Людочка

Людочка Рудольфовна Штольц сидела в глубоком кресле у горящего камина. Она куталась в мохнатую шаль, тянула вино из высокого гладкого стакана и краем уха слушала бородатого мужчину, исполнявшего лирическим баритоном песню из фильма «Звезда пленительного счастья». В просторной гостиной было тихо. Присутствующие не переговаривались, не стучали вилками и даже кофе отставили – так хорош был баритон по имени Вадим с крупными, но приятными чертами лица.

Под песню про вечную любовь и юную леву, Людочке Рудольфовне пришло в голову, что жизнь трудна от того, что бог не дал ей настоящего таланта. Эту мысль она думала, гладя, как дрова превращаются в угли.

С детства Людочка хорошо рисовала, играла на музыкальных инструментах, сочиняла стихи, и под аккомпанемент рояля исполняла эстрадные песни. Помимо вещей гуманитарного свойства, ей легко давались точные науки. Она быстрее всех в классе решала алгебраические задачки, участвовала во всех городских олимпиадах по физике и химии, и даже геометрию освоила без видимых усилий. Родители ею гордились, учителя хвалили и называли палочкой-выручалочкой. Сейчас, когда Людочке было за тридцать, она думала, как хорошо, как легко живется людям, у которых нет такого широкого ассортимента способностей, зато есть один настоящий яркий талант, который определяет жизненное предназначение, ставит человека на единственно правильный путь и не дает свернуть в сторону.

После школы она подала документы в художественное училище. Хорошо еще то, что творческие ВУЗы проводят первый вступительный экзамен раньше прочих, чтобы своевременно отсеять абитуриентов, не проявивших талант в должной мере, и у Людочки, срезавшейся на рисунке, осталось время попытать счастья в земных специальностях.

Людочка хотела в Бауманку, но этот выбор не одобрил Рудольф Николаевич.

— Во-первых, очень дорого, мы с матерью не потянем, хотя это решаемо, — объяснил он строго. — Но дело не этом. Главное, что математика есть область мужская. Если девица хочет соперничать с мужчиной, должна быть на голову выше прочих. Ты выше прочих?

Людочка не знала, выше ли она, поэтому оставила Бауманку мужчинам, а сама поступила в университет с многословным названием про маркетинг, управление и финансы. Она училась легко, занималась на дополнительных курсах, которые могли пригодиться для будущей карьеры, и покинула альма-матер, сносно владея программами 1С и MS Office. С этим набором компетенций ее мгновенно приняли на должность оператора в отдел логистики в небольшую компанию, поставлявшую сопутствующие товары в торговые сети. Здесь Людочка встретила первую серьезную любовь.

Любовь звали Ванечкой Арнаутовым. Он был взрослым мужчиной двадцати семи лет, носил брюки дудочки, дорогие рубашки в мелкую клетку и яркие галстуки. Ванечка возглавлял один из многочисленных отделов продаж и очень переживал о выполнении плана. Возвращаясь с Людочкой в арендованную для совместного ведения хозяйства однокомнатную квартиру в спальном районе, он не мог отринуть заботы прошедшего дня, жаловался на непонимание руководства и неблагоприятную конъюнктуру.    

— Снова план повысили! — восклицал он за ужином и нервно стучал обратным концом вилки по хозяйскому столу. — Они думают, что у нас китайские темпы роста, а покупательская способность населения, как в Австралии. Ты понимаешь, что покупательская способность растет не пропорционально экономике? Даже ты понимаешь, а коммерческий директор не понимает. На каком языке с ним говорить?

От переживаний у Ванечки портился аппетит. Людочка подкладывала ему картошки и нежно целовала в макушку. Ванечка запивал мясо красным вином, щеки его розовели, а мочки ушей становились прозрачными и беззащитными.

—  Товара на складе нет. Заказы выполняем на семьдесят процентов в среднем. Как я ему план выполню? — он кривил рот, передразнивая начальника, шепелявил. — Ифчи возмофности, а не прифины! Так и я могу руководить. Люди второй месяц без бонусов на голом окладе. Поувольняются к черту, с кем работать!

В другой раз Ванечка набрасывался на сотрудников своего отдела.

— Тимофеев чучело. Лузер. Целый день, тупит в монитор. Спрашиваю, чего тупишь, а он мне: ищу новых клиентов. Ты старых обзвони, дебил. Может уволить его, как думаешь? Тебя вместо него возьму. Ты старательная, у тебя получится. Чего ты сидишь в логистике? Тебе надо в продажи.

Людочка смотрела на него большими серыми глазами и улыбалась той улыбкой, от которой мужчины впадают в сомнамбулическое состояние, преклоняют колено и декламируют Пушкина из школьной программы. Ванечка смягчался, его раздражение затухало, блекло, а в душе возникали восторг и благодарность.

— Понимаешь, надо учитывать тренды, — горячо убеждал он Людочку. — Рыночные тенденции таковы, что покупатель уходит в сети. Независимая розница сокращается. То есть рынок растет, а мой сегмент падает. Хорошо Малышеву, у него Metro открывает по два новых гипера в месяц. Вот и давайте ему план! Но ему набросили десять процентов, а мне тринадцать. Мой кусок рынка съеживается, а они…

— Может тебе перейти на сети? — робко спрашивала Людочка.

— Как я перейду на сети, если мой сегмент «независимая розница»! — грустил Ванечка и виновато спрашивал. — Я, наверное, замучил тебя своими продажами, да?

— Нет, — отвечала Людочка, качая головой. — Мне нравится, что ты такой увлеченный, так много знаешь. Грустно только, что не могу тебе помочь.

Ванечке было приятно. Он смущался, на время забывал о планах, системах мотивации и фотографии рабочего дня.

Однажды солнечным осенним утром Людочка, побывавшая накануне на девичнике по случаю предстоящего бракосочетания школьной подруги, спросила Ванечку, жующего утренний бутерброд с творожным сыром:

— Милый, знаешь магазин распродаж на углу Алтайской и Мурманской? 

Ванечка, повел носом и коротко ответил:

— Помойка. А что?

— На девичнике была моя однокурсница. Оля Елизарова. Учились вместе. Она теперь там работает в закупках…

Не дав ей закончить, Ванечка замычал и стал мотать головой.

— Мну-у-ну, — он проглотил кусок хлеба. — Не вариант. Туда нужен дишманский товар по три копейки. У нас такого нет.

— Ну, вообще-то есть, — робко сказала Людочка. — Я посмотрела остатки. У нас на складе огромные стоки брака и некондиции. Я показала Лене, она заберет всё, если договоритесь о скидке.

— Не знаю, — пожал плечами Ванечка. — Посмотрим. Дай мне ее контакты.

Через три месяца на новогоднем корпоративе Ванечку чествовали, как лучшего руководителя среднего звена. Он своей инициативой позволил компании выгодно избавиться от колоссальных залежей некондиционного товара, который, не отправили на утилизацию только по тому, что это стоило значительных средств. И даже председатель совета директоров сказал о нем пару теплых слов. Людочка узнала об этом позже в пересказе, потому что на корпоративе ее не было, новый год она встречала с родителями, а Ванечка еще в ноябре ушел к другой девушке. Было Людочке больно и стыдно. Месяц она плакала, пугала маму вспухшим носом и воспаленными веками, но удар выдержала, Ванечку из жизни вычеркнула единым росчерком, потому что была горда. И лишь не могла понять, почему он променял ее на некрасивую Олю с жидкими крашенными волосами.

После нового года боль отступила, сердце перестало ныть, душа потребовала обновления. Неожиданно Людочка поняла, что хочет рисовать. В мгновение ока она извела все запасы бумаги для принтера, но зуд только усилился. Тогда она отыскала в сети недорогие уроки рисунка и отправилась в художественную студию. В ярко освещенном помещении, заполненном мольбертами и гипсовыми головами, она встретила Костика.

Костик давал уроки живописи, все остальное время писал пейзажи и Людочку.

— Ты не понимаешь! — бормотал он, размашисто водя карандашом по бумаге. — Ты сама не понимаешь, как ты прекрасна. Не шевелись, умоляю. Только не шевелись.

В двадцать семь женщина отлично все понимает, и Людочка старалась не шевелиться. Она полюбила Костика за страсть к своему делу, за черную прядь, которую он отбрасывал с бледного лба нервным движением, за неизменный шейный платок под свободной рубашкой, за черные глаза и тонкие детские руки. Людочка переехала в его квартиру на Полянке и стала музой.

Они ходили по выставкам и музеям, он рассказывал про художников, объяснял, что хорошая живопись потому и живопись, что она живая, а плохая живопись вовсе не живопись, а дохлопись.

— Вот смотри! — шепотом восклицал Костик в гулком зале Третьяковки. — Смотри сюда. Видишь? Кажется, просто дорога уходит вдаль. Перспектива. Теперь присмотрись, видишь? В жизни этого не может быть!

— Почему? — удивлялась Людочка.

— Нарушена геометрия, в реальности линии идут не так. В этом сходство живописи с литературой. Если писать диалоги так, как говорят люди на улице, получится не рассказ, а стенография.

В такие моменты Людочка любила его особенно сильно.

В большой комнате на Полянке они жили, в маленькой разместилась мастерская, где пахло растворителями и куда никто не мог входить без особого разрешения. К ним часто приходили друзья, чтобы говорить об искусстве и пить абсент. От них Людочка узнала, что Костик талантлив, у него свой стиль и ему только нужен толчок, импульс, чтобы взлететь.

Костик много работал, писал, искал и очень мучился от того, что не мог найти. Его картины упорно не выставлялись и не продавались, а ведь с античных времен известно: что не продается – то не искусство. Костик переживал, злился. Вскакивал среди ночи, бросался к мольберту, но через пять минут в отчаянии швырял карандаш в стену и уходил на кухню. В такие моменты Людочка боялась его и притворялась спящей. Ужас ее положения был в том, что ей очень-очень нравились картины Костика, но не все, а лишь те, которые сам он презирал и называл халтурой, а стиль, который он называл своим, который пестовал и вынашивал, казался ей вымученным, не настоящим, синтетическим.

Разговоры Людочка заводила очень осторожно.

— Как тебе удаются портреты, — восхищенно выдыхала она, будучи допущена в мастерскую. — Почему ты не пишешь, как итальянские мастера?

— Потому что это нелепо, — бормотал Костик, не отрываясь от мольберта. — У человечества есть фотография. Снял, распечатал, получил полотно во всю стену. Реализма нет, он умер, сдох и разложился. Глупо выкапывать смердящий труп и выдавать его за живое существо.

Людочка любовалась его профилем, с нежностью смотрела, как шевелится острый кончик носа, в такт словам, когда Костик начинал горячиться.

— Я не Глазунов и не Сафонов. Художник пропускает реальность через себя, через свои кишки, мозги и душу! Тогда получается живопись. Импрессионизм вообще, если не отрицает реальность, то…  

— Не сердись, — мягко просила Людочка. — На уроках ты учишь рисовать точно с натуры.

— Это азбука, — отвечал Костик. — Прежде чем писать роман, надо выучить буквы. 

Стоял промозглый апрель, когда, вернувшись с работы, Людочка застала его в мастерской за ее портретом. Работа близилась к завершению, Костик был доволен.

— Милый, ты не откажешь мне в одной просьбе? — спросила Людочка за ужином. — В одиннадцать будет звонить мой приятель из Америки, он хочет с тобой поговорить.

— Из какой Америки? — удивился Костик.

— Из сэшэа, — уточнила Людочка. — Его зовут Денис, муж моей подруги. Знаешь, это получилось случайно. Мы болтали, я случайно показала ей портрет, а Денис увидел. Ему очень понравилось, он хочет что-то сказать.

— Ммм… Конечно, — отозвался Костик. — А он кто вообще?  

— Я точно не знаю, — Людочка пожала плечами. — Марина говорила, но я не запомнила. Какой-то инвестор.

Через полгода, выполнив для Дениса несколько заказов, Костик улетел по рабочей визе в США. Сначала они созванивались каждый день. Костик говорил, что скоро все наладится, и он заберет Людочку к себе. Потом звонки стали реже, разговоры о воссоединении прекратились. В конце концов, Костик сообщил, что появился вариант основательно закрепиться в Нью-Йорке и попросил перевезти картины в загородный дом приятеля, а квартиру он будет сдавать. Людочка выполнила просьбу Костика и больше никогда ему не звонила.

В Москву пришел четвертый месяц зимы. Мартовские сугробы навевали уныние, Людочка праздновала первый весенний праздник в компании друзей. Публика собралась интеллигентная, воспитанная. Было не шумно и не так чтобы очень весело, но душевно. Вадима Людочке представили, как только она переступила порог. Похоже, ее решили выдать замуж.

Людочка выдержала приличное время, а потом незаметно вызвала такси. Когда телефон неслышно сообщил, что машина прибыла, отставила стакан, по-английски вышла в холл и стала натягивать сапоги.

Она уже открыла заднюю дверь автомобиля и примеривалась как бы половчее погрузиться в салон, чтобы не замарать пуховик, когда на крыльце в свете фонаря нарисовалась мужская фигура. Фигура поправила очки, убедилась, что ошибки нет, и тогда, оскальзываясь и размахивая руками, устремилась к машине, выкрикивая:

— Люда, подождите! Подождите, пожалуйста!

Людочка замешкалась, а через секунду бежать было уже поздно: Вадим огибал экипаж, придерживаясь рукой за багажник. Он остановился перед ней и снова поправил очки.

— Простудитесь, — серьезно сказала Людочка.

— Да? — удивился Вадим. — То есть нет. Не волнуйтесь. Я просто хотел сказать, то есть спросить. Можно я вас провожу?

— Нет, — мягко ответила Людочка. — Ваш уход разрушит атмосферу праздника.

Вадим растерянно потоптался на месте, плана «Б» у него явно не было.

— Да… Конечно. Наверное, вы правы, — пробормотал он. — Я пойду.

— Вы можете мне позвонить, — сказала Людочка и улыбнулась.

— Правда! — обрадовался баритон. — Диктуйте номер.

— Вы запишете? — спросила Людочка.

— Нет, это лишнее. Я запомню.

— Хорошо.

Лидочка назвала свой номер, Вадим повторил его и сказал:

— Спасибо.

Он снова переступил с ноги на ногу, повернулся и заковылял к дому. Людочка смотрела ему вслед и хмурилась, как будто пыталась что-то вспомнить. Когда он был уже на крыльце, она неожиданно спросила:

— Вадим, кто вы по профессии?

Вадим, отпустил ручку двери, поправил очки.

— В смысле… — произнес он в замешательстве.

— Ну, чем вы занимаетесь? — уточнила Людочка.

— А… я физик. Кандидат физико-математических наук.

Людочка пристально посмотрела на его бороду и толстые диоптрии. Очевидно, он понял ее взгляд как-то по-своему, потому что быстро добавил:

— Но я работаю над докторской.

— Над докторской? — присвистнула Людочка. — Какая тема?

— Квантовая суперпозиция состояний и коллапс волновой функции, — не удивившись ответил Вадим.

— Мнугу… — неопределенно пробормотала Людочка. — Ясно. Номер запомнили?

Вадим кивнул.

Людочка погрузилась в машину и хлопнула дверью.