Один из последних мартовских вечеров поливал город настойчивым мелким дождем, значимость которого, видимо, определялась количеством промокших до нитки прохожих.
Поздний полупустой троллейбус, шипя шинами, тернулся о гранитную бровку тротуара и обдал на метр остановку фонтаном брызг из образовавшейся лужи.
Елизавета, возвращавшаясядомой после четырехчасовых подготовительных курсов для поступления в институт, решительно выставила из его открывшейся двери руку с зонотиком-автоматом и нажала кнопку на его ручке. Подумав, зонт расправил свой японский тент, и молодая женщина соскочила с подножки на улицу, взмахнув желтым кожаным портфелем, чтобы не оступиться в темноте и не сломать очень высокие тонкие каблуки модных сапожек. Следом за ней в темноту улицы вышли еще несколько человек и словно растворились в потоках проливного дождя.
— Ох, и тоска вокруг последнее время, — думала женщина, заскочив на минуту под трубчато-пластиковое сооружение, чтобы обнаружить, что часы на руке показывают одиннадцать, плотнее запахнуть пальто и поправить мохнатый шарфик, — И на работе, и дома все застыло как в спячке. Встряска всем нужна какая-то, что ли? Вот, только ничего неординарного в голову не приходит. Подруга говорит, любовника завести надо. А меня дрожь берет при одном упоминании о мужиках. Кажется, после развода с бывшим благоверным мне лет десять в себя приходить придется.
Подняв зонтик над пушистой малиновой шапочкой (- Можно бы ярче, да ярче не бывает, — сострил вчера коллега по работе), Елизавета грустно вздохнула и деловито шагнула в длинную арку подворотни. Ее красное из искусственной кожи пальто с белыми воротником и манжетами четко выделилось на фоне тусклой дороги, обрамленной с одной стороны густыми зарослями сирени, а с другой черными остапнками сгоревшего прошлым летом двухэтажного деревянного дома. Дальше за этим участком двора было светло от высоких уличных фонарей и освещенных окон девятиэтажки, до которого еще надо было пробежать в темноте по скользкой глинистой тропинке почти в кромешной темноте метров пятьдесят.
Вздохнув, она ускорила шаг и решительно врезалась в темноту двора. Балансируя на каблуках, как канатоходец на канате, между несущимися в подворотню потоками воды с поднятым над головой зонтиком в левой руке и портфелем — в правой — она проскочила метров пятнадцать и, скорее угадала, чем услышала за спиной быстрые, явно мужские таящиеся шаги. Инстинктивно перешла на бег, стараясь побыстрее оказаться на освещенном месте. Шаги позади тоже ускорились.
— Мамочки, — бешено пульсировали мысли, молотками отдаваясь во вздувшихся на висках венах, — На улице, ведь, никого не было, когда я во двор заходила. Правда, соседка вчера сообщила, для кого-то амнистию объявили, и что в нашем районе какой-то маньяк ошивается, но при чем тут я? Мужчинам, правда, нравлюсь, но дальше этого дело, Слава Богу, не движется. Да и кому нужна разведенка с двумя детьми и дурноватой идеей учебы в институте? Хотя само собой понятно, что без высшего, хотя бы неоконченного образования инженерной должности ей не дождаться до конца своих дней и детей поднимать придется, тяжко вкалывая на сдельщине. А глаза уже без очков совсем ничего не видят. Но маньяков это, кажется, совсем не интересует. Господи, Боже мой, ну чего он сопит сзади? Ну, еще два шага и я на свету! Скорей! Раз, два, Ура!
В это самое мгновение рука с портфелем застыла в воздухе, зажатая, как тисками, чьей-то железной ладонью, а рядом с ней в бок воткнулось что-то твердое.
— Стой, не вздумай побежать или закричать, — проговорил приятный с хрипотцой голос, — не то останешься на этом месте навсегда.
Но угрозы уже были ни к чему. При ощущении тисочного давления на локте, Елизавету будто током ударило. Она потеряла голос и застыла на правой ноге, почему-то подняв левую над землей и не находя силы ее опустить. Такая поза сама собой предусматривала опору на руку незнакомца, что приводило женщину в полное отчаяние.
— Ч-что вам от меня нужно? — шепотом спросила она, мысленно взывая к освещенным окнам девятиэтажки, — Помогите! Выгляните хоть кто-нибудь! — беззвучно шевелились губы.
— Хочу, чтобы ты меня приласкала. Пошли.
— К-куда?
— А здесь недалеко. Погреемся.
— Как?
— Дружка моего приласкаешь, подержишься.
Голос все же был знакомый. Стараясь что-то вспомнить, Елизавета осторожно повернула голову и скосила глаза. Ну, конечно, еще в метро надо было догадаться, что этот приличный, одетый в светлый модный плащ лысоватый сорокалетний денди, сидевший напротив и пяливший белесые на выкате глаза, запал на нее. И хотя на маньяка он мало похож, но кто знает, что у него на уме и что за штука упирается ей в спину между ребрами?
— Я, я н-не умею, — пролепетала она и сама поняла насколько это было смешно и глупо.
— Ничего, я научу. Поцелуешь его, полижешь, потом все получится, — явно улыбнулся мужик и настойчиво потянул ее за локоть в темноту.
Но не тут-то было. Онемевшие ноги не двигались с места. Женщина качнулась на месте, но устояла и беспомощно пролепетала: «Я не могу этого сделать».
— Почему? — занервничал не то от надоевшего разговора, не то от долгого стояния на открытом месте, спросил он.
— Мне домой надо, к детям. Они еще уроков, наверное, не сделали, — пролепетала Елизавета, понимая, что это самый глупый довод в ее пользу.
В голове колом застряла мысль, что через минуту она будет лежать изрезанная в черноте сгоревшего дома, а этот гад, клещом впившийся в ее онемевший локоть, будет издеваться над ее мертвым телом. И где только подевались наряды ОМОНА ежевечерне бродившие по их улице? И развалину эту обгоревшую ЖЭК уже полтора года мурыжит.
— Сколько? — вдруг тихо спросил он.
— Ч-что, сколько? — не поняла она.
— Детей сколько?!
— Двое. Сын и дочка, — от нервного напряжения тело Елизаветы начала бить мелкая дрожь, ноги тряслись.
— Сколько сыну? — еще тише спросил незнакомец.
— Одиннадцать. С пол-ловиной, — совсем растерялась женщина, почти уронив к ногам онемевшую руку с зонтиком и липкие струйки пота, смешиваясь со льющимся по шапочке за шиворот дождем, поползли по ее спине.
— Твое счастье, — прошипел тот, — сыну спасибо скажи. Если бы о нем не вспомнила… Только гляди, скажешь кому, что я тебя отпустил… Пеняй на себя.
Не понимая, что произошло, женщина, вдруг, снова ощутила границу света и темноты, и полное свое одиночество в огромном пространстве двора. Локоть болел, ноги тряслись, левую сковала судорога.
Не имея сил поднять зонтик над головой, она поволокла его сзади по асфальтовой дорожке, опираясь на металлический заборчик, чтобы не упасть. Дойдя до конца дорожки, ощутила, что судорога прошла, отолкнулась от перила заборчика и сделав несколько пробных шагов, поняла что до двери квартиры дойти сможет. Это так вдохновило, что вдохнув сразу массу холодного воздуха, женщина сорвалась с места со скоростью спринтера и на счет три уже нажимала цифры кодового замка на двери парадного.
Захлопнув за спиной дверь парадного, Елизавета прислонилась к ней, пытаясь найти опору. Ничего не получалось. Тогда, вдохнув затхлый запах гнилой картошки из подвала, она оттолкнулась от двери спиной и взбежала по ступенькам к лифту. Тот открылся прямо перед ее носом и двое, обнявшись, прошли мимо ошалевшей соседки на улицу. Кошкой впрыгну в кабину, она нажала кнопку и отпустила ее только когда лифт открыл двери на нужном этаже.
— Что с тобой? — спросила мама, отрывая ее руку от кнопки звонка, — Посмотри в зеркало. За тобой собаки гнались, что ли? Или произошло что?
— Встряска, — ответила дочь, уронив ей на руки промокшее насквозь пальто, зонтик с обломанными спицами и выпачканный мелом портфель. — Дети спят? Ну, и хорошо. Пойду скажу им спасибо.
