— Простите, добрый вечер!
— Да, я вас слушаю. Вас что-нибудь тревожит?
— Я в первый раз увидел одобрение в глазах, а не седой упрек. В толпе минут так редок миг, когда глаза глазам понятны. Вы правда не обиделись?
— На что? Мне ясен ваш порыв. Кругом лишь злые лица, все устали. И вы устали, вижу, но взгляд сберег улыбку. Я не могла ведь не заметить этот луч в толпе минут, как вы сказали, в толпе сердитых глаз.
— А я уже не вижу их. Простите откровенность: вы слишком нежно смотрите на мир. Мне нравится, когда мы не теряем силы, способности любить и удивляться всему: автобусу с глазами фар, коляске с плачущим младенцем, фонарю… Но я ревную. Ваш взгляд охватывает всех, а я хочу быть автором и критиком, и доктором и пациентом сразу.
— Вы не скромны. Но, правды ради, ведь я же выбрала глаза с улыбкой светлой. И это были вы. Так разве мало?
— Нет, благодарен вам. Простите, что не выдержал и ревность выплеснул наружу.
— Ну, ладно. Я забуду. Скажите лучше, разве это видно и по глазам моим, что я люблю коляски, фонари и облака? Всегда казалось, что я внешне равнодушна, ведь никогда никто не мог читать в моих глазах ни слов, ни чувств. А вы?
— Я?… Я не знаю. Со мною это в первый раз. Простите за банальность выраженья, но вы, как муза, будите во мне поэта.
— Правда? Странно…
— Что странно?
— Что люди есть, которых будят мысли взгляда… Что ж, с добрым утром, будущий поэт! Но что ж, простите и прощайте. Давайте оборвем на этом наш молчаливый разговор. Мне выходить.
— Постойте! Может, встретимся?
— Зачем? И вы вернулись к прозе… Жаль. Нет, не хочу. Что будет дальше? Встреча? Одна, другая, а потом? Стихов в глазах надолго мне не хватит. Я лучше буду вспоминать тот вечер, когда в толпе людей, не слышащих ни звука, звучала музыка, когда глаза глазам стихи читали, и было все, как в сказке иль у Баха – без слов и песня, и слова…
