1941 год, сентябрь. Харьков, Харьковская Холодногорская тюрьма. С вещами на выход.
Скомандовали выгрузку из состава. Едва спрыгнув на землю, Пётр ощутил прелесть вечернего свежего воздуха, так разительно отличающегося от духоты раскалённого на солнце вагона. Он жадно вдыхал, стараясь заполнить живительным кислородом самые дальние уголки лёгких. Но как ни напрягал парень свои грудные мышцы, казалось, что никак не удаётся захватить в себя столько воздуха, сколько хочется.
Между тем у НКВД-шников некоторое время ушло на перекличку и группировку заключённых. И вот, наконец, тронулись. Сначала дорога от вокзала до Харьковского следственного изолятора пролегала параллельно железнодорожным путям. Уходящее кроваво-красное светило из последних сил цеплялось за горизонт, посылая свои финальные лучи бредущим узникам. «Обратите на меня внимание – я существую!», – как бы выкрикивало оно наперекор неминуемо надвигающемуся занавесу.
Свернули направо, и дорога пошла в гору. Довольно скоро показался и конечный пункт назначения – Харьковский следственный изолятор, а по-простому – Холодногорская тюрьма.
Формальности были соблюдены достаточно быстро. После долгого блуждания по тюремным лабиринтам арестантам наконец выдали минимальный «джентльменский набор». Пете досталось какое-то подобие матраца, набитого слежавшейся соломой, два куска дырявой материи, различных по размеру и структуре ткани, а также кружка и ложка.
Затем вновь прибывших распределили по местам обитания. В результате многократных перетасовок и переходов между блоками, сопровождавшихся лязганьем замков и криками охраны, парень, вместе с ещё пятью совагонниками, очутился в довольно большой камере.
Зайдя в своё новое жилище, Пётр сразу навскидку определил номинальную вместимость камеры на уровне 20-30 человек. На самом же деле в ней находилось порядка 70-80 арестантов, которые занимали как два яруса нар, видимо, предусмотренных изначальным проектом, так и третий – дополнительно надстроенный. Кроме того, практически вся площадь пола также была занята почти голыми людьми, лежащими и сидящими на матрацах. Незанятой оставалась небольшая площадка у двери, главной «достопримечательностью» которой была расположенная здесь же возле стены резко воняющая параша.
По-видимому, под впечатлением крутого нрава «железнодорожного вора Ташкента», вошедшие вместе с Петей люди предоставили ему право выбора места. Тот не стал отказываться и занял площадку, расположенную подальше от параши. Прямо в одежде он повалился на матрац, рассчитывая поскорее отдохнуть с дороги.
Но уже через несколько минут жара, влажность и духота, вызванные как тёплой погодой на улице, так и запредельно большим скоплением людей, привели к тому, что всё тело парня покрылось потом. Его количество неуклонно увеличивалось, из-за чего вскоре одежда обильно пропиталась выделяемыми секретами желез. Стало очевидным, что микроклимат помещения является экстремальным, и в связи с этим нужно что-то предпринимать. Подражая большинству узников, Петя разделся до трусов и умостился на своём лежаке, намереваясь уснуть. Однако агрессивная атмосфера камеры внушала некое чувство безысходности; парень постоянно ворочался, не зная, куда себя деть, и безуспешно пытаясь избавиться от какого-то неприятного зуда в стопах.
Спасение пришло нежданно: скомандовали вечернюю оправку и заключённые, вооружившись тряпками, кружками и другой подручной амуницией, дружно последовали справлять свои нужды. Петя тоже взял всё, что могло хоть как-то пригодиться для целей гигиены. В туалете он освободился от шлаков, облил всё тело и одежду водой, набрал её в кружку и обильно намочил все свои куски материи.
Возвратившись в камеру, парень выкрутил пропитанные водой штаны, ещё раз окропил себя полученной таким образом жидкостью, а затем улёгся на мокрую тряпку. Такая процедура принесла некоторое облегчение. Измотанный долгой дорогой организм расслабился и вскоре незаметно погрузился в сон.
Сновидения все были на один манер, в них Петя героически боролся то с великаном, пытающимся его задушить, то с морской пучиной, увлекающей тело вглубь, а то – с тенетами, в которые заманила парня злая ведьма. Каждый мини-сюжет завершался отчаянным рывком бедняги из западни, после чего наступало частичное пробуждение, сопровождающееся жадным хватанием воздуха и последующим тревожным засыпанием.
Очередная сонная гонка с преследованием была в самом разгаре, когда Петя почувствовал, что его кто-то грубо и бесцеремонно трясёт за плечо.
– Фамилия?! – прозвучал у самого уха настойчивый шёпот, настолько резкий и неприятный, что, казалось, был способен разбудить даже мёртвого.
Парень тут же проснулся с чувством какой-то неясной тревоги. В темноте он не сразу понял, что происходит, и только растерянно туда-сюда поворачивал голову, пытаясь определить, где находится.
– Фамилия?! – повторил охранник свой вопрос-требование.
– Шабля, – на автомате ответил арестант, продолжая вглядываться в неясные очертания и искать объяснение происходящему.
Некоторое время находящийся у Петиного изголовья человек молчал, затем, слегка кашлянув, разогнулся и стал перебираться к месту лежания следующего заключённого, всё время цепляясь ногами за размещённые на полу вещи.
– Фамилия?! – обратился ночной гость к очередному арестанту.
– Копотков, – последовал незамедлительный ответ; тон, которым это было произнесено, почему-то показался Пете паническим, но он отнёс такую свою оценку голоса соседа по камере на счёт усталости.
– С вещами на выход! – скомандовал охранник уже более звучным голосом.
– Ах, – испустил вопль сосед, рефлекторно отстраняясь и вжимаясь спиной в стену.
– Ах… Ох… Ф-ф-ф, – принялись вторить ему узники со всех концов камеры.
Люди стали ворочаться и чмокать; было слышно, как некоторые жадно хлебают воду из кружек, другие – перекладывают мокрые тряпки на следующие части тела.
«Почему они не спят?» – пронеслась в сонной голове у Петра мимолётная мысль.
Между тем охранник отошёл немного в сторону, давая возможность Копоткову собраться. Тот, сопя и шмыгая носом, оделся, сложил вещи в узел, взял свой «матрац».
– Прямо! – скомандовал охранник, знаком показывая на дверь.
– Прощайте, хлопцы! – тихонько проговорил мужчина, уходя.
– Прощай! – еле слышно раздалось в дальнем углу.
Процессия проследовала к выходу. Громыхнула дверь. Некоторое время люди ещё беспокойно двигались, потом мало-помалу всё стихло.
Какие-то неопределённые тревожные догадки пробовали стучаться в сознание Петра, но измученный мозг отогнал эти поползновения. Парень опять уснул.
…
Утром всех разбудил лязг дверей и засовов. Начинался очередной тюремный день. Сон, утренняя оправка и какие-никакие водные процедуры привели Петю в чувство. Возвратившись в камеру, он принялся осматриваться, стараясь определить наиболее приемлемую линию поведения в новой среде.
– Меня зовут Денис, – представился мужчина, нары которого располагались напротив; он протянул свою узкую ладонь и после рукопожатия продолжил: – Я здесь старожил, парюсь уже три недели.
– Я Петя, – отрекомендовался новобранец, а затем сразу перешёл к разведке ситуации: – А что, три недели – это для данной камеры большой срок?
– Да уж немалый, – взялся вслух размышлять Денис. – Это камера для пересыльных, потому долго народ здесь не задерживается: большинство спустя неделю-другую отправляется дальше по этапу на восточные просторы нашей бескрайней Родины. Ну, а некоторым везёт меньше – остаются в харьковской земле навечно.
– Что Вы имеете в виду?
– Начнём с того, что не все арестанты молоды и здоровы, как мы с тобой, – Денис, который с виду был немного старше Пети, как-то вполне органично перешёл на «ты». – Люди постарше часто не выдерживают здешних условий: это сейчас стало попрохладнее, а когда я только сюда поступил, – здесь было настоящее пекло и, считай, каждый день у кого-то от перегрева хватало то сердце, то голову, то почки, то ещё что-то. Многие из подверженных таким приступам больше в камеру не возвращались.
Пётр удивился: если нынешнюю жаркую и удушливую атмосферу считать более щадящей, то что же тогда было раньше? Но спросил о другом:
– А куда же девались те, кто не вернулся?
– Об этом нам не докладывают, – пошутил Денис, – но думаю, что большинство из них уже отдали Богу душу.
– Какой ужас, – пробормотал Пётр.
– Это ещё цветочки – для больных людей, может, и лучше умереть быстро, чем после длительных мучений в тюрьмах да лагерях.
– А что же ягодки? – перепуганно спросил Петя.
– Ягодки постигли твоего соседа, которого сегодня ночью забрали с вещами на выход. Кстати, подвигайся на его место, пока никто не занял, – предложил Денис.
– Но ведь он может вернуться…
– Не может: оттуда ещё ни один не возвращался.
– Откуда?
– С того света.
– Как?! – опешил Пётр.
– Очень просто. Опять же, о своих действиях НКВД нам не отчитывается, но благодаря «тюремному телеграфу» – перестукиванию – все прекрасно знают, что забранных из камеры ночью – расстреливают.
– Без суда?
– И даже без следствия, – цинично отрезал Денис, – идёт война, и с потенциальными врагами и предателями, то есть с нами, – не цацкаются.
– А многих вот так забирают?.. Ночью?..
– Не больше пяти человек за ночь.
– И как часто?
– Охранник приходит почти каждую ночь, в разное время, будит всех подряд и спрашивает фамилии. Найдя нужного арестанта, уводит его с вещами на выход, а затем, через время, если смертник не один, – повторяет процедуру примерно с того места, где остановился.
– А кого расстреливают? Уголовников? Политических? Обвиняемых по какой-то статье? – лихорадочно перебирал варианты Петя.
– Никакой логики в выборе жертв пока не наблюдается, – констатировал Денис, – поэтому, как только охранник открывает дверь, все просыпаются, и пока он не уйдёт, считай, никто не спит: все лежат, как на иголках, и ждут приговора. Даже я, по прошествии длительного времени, не могу к этому привыкнуть. Но ты постарайся поспать хотя бы до и после прихода охранника, иначе за несколько дней изойдёшь на нет.
…
Когда наступила ночь, разволновавшийся Пётр, несмотря на успокаивающие наставления Дениса и других сокамерников, так и не смог заснуть. Как и большинство узников, он всю ночь не сомкнул глаз, пребывая в отвратительном состоянии ожидания своей участи. На этот раз охранник делал обход камеры против часовой стрелки, и за ночь увёл «с вещами на выход» четырёх человек. Так что Пете, находившемуся практически в конце его пути, пришлось дожидаться окончания процедуры, практически, до самого утра.
1926 год, май. Томаковка. Петя и Шурочка отмечают Пасху.
Начало второго дня Пасхальных праздников было посвящено общению родственников. Сначала Данил Шабля повёл своих домочадцев в гости к брату Дмитрию, потом обе семьи заявились ко второму брату Ивану, а к обеду все вместе собрались у Данила. Встречаясь, и взрослые, и дети христосовались: снова и снова сообщали друг другу о воскрешении Христа, целовались, обнимались и желали всего наилучшего. Семьи обменивались крещёными пасхами, куличами и яйцами, а заканчивалось всё праздничными застольями, разговорами и детскими играми.
Трапеза взрослых и игры детей были в самом разгаре, когда во дворе залаяла собака. Мария соскочила со стула и выглянула в окно.
– Петя, Шура пришла! – сообщила она сыну, – иди встречай гостью!
Парнишка тут же бросил игру и кинулся к двери.
– Стой! Оденься хотя бы, – еле удержала его Мария, быстро натянула на плечи кофту и одела кепку, – да не забудь с Шурой похристосоваться. Вот, угости девочку освящённой пасхой и яичками, – добавила женщина, протягивая мальчику пакет.
– Хорошо, – на ходу бросил парнишка и выбежал из дома.
– Кто там? – спросил Данил у жены.
– Невеста Петина пришла – Шура Кудинова, – снисходительно улыбаясь и обводя счастливым взглядом присутствующих, ответила Мария.
– Так позови её в дом, пусть покушает и поиграет с детьми, – предложил хозяин.
– Нет, это лишнее, – заверила супруга, – пусть сами решают, что им делать: у них сейчас первая чистая детская любовь, и им компания не нужна.
Сидящие за столом усмехнулись, а Иван, смеясь, спел куплет из шуточной украинской песенки:
Фраїр, який фраїр
З малої дитини:
Мав чотири роки,
Мав чотири роки –
Ходив до дівчини!
(Фраер, какой фраер
Малый наш ребёнок
И в четыре года,
И в четыре года
Любит он девчонок!*)
Подвыпившие мужчины одобрительно загоготали, а жена Дмитрия Меланья тихонько прокомментировала:
– Это очень хорошо, что дети дружат: они научатся общаться и ценить друг друга; детская влюбленность со временем пройдёт, а добрые отношения и опыт останутся.
Тем временем Петя выскочил на улицу.
– Шура, Шурочка! Христос Воскрес! – тоненьким голоском проговорил он, подходя к девочке.
Мальчишка не знал, какие действия следует предпринять дальше, а потому, неотрывно глядя на Шурино личико, как бы кружил возле неё, подходя то справа, то слева.
– Воистину Воскрес! – стараясь выглядеть солидно, ответила девчушка.
Она была почти на год младше Пети, но ничуть не сомневалась в том, что нужно делать дальше. Шура смело подошла к мальчику и, подражая действиям взрослых, стала целовать паренька. Тот с радостью откликнулся.
– Мама передала вам гостинец и велела поздравить с Пасхой, – сказала малышка, протягивая корзинку с яствами.
– Спасибо, Шурочка; моя мама тоже дала для вас пасху и крашеные яйца, – ответил Петя и показал собранный мамой пакет, – давай я пойду отнесу твою корзинку, а потом мы пойдём погуляем на площадку?
– Нет, сегодня все ходят друг к другу в гости, – авторитетно заявила девочка. – Я к тебе уже пришла, теперь пошли ко мне. Мама сказала, что хочет угостить нас обоих праздничным обедом.
– Хорошо, Шурочка. Я сейчас.
Мальчуган понёс в дом корзинку.
– Мама, тётя Таня передала нам гостинец и поздравляет с Пасхой.
– Спасибо, – поблагодарила Мария, выложила продукты на стол и тут же разрезала пасочку на ломтики. Попробовав небольшой отвалившийся кусочек, она причмокнула, а затем, направляясь ко входной двери, добавила: – Пойду-ка я тоже поздравлю Шурочку с праздником.
– Мама, мама, – затараторил малец, увиваясь за женщиной, – а можно я схожу к Шурочке; тётя Таня меня приглашает и она хочет угостить нас с Шурой обедом.
– Ну, раз тётя Таня приглашает, то конечно, можно. Да не забудь сказать «Христос Воскрес!» и похристосоваться с тётей Таней и дядей Игорем. Поздравишь их от нашей семьи с Пасхой.
– Ура! – подпрыгнул от радости Петя.
– Шурочка! Христос Воскрес! – обратилась Мария, подойдя к девочке.
– Воистину Воскрес! – ответила та.
Они поцеловались. При этом женщине пришлось изрядно согнуться.
– Всего тебе наилучшего. И передавай всей вашей семье поздравления с Воскрешением Господним, – укладывая пакет и колечко колбасы в корзинку, промолвила Мария, – скажешь маме, что её пасха мне очень понравилась.
– Передам, – заверила Шура.
Дети пошли к калитке. Петя, как джентльмен, нёс корзинку. Он пропустил девочку вперёд. А выйдя на дорогу, взял её за руку.
– Ты вчера ходила в церковь? – поинтересовался мальчишка.
– Да, мы ходили туда с мамой, папой и маленьким братиком Андрюшкой.
– А хор слышали?
– Да.
– В хоре поёт моя мама, – похвастался Петя.
– Моя бабушка тоже поёт, – отрезала Шура.
Петя несколько стушевался и замолчал. Он-то обращал внимание в первую очередь на свою маму, а других участников хора особо не рассматривал. Но некоторое время спустя какое-то внутреннее чутьё подсказало ему, что нужно продолжать разговор, и он поведал:
– А мы сегодня ходили к дяде Диме и дяде Ване, а потом они пришли к нам.
– Мы тоже ходили к тёте Люде и дяде Андрею, – в унисон заявила Шура.
– Когда ты пришла, я игрался с Колей, Ниной и Верой.
– Нина и Вера ещё маленькие, с ними не интересно, – заявила девочка с намёком на свой почтительный возраст, – а Коля уже большой.
– Шурочка, а мне больше нравится играть с тобой, – признался Петя, – ты хорошая и весёлая.
– Мне тоже нравится с тобой играть, – просто сказала девочка, а потом добавила: – И я тебя люблю.
– Я тебя тоже люблю, – по некоторому размышлению сообщил и Петя.
Дети вошли в Кудиновский двор. Тётя Таня хлопотала у кабыци – установленной среди двора плиты, которую протапливали чем придётся. В сковороде что-то жарилось, а на стоящем рядом грубо обтёсанном столе виднелись кастрюли, миски и тарелки с едой.
– А, Петя, заходи! – крикнула женщина, увидев гостей, – Христос Воскрес!
– Воистину Воскрес! – ответил мальчик, подходя ближе.
Шурина мама точно так же, как перед тем Мария, согнулась и трижды поцеловалась с парнишкой.
– Наша семья поздравляет вашу с Пасхой! – выполнил поручение матери Петя и передал корзинку женщине.
– А ещё тётя Маруся передала нам поздравление с Воскрешением Господним и сказала, что твоя пасха ей очень понравилась.
– Спасибо, спасибо! – поблагодарила хозяйка, – садитесь за стол.
Дети начали взбираться на лавку и усаживаться поближе друг к другу. Шура, на правах представителя принимающей стороны, взяла со стола два куска колбасы и один из них протянула другу:
– Вот попробуй колбасу: она очень вкусная.
Мальчик и девочка принялись жевать, уплетая лакомство без хлеба за обе щеки.
– Игорь, иди сюда! К нам гости пожаловали! – позвала Татьяна мужа, который как раз вышел из дома.
– Христос Воскрес, Петрик! – обратился тот к мальчику.
– Воистину Воскрес! – вылез из-за стола Петя.
Процедура христосования и поздравления повторилась снова, теперь уже в мужском исполнении. Затем Игорь прочитал молитву, провозгласил «Христос Воскрес», перекрестился и пригласил всех за стол. Он налил детям узвара, себе водки, а жене кагора.
– Ну хватит тебе суетиться, – призвал он к столу супругу, – иди садись и будем отмечать Воскрешение Господне!
– Сейчас, сейчас, – проговорила Татьяна, ставя на подставку казан. – А что это вы начали с колбасы? – смеясь, упрекнула она детей, – положено начинать со свячёных яичек и пасхи.
Она подбежала к малышам, положила им на тарелки эти соответствующие традициям яства. Те принялись их кушать, хотя и без особого рвения.
– Давайте выпьем за Великий Праздник Пасхи! Христос Воскрес! – провозгласил тост хозяин, которому не терпелось приступить к трапезе.
– Воистину воскрес! – ответили все, выпили каждый свой напиток и стали закусывать.
Справившиеся с яйцами и пасхой дети продолжили с удовольствием уминать колбасу, Игорь положил себе холодца, а Татьяна, бросив на ходу в рот ломтик окорока, снова побежала к кабыце.
– А вот и пирожки – с пылу, с жару! – сообщила она, ставя поднос посреди стола. – Петя, ты любишь пирожки?
– А с чем они? – уточнил мальчонка.
– С потрибкой.
Женщина разломила один пирожок и положила его на Петину тарелку. Тот взял половинку в руку, деловито рассмотрел и понюхал начинку. Резкие запахи шкварок, жареного лука, и картошки ударили в нос. Мальчик никогда не пробовал блюд с таким непривычным наполнением.
– Ну, тётя Таня, Вы с такой чепухой испекли пирожки! – констатировал парнишка.
– А с чем же ты любишь? – опешила Татьяна.
Игорь прыснул со смеху; его примеру последовала и Татьяна.
– Моя бабушка делает пирожки с мясом, с рисом и яйцами, с картошкой и с капустой, – не понимая, отчего смеются взрослые, пояснил свои пристрастия Петя.
– Ну что же, в следующий раз я исправлюсь и испеку пирожки, которые ты любишь, – заверила женщина, не в силах унять смех.
– Давайте выпьем за то, чтобы тёща всегда угождала зятю, – не переставая хохотать и вытирая выступившие слёзы, предложил Игорь.
С этого момента застолье пошло как по маслу. Оба ребёнка были в ударе и попеременно с солидным видом выдавали на-гора очередные «перлы». А вошедшие в раж взрослые находили поводы для веселья даже там, где их не было.
*(Перевод В. Шабли)
Украина, Харьков, 2006-2020 год.
