По дороге на работу Мопин включил в машине радио.
“О погоде. Сегодня середина года. От первого января прошло ровно столько дней сколько осталось до тридцать первого декабря. И температура в течение дня будет совпадать со средне вековой температурой в нашем городе. Скорость ветра… надо же… скорость ветра в точности совпадает со средней скоростью ветра за последнее столетие, а атмосферное давление, ну вы уже догадались. Короче, сегодня самый что не на есть самый, самый средний день”, – бодрым голосом сообщила дикторша эту занимательную новость. Затем она сделала паузу и неожиданно с горечью добавила: “Средний день среднего человека.” Дальше Мопин слушать не стал, так как уже приехал. Он вошел в офис, направился к своему столу и подойдя, увидел, что на его месте сидит незнакомая молодая женщина, вынимает из ящиков бумаги и, даже не взглянув, бросает их в мусорную корзину.
– Зря. Листы можно использовать как черновики, если перевернуть на другую сторону, – посоветовал Мопин.
Женщина подняла на него простое до безликости лицо.
– Босс приказал, – сухо произнесла она.
Мопин посмотрел по сторонам. За другими столами сидели занятые своими делами сотрудники фирмы. За исключением замены его, Мопина на это серое существо, ничего в обстановке не изменилось.
Босс уныло одним пальцем тыкал в клавиши киборда. Его никогда ничего не выражавшее лицо сейчас особенно ничего не выражало.
– Мопин, – сказал он, безразличным голосом, не поднимая глаз на собеседника. – Вы умерли. К нам пришло сообщение. Следовательно, вы у нас уже не работаете. Я вас больше не задерживаю. Если у вас есть какие-то соображения по поводу собственного некролога, оставьте их у секретарши.
“Ах вот почему на моем месте сидит эта женщина. Наняли вместо меня”, – догадался Мопин.
– Да, кстати. Вы опоздали сегодня на десять минут. Я вынужден сделать вам выговор с занесением в ленту похоронного венка.
“Не на десять, а на пять”, – хотел возмутиться Мопин, но подумал, что надпись на венке никто читать не будет, молча вышел, сел в машину и поехал домой.
Дверь открыла совершенно голая жена Ася. Ее свежевыкрашенные каштановые волосы были подстрижены по последней моде так, что челка спадала на правый глаз. Пухлые губы отливались гранатом, а меж тяжелых потных грудей поблескивал кулон. Сверкнув вторым глазом, Ася быстро произнесла:
– Мне уже сообщили. Я вдова.
И повернувшись к Мопину спиной, зашагала вглубь дома. Мопин проследовал за женой. Наблюдая за колыханием ее молочных ягодиц, он подумал: “У нее целлюлит, а я не замечал.”
В убранстве жилья случились кое-какие перемены. Гордость хозяев, массивный обеденный ореховый стол был сдвинут, стулья вокруг него опрокинуты, а ковер под столом смят. У стены на том месте, где всегда стоял посудный шкаф, сейчас стоял моложавый брюнет со следами помады на длинном опавшем члене.
– Познакомься, это Ашот. Ашот, ап! – неожиданно резко выкрикнула Ася, заставив Мопина вздрогнуть.
Повинуясь ее команде, член у брюнета, синея вздувшимися жилами, стал медленно подниматься. Достигнув горизонтального положения он застыл и лишь слегка подрагивал от напряжения.
“Сантиметров двадцать”, – прикинул Мопин.
– Николай Петрович, – дружелюбно улыбнулся брюнет и протянул руку. Мопин хотел ее пожать, но приблизиться мешал все еще торчащий пенис.
– Ах, извините, – смутился Николай Петрович и наклонился вперед, чтобы Мопин смог дотянуться до его руки.
– Мопин Александр Григорьевич муж и отец, одна тысяча девятьсот шестьдесят шестой две тысячи шестнадцатый. Очень приятно, – в свою очередь представился Мопин.
Все трое молчали.
– Я пойду, – сказал Мопин.
– Да конечно, – подхватила жена.
– Только не снимайте могилку в черном районе, – посоветовал Николай Петрович. – Моего приятеля там недавно ограбили. Сняли с пальца обручальное кольцо и совершенно новый пиджак. Некоторые хотят сэкономить на дешевом кладбище. Думают, я уже мертвый, что мне сделается, а вот видите, как получается.
На улице Мопин оглянулся. Ася высунулась из окна и помахала на прощанье рукой. Ее вялый трицепс болтался словно тряпка.
Оставив машину возле дома, Мопин направился в ближайший сквер, где опустился на скамейку и стал думать, что ему делать дальше. Полагалось попрощаться с друзьями, однако определить, кто был ему другом, а кто просто знакомым, Мопин затруднялся. Самые близкие отношения у него завязались с вратарем футбольный команды “Орлы” из лиги престарелых. Мопин играл защитником и пока мяч находился на чужой половине поля они беседовали. После нескольких инфарктов в команде “Орлы” распались. Больше с вратарем Мопин не встречался. Сейчас по прошествию десяти лет, он не помнил его имени и даже не мог вспомнить о чем они тогда говорили.
“Наверное следует простить врагов,” – подумал Мопин, но врагов у него не было. То есть их уже не было. Двух хулиганов, которые издевались над ним в школе, прощать было поздно. Господь услышал его молитвы еще в далеком прошлом. Одного хулигана избили более солидные хулиганы, да так, что он не дожил до получения диплома о среднем образовании. Второго за ограбление пивного ларька посадили в тюрьму, где его жестоко опустили уголовники. После отсидки бывший гроза школы стал уличной проституткой и умер от СПИДа.
В череде школьных ассоциаций возник образ Аньки Купиной, и вспомнилась песня “Когда уйдем со школьного двора.”
“И не только со школьного. Вот уж к месту,” – подумал Мопин и даже хотел напеть старую песню, но не смог вспомнить ничего, кроме слов об учительнице.
“Позвонить ей, что ли? Им, вроде, полагается нас не забывать.”
В памяти мобильника давно торчал обнаруженный когда-то в “Одноклассниках”и сохраненный на всякий случай номер.
– Могу я поговорить с Татьяной Васильевной? – робко произнес Мопин в трубку, предполагая услышать в ответ радостный возглас “Сашенька Мопин! Неужели ты?”
– Ну, – отозвался на другом конце старческий скрипучий голос, прерывающийся тяжелым кашлем.
– Это Татьяна Васильевна?
– Ну говорите. Что вам надо?
– Вы, так сказать, “учительница первая моя”, – пропел Мопин.
– В каком смысле?
– Что в каком смысле?
– В каком смысле первая учительница?
– Допустим в смысле географии.
– Ну это еще ничего, а то тут многие моду взяли спать со своими учителями. Мне уже человек двадцать позвонило и призналось, что я у них первая была. Не знаю правда или нет. Разве всех упомнишь. Столько лет прошло.
Больше Мопину никому звонить не хотелось. У него возникло чувство голода. В кошельке он обнаружил десятидолларовую купюру. На МакДональдодс хватило бы и еще и осталось, однако Мопину было неловко кушать на людях. Что подумают. Мертвец, а обжирается, хотя бы детей постеснялся.
“A что с деньгами делать? Что обычно люди делают с деньгами в моем случае?”- растерялся Мопин.
На ум пришла поговорка “Всех денег в могилу с собой не унесешь”.
“Отнесу их в банк. Положу девять долларов на счет жены, а один доллар оставлю себе. Мало ли что,” – решил Мопин и направился к ближайшему Пять Третьему.
Он был единственным посетителем в помещении банка. Вдруг, пугающая своей дерзостью мысль, пришла ему в голову.
“A что, если ограбить этот банк? Взять и закричать прямо сейчас: “Всем на пол! Деньги на стол!” Схватить сколько в руку влезет и помчаться в супермаркет. Там накупить цветов и послать их Аньке Купиной с запиской “Aня, ты помнишь наши встречи в шестом классе? А в седьмом?”
– Мужчина, с вами все в порядке? – настороженно спросила Мопина строгого вида кассирша.
Мопин почувствовал, что кровь прилила к лицу, а на лбу проступил пот.
– Да вот, размышлял не ограбить ли вас, – попробовал отшутиться он.
– Ну и почему не ограбили? – глядя прямо ему в глаза, спросила кассирша.
– Не судьба, – пробормотал Мопин и выбежал из банка.
Он побежал по улице, подгоняемым страхом быть пойманным, но затем осознал свое положение и остановился.
“Еще чего доброго окружающие за зомби примут. А я ведь порядочный покойник. У меня жена и дети.”
Мобильный Мопинский телефон заиграл привычную мелодию, что-то из Шопена. Как раз звонил сын Юрий.
– Папа, я на похороны не прилечу – у меня важный экзамен. Ты, как всегда, делаешь все не вовремя, – раздраженно произнес сын.
– Почему “как всегда”? Со мной это впервые, – удивился Мопин
– Папа, – замялся Юра.- Я конечно понимаю, что теперь у тебя с этим могут возникнуть трудности , я тебе сочувствую, мне, конечно, неудобно, но я все же обязан спросить.
– Да-да спрашивай, не стесняйся
– Ты деньги пересылать будешь как раньше? – полюбопытствовало чадо.
– Буду делать все, что в моих силах, сынок, – сказал Мопин.
– Ладно, посмотрим. Ну ты там, в общем, держись.
– Где “там”? – спросил Мопин, не поняв не только какое место имелось ввиду, но и смысл пожелания “держись”: оставайся или крепись. Однако разъяснений не последовало – сын отключился.
“Тяжек и нескончаем, ты, отцовский долг,” – вздохнул Мопин.
Опять раздражающе зашопенил телефон.
“Надоел, проклятый. Выброшу его к чертовой матери,” – разозлился Мопин, но все же решил ответить в последний раз. Беспокоила секретарша босса.
– Как мои ноги под столом рассматривать, так пожалуйста. А как помочь, так тебя нет.
– Чем помочь? – не понял Мопин.
– Я за тебя некролог писать не буду. Я вообще, о тебе ничего кроме того, что ты зырился на мои ляжки, не знаю. Приходи и сам пиши, дорогой товарищ. Они тут мрут, а мне отдувайся. Чтоб вы все горели! – закричала секретарша.
“Ладно. Напишу. Надо помогать людям и, вообще, надо спешить делать добро пока все не вымерли,” – подумал Мопин и даже обрадовался своему альтруизму.
Секретаршу он застал орущей в телефонную трубку:
– Кремирование… кремирование… кремирование по чем у вас? Это когда сжигают. Да, все за счет фирмы.
Увидев Мопина, она закатила глаз и, прикрыв ладонью трубку, выговорила с презрением:
– Китайцы, бля. Но у них дешевле.
– Никогда не был в Китае, – сказал Мопин.
– И не будешь. На тебя бумага пришла. Ты живой.
– А кого тогда кремировать собираетесь?
– Ту дуру, что на твое место взяли. Иди работай.
– Так некролог уже писать не надо? – спросил Мопин, ощущая легкую усталость от всех случившихся с ним метамарфоз.
Зверский взгляд секретарши объяснил, что не надо. Из кабинета боса выскочила заменявшая Мопина женщина. Платье и бретелька на ее плече были приспущены и маленькая беленькая грудка с вишневым набухшим соском открылась для всеобщего обозрения. Чуть повыше соска виднелся свежий засос.
– Вот отдала все лучшее этой компании, – всхлипнула женщина и поправила бретельку.
Она еле сдерживала себя, чтобы не разрыдаться. Мопину стало жалко ее. Он положил руку на ее плечо и сказал ласково:
– Это пройдет. С кем не бывает. Поверьте моему опыту.
Женщина прижалась к его руке щекой. Ее глаза и губы оказались очень близко.
– У вас есть кокс? – тихо спросила она.
– Я не знаю, что это такое.
– Это кокаин.
– Никогда не пробовал.
– Я тоже, – с тоской произнесла женщина.
Мопину вдруг захотелось сделать ей что-то очень хорошее. Ему стало до боли обидно, что у него нет этого кокса.
– А давайте поедем куда-то. Ну например, на кладбище, – воодушевленно предложил он.
– Давайте, – согласилась женщина и слегка сдвинула Мопинскую ладонь вниз.
Прогретая летним солнцем, большая черная плита с надписью “Исаак Рабинович, муж и программист” приняла ее обнаженное тело.
– Никогда не занималась этим на кладбище, – нервно зашептала она на ухо Мопину. – И вообще, никогда. А-а-а, больно!
Кровь окропила усыпальницу программиста.
Дверь Мопину открыла все та же жена Ася. Волосы ее были взлохмачены, лицо помято. Из дырок на старом засаленном халатике, рвалось наружу ее рыхлое тело.
– Котлеты в холодильнике. Я иду отдыхать. Такой тяжелый день выдался, – вяло сказала она и побрела в спальню, мелко переступая негнущимися ногами.
Одиноко жуя котлеты на кухне, Мопин подумал:
“В этой жизни умирать не ново. Но и жить в ней тоже не новей.”
