Мягкое мороженое легло в рожок луковкой, и это мгновенно засекла Варвара Хрипова. Ам! Прохладную луковку, возмутительно похожую на церковный купол, целиком упихал в бородатую пасть какой-то турист.
Варвара Хрипова немедленно на него донесла. Ее чувства сделались глубоко оскорбленными. Она была из тех неприметных тетенек, которых время от времени наблюдаешь в метро. Они сидят, обутые в боты; на них черные юбки до пят и дутые куртки, на головах – платки. Они серьезны, кротки; читают брошюрки без картинок с виньетками и пронумерованными параграфами.
Когда кощунника поволокли в участок, Варвара засеменила следом. И всюду мелькала в дальнейшем по мере того, как раскручивался маховик возмездия. Поджимая губы, она дежурила у ворот следственного изолятора и смотрела зоркой вороной на всех, кто выезжал и въезжал. Она явилась на суд, который был скор.
Безбожник получил два года колонии. То, что он оказался иностранцем по имени Робин Бобин, явилось отягчающим обстоятельством. Он не доехал до места. Непонятно, как это вышло, но череп ему проломили уже в автозаке, как только вывели из зала суда.
А Хрипова умерла прямо в зале. Радость ее была так велика, что сердце не выдержало.
И в скорбной юдоли за гранью суетной жизни Робин Бобин уже караулил Хрипову – он вырос перед нею, едва она пришла в чувство и огляделась.
Вокруг нее расстилалась унылая пустыня. Вдали голубели какие-то нехорошие горы. Лежали бурые и красные камни, кое-где пробивался чертополох, обнадеженный сменой среды обитания. В далекой дали слабо горел белый свет. Шныряли и порхали равнодушные уродливые создания – бесстрастные лица на кривых ножках, отдельные носы и крылья, многолапые хребты; рядами ползали дырявые плоские панцири.
А бородач был огромен. Исполин высился, расставив могучие ноги, и голова его достигала скучных неподвижных туч.
— Даже если пойду дорогой смертной тени, не убоюсь я зла, — прошелестела Хрипова.
Она выпрямилась, одернула юбку. Безбожник упер волосатые лапы в бока. Он оглушительно расхохотался, и смех его был удушлив, ибо не порождал эха. Звук словно пропитывал невидимую вату, в которую превратился воздух.
Слева и справа вдруг выросли великолепные строения – соборы о десяти, сорока, пятидесяти куполах, но не только они, а и другие милые Хриповой достопримечательности: здания государственной власти, правоохранной архитектуры и следственного зодчества. Возникла и главная крепость страны. Появились люди: многочисленные цари, включая действующего – столь почитаемые Хриповой, а также старцы, иерархи, маршалы и телеведущие.
Все они с улыбкой направились к ней.
«Тоже умерли?» — неприятно удивилась Хрипова.
Безбожник схватил за купол ближайший храм, выдрал с корнями, откусил.
— Ам!
Далекий свет был для Хриповой единственным маяком, и она укрепилась в вере.
— Не убоюсь я зла, — повторила она и решительно зашагала по пепельной почве.
— Ам!
Робин Бобин сцапал первого попавшегося царя.
— Ам!
Он обезглавливал все, что было дорого Хриповой. Громовой его хохот сотрясал безжизненное пространство.
— Не убоюсь я зла, — твердила Хрипова, шагая вперед.
Зло наседало. Гурман продолжал бесчинствовать, обкусывая славные символы. Самый свежий царь отделился от собратьев и двинулся к Хриповой. Он не замечал смертельной опасности, шагал вразвалочку с вытянутой рукой и приветливо улыбался.
— Осторожнее, не шевелитесь! – крикнула она, однако – беззвучно. Кто-то замкнул ей уста, а может быть, перекрыл кислород.
Волосатая лапа настигла государя в момент готовности к поздравительной речи.
— Ам!
Царь продолжил идти, но уже в усеченной, театральной версии.
Варвара, не будучи в силах наблюдать дальше, потупила взор.
— Не убоюсь, не убоюсь, не убоюсь, — бормотала она, спеша на свет, в горы.
Царь глухо шлепнулся где-то сзади. Стало слышно, как он пополз: зашуршали камешки.
Хрипова смотрела себе под ноги, а вокруг разносилось: Ам! Ам! Ам!
Тем временем свет разгорался, и Хрипова – не видя его, но чувствуя – все надежнее обретала уверенность. Хруст и чавканье множились, обещая заключить ее в пищеварительный кокон, но становились все менее страшными.
Свет же – магнетизировал. Чем дальше, тем сильнее влекло ее к свету.
— Ам! – крикнул Робин Бобин, стараясь вернуть себе внимание скромной аудитории.
— Не убоюсь я зла! – воскликнула Хрипова, ныряя в ослепительное сияние.
И неприступные горы вдруг чудесным образом остались позади, а с ними сгинули звуки нечестивой трапезы. Перед Варварой простерлось изумрудное поле под синим небом. Обжора, теперь нисколько не страшный и укрощенный, бродил себе в травах и упоенно угощался чем-то невидимым, бесплотным и приятным на вкус.
— Ам! Ам! Ам! – приговаривал он блаженно, уже не обращая ни малейшего внимания на Варвару.
— Все мы изменимся, — доброжелательно напомнил голос справа.
Хрипова увидела доброго старца с пухлым фолиантом в руках. Ей сразу стало понятно, что это апостол от райских врат. Варвара подалась к нему с надеждой:
— И я?
— И вы, — кивнул старец. – Но не сию секунду. Придется немного подождать.
— Ам! – ликовал в травах Робин Бобин.
Хрипова, уже взиравшая на него милостиво, уже простившая его, слегка нахмурилась.
— Чего же прикажете подождать, отче?
— Вам придется ненадолго вернуться, — ласково оскалился старец. – Вы так и не попробовали мороженого. Не видели нового, а оно как раз поступило в продажу. Очень вкусное. Называется «Монастырское». И красивое – разноцветное, всех цветов радуги. Конечно, мы удалим из вашей памяти последний неприятный опыт. Как попробуете – милости просим обратно. Не огорчайтесь, эта процедура не займет много времени.