Алафей, посланник божий
Внезапно, кто-то из северян, вышедший из строя наполнить для себя и товарищей, свежей водой бурдюк, закричал что-то на своем языке, привлекая внимание. Жестом указал в сторону Борисфена. Внизу по течению были видны огни, много огней, что двигались в нашем направлении. «Факелы на боевых бусах! ― громко, заглушая шум водопада, торжествующе провозгласил Атаульф. ― Это ― готы». И уже, обращаясь к моему господину, изрек: «Твой посланник успел, Мезамир! Отец твой сегодня не осиротеет!». Через высокий борт громадной лодии ― я только весел по одной стороне насчитал два десятка, вдобавок высмотрел самострел-скорпион на корме, ловко перевалился офицер-гот. В черненных доспехах с серебряной насечкой, щитом за спиной, проваливаясь в мокром песке, побежал навстречу Атаульфу. Тот выдохнуд: «Алафей!», но сдержался и только выкинул руку в приветствии «Хайль!» Я еще мимоходом подумал: «Вот же дисциплина! Анты бы давно обнимались, целовались да плакали!». А эти, хоть по словам Атаульфа: «…с братом лет пять не виделись», лишь поздоровалось сдержанно.
«Ты прибыл очень быстро», ― сказал Атаульф брату. ― И солдат у тебя значительно больше, чем можно было ожидать».
Алафей, очень похожий на старшего, только выше на голову и шире в плечах, коротко бросил: «Гонца твоего мы на реке перехватили. А спешили не к тебе, Германарих отрядил нас вызволять из осады гарнизон в Устье. Там полно хунны. А также, сарматов, к этим безбородым бесам примкнувших… Да, поговаривают некоторые роды антов и кривичей тоже за хунной пошли».
В это момент взгляд Алафея упал на меня. И хоть я скромно стоял в сторонке, от Алафея не укрылось внимание, с которым я слушал его рассказ. «Ты знаешь наш язык? Ты ― кто?!» ― резко спросил меня Алафей.
«Мальчишка наполовину гот, ― успокоил брата Атаульф. ― Хоть и прислуживает самому Мезамиру. Но будет молчать, как трупы на поле.
…Ты ведь будешь молчать?» ― последний вопрос адресовался уже ко мне. Правая рука Атаульфа легла на рукоять спаты, и мне не оставалось ничего другого, как поспешно кивнуть.
Тем временем, готские солдаты-бродники из команды Алафея, принялись доставать из тайника присыпанные песком круглые, отполированные до блеска бревна. Проигнорировав предложение помощи со стороны наших антов-гребцов, вытолкали из реки головную лодию. Втащили ее на положенные в ряд круглые стволы и осторожно начали двигать речное судно вперед, минуя водопад по суше.
Я с любопытством наблюдал за их слаженной работой. Как только стволы, положенные впереди заканчивались, несколько готов поспешно устремлялись назад, передавая товарищам освободившиеся от груза оструганные деревья.
Хунна же словно испарилась. Но, в отличне от утренней росы, оставив в песке смердящие тела соплеменников. Наверное поэтому готы разбили лагерь ниже порога. Надо ли говорить, что наше посольство с удовольствием к ним присоединилось. После плотного ужина, за чашей вина, засиделись Атаульф с Алафеем, мой господин, пару офицеров-готов да и я, естественно.
«Вот темной ночью сидим возле огня, а я солнечным днем уже на Елисейские поля собрался, ― задумчиво произнес Атаульф, глядя на пляшущие языка пламени.
«Елисейские поля?», ― с интересом переспросил мой господин Мезамир, ― Где это?». Атаульф кивнул: «На другой стороне мира. Несколько лет тому, при странных обстоятельствах, мне довелось о них услышать. Рассказал ее кормчий из ромеев по имени Иннокентий. Он якобы лично знавал матроса, издалека видевшего Елисейские поля, именуемые также Счастливыми островами».
«Да? — с нетерпением поторопил Атаульфа Мезамир. как мальчишка любивший разные загадочные истории. — И что же он там увидел?».
«Ну, положим, находился он на достаточно приличном расстоянии от Елисейских полей, — продолжил гот Атаульф. — Матрос тот уверял, что хорошо рассмотрел счастливый остров Эйре, когда их торговую корбиту унесло штормом за Геркулесовы столбы в открытый океан и они полностью потеряли ориентировку.
…По словам того матроса, гранитный остров Эйре внезапно возникает среди воистину безграничных вод, и похож скорее на отвесный утес, высотой не менее ста локтей. Внутри острова, по слухам, расположена нескончаемая долина, полная вечнозеленых рощиц. Обитают там бессмертные души, не предавшие никого при жизни.
…Еще тот матрос разглядел над островом, как ему сначала показалось радугу, но когда корбита подошла поближе, то обнаружилось что это не радуга вовсе, но розово-голубая река, проистекающая прямо из небес. Даже издалека терзаемые жаждой моряки торговой корбиты почуяли запах пресной воды, о глотке которой мечтали уже который день. Именно в этот момент над кораблем внезапно пролился обильный дождик. Поспешно собрав воду, матросы корбиты возблагодарили Бога, спасшего их возле воистину счастливого острова Эйре».
«А что произошло дальше? — живо полюбопытствовал Мезамир. — Каким образом корабль вернулся домой?».
«На мачту корабля внезапно села маленькая красивая птаха, — помолчав, продолжил Атаульф. — И что-то начала не петь, но говорить по-птичьи. Потом поднялась и, покружившись в воздухе над кораблем, полетела в сторону встающего солнца. Капитан корбиты, человек набожный, все понял правильно и развернул корабль в том направлении. На четвертый день корбита была у берегов Франкии».
«Хорошая сказка, особенно в холодную ночь, — сонный Алафей, натягивая на себя солдатский плащ.— Кстати, а что сталось с тем матросом и набожным капитаном?».
«Сгинули в северных морях, — скупо проронил Атаульф. — Далеко от счастливого острова Эйре».
Данпарштадт. Военная ставка готов
…Утром мы распрощались со своими спасителями и отправились дальше по Борисфену. Я, разумеется, поведал своему господину о странном разговоре, услышанным, вернее, подслушанным накануне. Мезамир помрачнел: «Несколько антских родов, а с ними, поговаривают, часть угличей, то ли по своей воле, то ли по принуждению, ушла к хунне. Я думал, готы не доведаются. Ан, нет… прознали. Правду говорят старики: «Свинью в мешке не утаишь, она пердит и визжит». Теперь за перебежчиков мне отдуваться перед рексом доведется».
По пути, миновали еще несколько порогов. Сказался приобретенный опыт, анты-гребцы лодии провели быстро, вдоль берега, минуя предательские камни. Однако все это заняло еще два световых дня. Наконец, утром княжич, разглядев в тумане громадный темный остров внизу по течению, разбудил экипажи зычным окриком: «Подъем! Оправиться и заправиться! Должны выглядеть солдатами, а не бродниками! Идем в Данпартштадт!».
«Данпартштадт расположен на острове, называемом антами «Хортицей», ― к Мезамиру со своей лодии перешел Атаульф. ― Говорят, что получил он название от речки, впадающей в Борисфен. Настолько быстрой, что ее течение подобно движению хорта, маленького и юркого зверька. Но ты не обольщайся. Сам остров размером вовсе не с хорька. Скорее напоминает слона, боевого гиганта.
С нашей стороны выбраться на Хортицу практически невозможно. Ты сам увидишь высокие скалы, преградившие путь. За скалами ― глубокие балки, препятствующие броску конницы. Мы должны обойти остров справа, пристать к противоположной стороне, где высота острова ниже».
Хортица оказалась действительно большим островом, разделившим Данапр на две части. Я подсчитал, что длина острова составляет не менее восьми римских миль. Ширина ― приблизительно милю, полторы. Мы высадились с другой, покатой стороны острова, возле длинных причалов, у которых покачивалось не менее двух десятков боевых кораблей. Местная стража отсалютовала, завидев Атаульфа и мы, немедля двинулись в путь. Поначалу ехали вдоль пойменных лугов, голубевших изысканными ирисами. Затем начались луга ковыльные. Трава была высока, зелена, сочна. Ковыль тихо шелестел, порывы теплого ветерка поднимали на лугах своеобразные сине-желтые волны. Порхали бабочки, жужжали шмели. Идиллическая сцена усилилась, когда дорога незаметно зашла в кленовые и тополиные рощи. Сквозь деревья было видно, как на залитых солнцем лужайках резвятся зайцы, проносятся изящные косули. Было жарко, пахло влажной землей. Вода стояла в глубоких оврагах, скапливалась в углублениях каменистой почвы. С бело-синего неба то и дело камнем падали в болотистые озера черные коршуны, взлетая с трепыхающейся рыбой в когтях. Затем начались дубовые рощи.
…Когда сводный отряд въехал под сень дубов, стало неуютно, тревожно. Громадные деревья стояли практически без просвета, угрюмо и мрачно. Куда там твоей «стене щитов»! Неожиданно мы вышли к готской заставе. Впрочем, даже не заставе, но мастерски укрепленному лагерю, скопированному по образцу военных поселений Рима. Глубокий ров, что наполнялся водой из близлежащего озера, надежно перекрывал дорогу. За рвом ― земляной вал в два человеческих роста. Высоту рва увеличивали вбитые острые колья. Старые дубы, росшие в самом лагере, были «обезглавлены». Теперь они служили импровизированными площадками для стрелков.
Лагерь оказался совсем не маленький. Рассчитан не менее, чем на три-четыре сотни солдат. Сжатый болотами, лагерь был вытянут в длину и проезжая его я только дивился искусству готских инженеров. В военном поселении были даже катапульты, способные метать округлые камни за пределы крепостных укреплений. Калеча и убивая противника, который однозначно собьется в толпу, пытаясь завалить ветками ров перед крепостными воротами. То, что катапульты пристрелены на определенную дистанцию, в этом я даже не сомневался. Поразило другое. Возле метательных машин дежурила обслуга, хотя никакой видимой опасности не наблюдалось в помине. Готы были настолько дисциплинированны, что не повели глазом, даже когда мы проследовали мимо их машин. Несколько рядов казарм выходили широкими дверями прямо на дорогу, что шла от ворот по центру лагеря. Время, необходимое для того, чтобы солдаты заняли положенные места на стене, сокращалось до минимума.
Однако истинную силу готов я начал понимать только тогда, когда миновав первую заставу готов, мы подошли ко второй. Это было уже не добротное укрепление, но целый военный городок, где количество конюшен было явно числом не меньше количества казарм. «Здесь разместилась чуть ли не вся кавалерия Германариха, ― поделился со мной Мезамир. ― В седле у рекса около пяти-шести тысяч всадников».
Атаульф любезно предложил книяжичу совместную трапезу. Как я правильно понял офицер-посол, не хотел являться перед очами своего рекса на взмыленной лошади, голодный, во главе уставшего отряда. Коней расседлали, повели на водопой. Пока солдаты-повара суетились с блюдами, мы отправились осматривать конюшни. Готские лошади были крупны, приземисты, ухожены. Гладко лоснились бока, солдаты не жалея, ссыпали в специальные мешочки для кормежки овес. Мезамир полюбопытствовал: «Не дорогое ли это удовольствие, кормить целую конную армию овсом?». Атаульф не понял или сделал вид, что не понял. Проронил: «Война».
Снаружи раздались звуки кавалерийского горна. «Сигнал к трапезе, ― объявил Атаульф. ― Не гарантирую изысканных яств. Но одно точно: гость насытиться, как волк, загнавший оленя». Мезамир, уже знавший, что волк является одним из священных символов готов, принял сравнение как комплимент. Трапеза, начавшаяся с запеченной свинины и густого ячменного супа, закончившаяся темным вином из Ольвии и древлянским медом прошла в непринужденной, товарищеской обстановке. «Пора собираться! ― наконец заявил Атаульф, поднимаясь из-за стола. ― Если выступим сейчас, окажемся в ставке моего рекса еще до захода солнца».
Дальше дорога в ставку короля Германариха оказалась отнюдь не прямой в прямом понимании этого слова. Прорубленная в дубовой пуще она изгибалась, резко поворачивая из стороны в сторону через каждые сто шагов. Уловка для конницы, чтобы замедлить движение врага. Местность по сторонам на двести-триста локтей была тщательно расчищена от деревьев, вырублен кустарник. Не оставляя шансов схорониться ни вражеской разведке, ни коварным лучникам. Атаульф предупредил: «Нельзя покидать дорогу, чтобы выйти на обочину справить нужду. По сторонам ― волчьи ямы с вбитыми на дне кольями».
