ведущий в красивом черном костюме, что-то быстро говорил, обнимая за плечи заплаканную тетку с испитым одутловатым лицом.
— Вот же попадос, — закашлял студент, — ты меня, вообще, чем опоила-то? Е-мое, башка сейчас треснет.
— А я знаю? Снотворное какое-то. Я у Олеськи выпросила.
Взяв с журнального столика лекарство, Тамара прочла:
— Клофелин какой-то, не знаю я…
Она пошумела пузырьком, как погремушкой, и поставила обратно.
— Не боись, не окочуришься. Я вот по молодости полпачки димедрола сожрала, с парнем посралась, и ничего, жива — здорова.
— Ладно, хрен с тобой, согласен я, — простонал Санька, — развязывай давай.
— Чего согласен-то?- закинула ногу на ногу Тома.
— Жениться согласен. Развяжи, а? Руки затекли.
— Дуру, что ли, нашел, — усмехнулась хозяйка, — я тебя развяжу, а ты сразу свалишь. Сначала мы привыкнуть друг к другу должны, чтобы ты сам захотел, по-настоящему.
Звать на помощь было как-то не по-мужски. Санька решил дождаться ночи, и когда Тамара уснет, перепилить веревку о ребристый край батареи.
Перед сном хозяйка покормила узника с ложки, сняла с антресолей детский эмалированный горшок и поставила рядом.
— Ах, да, — опомнилась Тамара.
Присела, и приспустила с Красноперова джинсы с исподним:
– Смотри, не промахнись.
Погасила свет и легла в кровать.
Санька выждал время и принялся за дело. Перетереть веревку о батарею оказалось трудно. В кино это выглядело куда проще. Санька усердно работал, не обращая внимания на кровавые мозоли на запястьях. Остановился, только когда услышал, как Тома, постанывая, переворачивалась на другой бок.
— Ты че там возишься? — сонно пробормотала она, — дрочишь, что ли?
— Да мерзну я, — не растерялся студент.
— Терпи, ты ж мужик, — с трудом произнесла Тамара и через минуту снова засопела.
Распутать узлы зубами Красноперову тоже не удалось.
Утром хозяйка поила Саньку кофе и заталкивала ему в рот бутерброды с сыром. Студент неохотно жевал, проглатывая большими кусками.
— Ты хоть понимаешь, что это все незаконно, — прожевав, сказал он, — тебя ведь и посадить могут, дурища. Тома, ну развяжи, у меня шея уже не поворачивается и спина ноет.
Тамаре было все равно.
— Хулиганишь? – сказала она, увидев торчащие из веревки нитки.
Она принесла из ванной скрученный восьмеркой шпагат. Несколько раз обмотала Санькины запястья и затянула своими пятью фирменными узлами за батареей.
— Сучара!!! — заорал студент, пытаясь ударить Тому затекшей ногой.
Хозяйка ловко увернулась.
— Не буянь, Саш. Или ты, может, в туалет хочешь?
— Меня же искать будут, дура ты набитая! Предки, в универе! Ты башкой своей подумай хоть раз!
Тамара приподняла подол халата и тяжело опустилась Саньке на ноги. Заломило в коленях. Пахнуло бабьим потом и сладкими духами. Подвигав из стороны в сторону широкой задницей, Тома уселась поудобней. Затем вынула из кармана длинный шерстяной платок, скрутила его винтом и туго завязала студенту рот.
— Чтобы лишнего не болтал, — сказала хозяйка и поцеловала Саньку в лоб.
Тамара взяла отпуск за свой счет, и почти не выходила из дома. Она часами просиживала рядом с Санькой и вслух читала пьесы Островского и Горького. Еще она устраивала показы мод. Натягивала топики, яркие подростковые юбчонки, и, сверкая диадемой на рыжей голове, дефилировала по комнате.
Как-то под вечер хозяйка танцевала стриптиз. Черные колготки в сеточку готовы были расползтись на массивных ляжках. Чуть выше розоватого шрама от аппендицита разлетался полупрозрачный пеньюар. Его она благополучно сбросила, обнажая вислую грудь с крупными, коричневыми сосками.
— Саш, а я не слишком развратная в этом прикиде, а? — Тамара пила вино и лезла целоваться.
Студент орал и бил ногами. Хозяйка тут же завязывала ему рот платком.
***
Санькин мобильник не умолкал.
— Задрали, — не выдержала Тома.
Она решительно прошагала в комнату, вскрыла телефон и извлекла SIM-карту. Затем смыла ее в унитазе, окончательно лишив студента какой-либо связи с внешним миром.
В пятницу хозяйка пригласила в гости Олю. Перед приходом подруги Тамара расчесала Саньке спутавшиеся волосы.
— А ты у меня красавец, — сказала она. Тома была в приподнятом настроении.
— Так, ну ладно, я по-быстрому в магазин. Тебе взять что-нибудь?
Красноперов отвернулся. Хозяйка надела пальто и погасила в прихожей свет.
— Не скучай тут без меня, ладно?
Играла музыка. Подруги выпивали в зале, расположившись на диване у журнального столика.
— А ты с ним не переборщила? — осторожно спросила Оля.
Тома махнула рукой и разлила по чашкам вино:
— А, не заморачивайся. Ну, давай, подруга, за тебя. За нашу с тобой нелегкую бабью долю.
Они чокнулись, выпили, и зашелестели фольгой, разламывая шоколад.
— Может, ему плеснем? — предложила Оля.
— Хорош, ты мне мужика не спаивай. Ну, если только немного… — хозяйка посмотрела на студента, — Саш, выпить хочешь?
Красноперов кивнул.
Развязав Саньке рот, хозяйка налила полчашки вина и поднесла к его губам. Студент жадно вылакал все без остатка. Кислое вино плохо легло на пустой желудок и едва не пошло обратно.
— Ну, ну, ну, все, не увлекайся, — поднялась Тамара, — мне муж бухарик не нужен.
Когда хозяйка отправилась в туалет, Санька решил не упускать замаячившего шанса и обратился к подруге.
— Девушка, простите, вас, кажется, Оля зовут… эта ненормальная… я уже четвертый день здесь торчу… вы мне не поможете?
— Ну че надо-то? — Олеся испуганно отодвинулась.
— У вас в сумочке наверняка есть какая-нибудь пилочка для ногтей, ну или что-то в этом роде…
— И че дальше?
— Прошу, помогите, я в долгу не останусь. У меня в комнате, в шкафу, под книжкой «Подросток», заначка. Пять тысяч. Они ваши.
Оля вздохнула и с опаской глянула в сторону туалета. Раскрыла сумочку, вытащила тряпичную косметичку.
Из туалета донесся шум спускаемой воды.
Оля вскочила, быстро вложила в Санькину ладонь маникюрные ножницы и пулей вернулась на диван. Красноперов был готов ее расцеловать.
— Ты че тут? — спросила Тамара, поправляя юбку.
— Да ниче, тебя жду, — Оля пожала плечами и убрала косметичку.
Допив вино, подруги засобирались в «Пигмалион».
— Ой, а я, кажется, сумочку в комнате оставила, — сказала в прихожей Оля.
— Ну пройди, возьми, а то я обулась уже, — Тамара глянула в зеркало и поправила прическу.
Подруга забежала в Санькину комнату и открыла шкаф. Быстро отыскав заначку, сунула деньги в задний карман джинсов. На обратном пути прихватила с дивана сумочку и подмигнула студенту.
Саньке пришлось потрудиться, чтобы перерезать толстые веревки. Закончив, он облегченно выдохнул, потер запястья и со стоном растянулся на полу. Поясница ныла, словно запущенный радикулит. В правом плече застыла тупая боль. Некоторое время Красноперов лежал, бережно приподнимая и опуская задубевшие ноги.
Он медленно поднялся и, держась за стены, мелкими шажками посеменил на кухню. Открыл холодильник, взял из шкафчика половник, и стал хлебать из кастрюли ледяную солянку. Поев, бросил половник в раковину, и уже более уверенным шагом вышел в коридор.
Входная дверь оказалась заперта на верхний замок. Открыть его можно было только снаружи. Санька подошел к тумбочке с телефоном, снял трубку. Номер у Алексеенко был простой. Санька помнил его наизусть.
— Алло, слушаю, — ответил вялый голос.
— Гошан, здорово, это я, Саня.
— Какой еще Саня?
— Да Красноперов, блин, че тупишь-то?!
— Санек?! Ни фига себе! Слушай, а ты куда пропал-то? На универ забил, и телефон не обоняет. Тебя же Лаврова с говном съест…
— Да погоди ты с Лавровой, я тут встрял капитально. Короче, у хозяйки квартиры фурагу напрочь снесло, она меня к батарее привязала, и никуда не выпускала все эти дни.
— Че, реально?
— Нет, бля, виртуально! Говорит, замуж за тебя хочу.
— Жестянки. Прям маньячка сексуальная. Царица грузинская — Тамара.
— Мне вот, Гош, нихера не смешно.
— Да ладно, ладно. Ты че делать-то думаешь?
— Сваливать. Там у вас в блоке еще есть место?
— Да хэ зэ, вроде в двенадцатой свободная койка была.
— Отлично. Ладно, Гошан, давай, до завтра.
— Ну бывай.
Санька положил трубку. Затем набрал ванную, лег и стал думать о том, как отомстит хозяйке. Для начала навешает ей хороших «лещей», потом привяжет к батарее, ну а дальше будет импровизировать.
Выйдя из ванной, Санька переоделся, прошел в комнату и собрал сумку. В зале включил телевизор и прилег на диван. Вскоре задремал под какую-то американскую ретро комедию. Проснулся, когда хлопнула входная дверь. Тамара была пьяна. Хватаясь за вешалку в прихожей, она грохнулась на стул. Неуклюже выставив ногу, хозяйка наклонилась и стала расстегивать неподатливую молнию на сапожках. Прядь волос попала ей в рот. Тома вертела головой и шумно отфыркивалась, словно кошка, которую случайно задели по носу.
Прошлепав мимо Саньки, Тамара завалилась на кровать. Резко пахнуло водкой и насквозь провонявшей духами и табаком одеждой. Тома глянула на Саньку мутными глазами. На щеках застыла подтекшая туш. Хозяйка была похожа на печального Пьеро.
— Приве-е-ет, — протянула она севшим голосом, — а ты чего не спишь?
Санька поднялся, взял из комнаты сумку и отнес в коридор. Затем отстегнул от связки ключ и бросил на кровать. Он провалился между складок на одеяле. Когда Красноперов уходил, Тамара рыдала, отвернувшись к стене.
***
Пообещав комендантше разойтись не позднее двенадцати, студенты собрались отметить окончание сессии. Санькины одногруппники завалились в комнату Игоря Алексеенко. Пили водку, открывали банки с пивом, уплетали приготовленные девчонками салаты. То и дело бегали курить к раскрытому окну на лестничном пролете. Красноперов и Федоров в две гитары играли «ДДТ».
Ближе к полуночи заявился Гуляков. Пьяный, с бутылкой коньяка в руке.
— Принесла нелегкая, — отложил гитару Санька.
— Не помешаю? — промычал староста, и, покачиваясь, прошелся по комнате.
Правый рукав его рубашки был испачкан в побелке.
— Аннушка, уступи место старику, — умоляюще фальшивил Гуляков, подойдя к кровати.
Девушка хмыкнула, поднялась, достала из сумочки пачку сигарет и вышла из комнаты. Соловьева и Потапова выбежали следом за подругой.
— Мы с Тамарой ходим парой, — процедил староста.
От этих слов Красноперов поморщился.
Гуляков бухнул на стол коньяк и плюхнулся на скрипучую кровать.
— Отходная, — кивнул он на бутылку. – Покидаю вас, дети мои.
— Правда, что ли? — откусил от бутерброда Игорь, — и далеко ль изволите путь держать?
— Комнату по дешевке нашел, — ответил староста, — пятнадцать минут от факультета всего. Все, хватит уже в этом клоповнике гнить, отваливаю.
— Угу, давай, удачи, — скривил губы Федоров и помахал рукой, как советский вождь.
Опираясь на спинку кровати, Гуляков встал, и нетвердо зашагал к выходу.
— Пока, лузеры, — сказал он и захлопнул дверь.
— Везет дуракам, — растянулся в улыбке Игорь, покачиваясь на стуле, — правда, Санек?
— Завидуй молча, — улыбнулся в ответ Красноперов.
Ровно в двенадцать послышался настойчивый стук в дверь.
«Коменда», — догадались студенты.
