По дороге на работу Мопин включил в машине радио.
«О погоде. Сегодня середина года. От первого января прошло ровно столько дней сколько осталось до тридцать первого декабря. И температура в течение дня будет совпадать со средне вековой температурой в нашем городе. Скорость ветра… надо же… скорость ветра в точности совпадает со средней скоростью ветра за последнее столетие, а атмосферное давление, ну вы уже догадались. Короче, сегодня самый что не на есть самый, самый средний день», — бодрым голосом сообщила дикторша эту занимательную новость. Затем она сделала паузу и неожиданно с горечью добавила: «Средний день среднего человека.» Дальше Мопин слушать не стал, так как уже приехал. Он вошел в офис, направился к своему столу и подойдя, увидел, что на его месте сидит незнакомая молодая женщина, вынимает из ящиков бумаги и, даже не взглянув, бросает их в мусорную корзину.
— Зря. Листы можно использовать как черновики, если перевернуть на другую сторону, — посоветовал Мопин.
Женщина подняла на него простое до безликости лицо.
— Босс приказал, — сухо произнесла она.
Мопин посмотрел по сторонам. За другими столами сидели занятые своими делами сотрудники фирмы. За исключением замены его, Мопина на это серое существо, ничего в обстановке не изменилось.
Босс уныло одним пальцем тыкал в клавиши киборда. Его никогда ничего не выражавшее лицо сейчас особенно ничего не выражало.
— Мопин, — сказал он, безразличным голосом, не поднимая глаз на собеседника. — Вы умерли. К нам пришло сообщение. Следовательно, вы у нас уже не работаете. Я вас больше не задерживаю. Если у вас есть какие-то соображения по поводу собственного некролога, оставьте их у секретарши.
«Ах вот почему на моем месте сидит эта женщина. Наняли вместо меня», — догадался Мопин.
— Да, кстати. Вы опоздали сегодня на десять минут. Я вынужден сделать вам выговор с занесением в ленту похоронного венка.
«Не на десять, а на пять», — хотел возмутиться Мопин, но подумал, что надпись на венке никто читать не будет, молча вышел, сел в машину и поехал домой.
Дверь открыла совершенно голая жена Ася. Ее свежевыкрашенные каштановые волосы были подстрижены по последней моде так, что челка спадала на правый глаз. Пухлые губы отливались гранатом, а меж тяжелых потных грудей поблескивал кулон. Сверкнув вторым глазом, Ася быстро произнесла:
— Мне уже сообщили. Я вдова.
И повернувшись к Мопину спиной, зашагала вглубь дома. Мопин проследовал за женой. Наблюдая за колыханием ее молочных ягодиц, он подумал: «У нее целлюлит, а я не замечал.»
В убранстве жилья случились кое-какие перемены. Гордость хозяев, массивный обеденный ореховый стол был сдвинут, стулья вокруг него опрокинуты, а ковер под столом смят. У стены на том месте, где всегда стоял посудный шкаф, сейчас стоял моложавый брюнет со следами помады на длинном опавшем члене.
— Познакомься, это Ашот. Ашот, ап! — неожиданно резко выкрикнула Ася, заставив Мопина вздрогнуть.
Повинуясь ее команде, член у брюнета, синея вздувшимися жилами, стал медленно подниматься. Достигнув горизонтального положения он застыл и лишь слегка подрагивал от напряжения.
«Сантиметров двадцать», — прикинул Мопин.
— Николай Петрович, — дружелюбно улыбнулся брюнет и протянул руку. Мопин хотел ее пожать, но приблизиться мешал все еще торчащий пенис.
— Ах, извините, — смутился Николай Петрович и наклонился вперед, чтобы Мопин смог дотянуться до его руки.
— Мопин Александр Григорьевич муж и отец, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой две тысячи шестнадцатый. Очень приятно, — в свою очередь представился Мопин.
Все трое молчали.
— Я пойду, — сказал Мопин.
— Да конечно, — подхватила жена.
— Только не снимайте могилку в черном районе, — посоветовал Николай Петрович. — Моего приятеля там недавно ограбили. Сняли с пальца обручальное кольцо и совершенно новый пиджак. Некоторые хотят сэкономить на дешевом кладбище. Думают, я уже мертвый, что мне сделается, а вот видите, как получается.
На улице Мопин оглянулся. Ася высунулась из окна и помахала на прощанье рукой. Ее вялый трицепс болтался словно тряпка.
Оставив машину возле дома, Мопин направился в ближайший сквер, где опустился на скамейку и стал думать, что ему делать дальше. Полагалось попрощаться с друзьями, однако определить, кто был ему другом, а кто просто знакомым, Мопин затруднялся. Самые близкие отношения у него завязались с вратарем футбольный команды «Орлы» из лиги престарелых. Мопин играл защитником и пока мяч находился на чужой половине поля они беседовали. После нескольких инфарктов в команде «Орлы» распались. Больше с вратарем Мопин не встречался. Сейчас по прошествию десяти лет, он не помнил его имени и даже не мог вспомнить о чем они тогда говорили.
«Наверное следует простить врагов,» — подумал Мопин, но врагов у него не было. То есть их уже не было. Двух хулиганов, которые издевались над ним в школе, прощать было поздно. Господь услышал его молитвы еще в далеком прошлом. Одного хулигана избили более солидные хулиганы, да так, что он не дожил до получения диплома о среднем образовании. Второго за ограбление пивного ларька посадили в тюрьму, где его жестоко опустили уголовники. После отсидки бывший гроза школы стал уличной проституткой и умер от СПИДа.
В череде школьных ассоциаций возник образ Аньки Купиной, и вспомнилась песня «Когда уйдем со школьного двора.»
«И не только со школьного. Вот уж к месту,» — подумал Мопин и даже хотел напеть старую песню, но не смог вспомнить ничего, кроме слов об учительнице.
«Позвонить ей, что ли? Им, вроде, полагается нас не забывать.»
В памяти мобильника давно торчал обнаруженный когда-то в «Одноклассниках»и сохраненный на всякий случай номер.
— Могу я поговорить с Татьяной Васильевной? — робко произнес Мопин в трубку, предполагая услышать в ответ радостный возглас «Сашенька Мопин! Неужели ты?»
— Ну, — отозвался на другом конце старческий скрипучий голос, прерывающийся тяжелым кашлем.
— Это Татьяна Васильевна?
— Ну говорите. Что вам надо?
— Вы, так сказать, «учительница первая моя», — пропел Мопин.
— В каком смысле?
— Что в каком смысле?
— В каком смысле первая учительница?
— Допустим в смысле географии.
— Ну это еще ничего, а то тут многие моду взяли спать со своими учителями. Мне уже человек двадцать позвонило и призналось, что я у них первая была. Не знаю правда или нет. Разве всех упомнишь. Столько лет прошло.
Больше Мопину никому звонить не хотелось. У него возникло чувство голода. В кошельке он обнаружил десятидолларовую купюру. На МакДональдодс хватило бы и еще и осталось, однако Мопину было неловко кушать на людях. Что подумают. Мертвец, а обжирается, хотя бы детей постеснялся.
«A что с деньгами делать? Что обычно люди делают с деньгами в моем случае?»- растерялся Мопин.
На ум пришла поговорка «Всех денег в могилу с собой не унесешь».
«Отнесу их в банк. Положу девять долларов на счет жены, а один доллар оставлю себе. Мало ли что,» — решил Мопин и направился к ближайшему Пять Третьему.
Он был единственным посетителем в помещении банка. Вдруг, пугающая своей дерзостью мысль, пришла ему в голову.
«A что, если ограбить этот банк? Взять и закричать прямо сейчас: «Всем на пол! Деньги на стол!» Схватить сколько в руку влезет и помчаться в супермаркет. Там накупить цветов и послать их Аньке Купиной с запиской «Aня, ты помнишь наши встречи в шестом классе? А в седьмом?»
— Мужчина, с вами все в порядке? — настороженно спросила Мопина строгого вида кассирша.
Мопин почувствовал, что кровь прилила к лицу, а на лбу проступил пот.
— Да вот, размышлял не ограбить ли вас, — попробовал отшутиться он.
— Ну и почему не ограбили? — глядя прямо ему в глаза, спросила кассирша.
— Не судьба, — пробормотал Мопин и выбежал из банка.
Он побежал по улице, подгоняемым страхом быть пойманным, но затем осознал свое положение и остановился.
«Еще чего доброго окружающие за зомби примут. А я ведь порядочный покойник. У меня жена и дети.»
Мобильный Мопинский телефон заиграл привычную мелодию, что-то из Шопена. Как раз звонил сын Юрий.
— Папа, я на похороны не прилечу — у меня важный экзамен. Ты, как всегда, делаешь все не вовремя, — раздраженно произнес сын.
— Почему «как всегда»? Со мной это впервые, — удивился Мопин
— Папа, — замялся Юра.- Я конечно понимаю, что теперь у тебя с этим могут возникнуть трудности , я тебе сочувствую, мне, конечно, неудобно, но я все же обязан спросить.
— Да-да спрашивай, не стесняйся
— Ты деньги пересылать будешь как раньше? — полюбопытствовало чадо.
— Буду делать все, что в моих силах, сынок, — сказал Мопин.
— Ладно, посмотрим. Ну ты там, в общем, держись.
— Где «там»? — спросил Мопин, не поняв не только какое место имелось ввиду, но и смысл пожелания «держись»: оставайся или крепись. Однако разъяснений не последовало — сын отключился.
«Тяжек и нескончаем, ты, отцовский долг,» — вздохнул Мопин.
Опять раздражающе зашопенил телефон.
«Надоел, проклятый. Выброшу его к чертовой матери,» — разозлился Мопин, но все же решил ответить в последний раз. Беспокоила секретарша босса.
— Как мои ноги под столом рассматривать, так пожалуйста. А как помочь, так тебя нет.
— Чем помочь? — не понял Мопин.
— Я за тебя некролог писать не буду. Я вообще, о тебе ничего кроме того, что ты зырился на мои ляжки, не знаю. Приходи и сам пиши, дорогой товарищ. Они тут мрут, а мне отдувайся. Чтоб вы все горели! — закричала секретарша.
«Ладно. Напишу. Надо помогать людям и, вообще, надо спешить делать добро пока все не вымерли,» — подумал Мопин и даже обрадовался своему альтруизму.
Секретаршу он застал орущей в телефонную трубку:
— Кремирование… кремирование… кремирование по чем у вас? Это когда сжигают. Да, все за счет фирмы.
Увидев Мопина, она закатила глаз и, прикрыв ладонью трубку, выговорила с презрением:
— Китайцы, бля. Но у них дешевле.
— Никогда не был в Китае, — сказал Мопин.
— И не будешь. На тебя бумага пришла. Ты живой.
— А кого тогда кремировать собираетесь?
— Ту дуру, что на твое место взяли. Иди работай.
— Так некролог уже писать не надо? — спросил Мопин, ощущая легкую усталость от всех случившихся с ним метамарфоз.
Зверский взгляд секретарши объяснил, что не надо. Из кабинета боса выскочила заменявшая Мопина женщина. Платье и бретелька на ее плече были приспущены и маленькая беленькая грудка с вишневым набухшим соском открылась для всеобщего обозрения. Чуть повыше соска виднелся свежий засос.
— Вот отдала все лучшее этой компании, — всхлипнула женщина и поправила бретельку.
Она еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Мопину стало жалко ее. Он положил руку на ее плечо и сказал ласково:
— Это пройдет. С кем не бывает. Поверьте моему опыту.
Женщина прижалась к его руке щекой. Ее глаза и губы оказались очень близко.
— У вас есть кокс? — тихо спросила она.
— Я не знаю, что это такое.
— Это кокаин.
— Никогда не пробовал.
— Я тоже, — с тоской произнесла женщина.
Мопину вдруг захотелось сделать ей что-то очень хорошее. Ему стало до боли обидно, что у него нет этого кокса.
— А давайте поедем куда-то. Ну например, на кладбище, — воодушевленно предложил он.
— Давайте, — согласилась женщина и слегка сдвинула Мопинскую ладонь вниз.
Прогретая летним солнцем, большая черная плита с надписью «Исаак Рабинович, муж и программист» приняла ее обнаженное тело.
— Никогда не занималась этим на кладбище, — нервно зашептала она на ухо Мопину. — И вообще, никогда. А-а-а, больно!
Кровь окропила усыпальницу программиста.
Дверь Мопину открыла все та же жена Ася. Волосы ее были взлохмачены, лицо помято. Из дырок на старом засаленном халатике, рвалось наружу ее рыхлое тело.
— Котлеты в холодильнике. Я иду отдыхать. Такой тяжелый день выдался, — вяло сказала она и побрела в спальню, мелко переступая негнущимися ногами.
Одиноко жуя котлеты на кухне, Мопин подумал:
«В этой жизни умирать не ново. Но и жить в ней тоже не новей.»
