Не знаю, как мы тогда выкарабкались, как у нее хватило духа закончить работу – довести всё до конца. Поначалу было тяжело: я не ожидал, что она захочет остаться, не уедет домой. И не ожидал, что уже дома начнет срываться и вести себя откровенно странно, после стольких месяцев покоя.
Это произошло в один из отвратительнейших дней. Они все были такими: я маялся бездельем, дочь Мени мне уже надоела, сама Мени была слишком рыхлой, чтоб вообще думать о ней, рыбалка вызывала явный рвотный рефлекс, а охота – совсем не мое дело. В резервации было еще пару семей со скучающими женами в ожидании своих муже, беседы (и не только) с ними немного разбавляли мои дни, но радости и особого удовлетворения не приносили.
Она же всегда была на подъеме, светилась и бесконечно болтала о стройке, сидела до ночи за компьютером, моделируя очередные балку или проем. Иногда вскакивала из-за стола и, словно очнувшись ото сна, прибегала ко мне и начинала гладить и обнимать – вспоминала, что меня надо «почесать за ушком». Радовалась зарплате и мечтала, как мы вернемся домой и купим свой дом! Да, купим – ближайшее время она ничего не будет проектировать, а уж свой дом так точно! Я вяло поддакивал, жаловался на ноющий живот – организм не принимал местную воду и… вынужденное безделье.
Нет, конечно, поначалу я делал что-то дистанционно, но потом бросил это – денег же и так хватало, а парочка моих подружек-домохозяек уговорили меня, что мужчине иногда полезно отдохнуть и почувствовать себя в шкуре женщины, которая умеет расслабляться за счет своего мужа. Спорить я не стал.
В то утро я сидел на террасе с Джинтаной, тайкой – женой рыжего немца, который тут круглосуточно прокладывал какие-то дороги (где же они, Франк?) – мы мирно потягивали коктейли и болтали о чем-то на ломанном английском. Она периодически вставала, чтоб размять мне плечи или принести из холодильника льда.
Кажется, это была среда: у дома копошился садовник, а он всегда приходил по средам, Мени уехала на рынок за омаром, которого «я должен был поймать на рыбалке» …
— Мзунгу! Мистер! – это был Элвис. Глаз его был подбит, из губы сочилась кровь, голос сбивался и сам он дрожал, – Мистер… – еле дыша повторил он. Имя моё тут никому не давалось, и я вполне спокойно реагировал даже на пренебрежительное «мзунгу» – человек без кожи, – мадам, там… я не знаю, как это случилось… охранники… они не…
… они не были настоящими охранниками. А просто ребятами, которые решили поживиться и, возможно, выкрасть мою жену ради выкупа. «Отрубив» Элвиса, они выкинули его из машины – он божился, что запомнил, где это было: благо, дорогу от резервации до стройки он знал лучше любой навигационной системы, – и обещал нас туда отвезти.
Медлить нельзя было и мы, ангажировав водителя одной из соседок, бросились на поиски моей жены. В дороге Элвиса периодически тошнило – видимо, удар он получил не хилый, и мы останавливались раза три, чтоб он проблевался.
Когда мы добрались до места, где он очнулся, то обнаружили растерзанный джип, из которого вынесли всё, что только можно было вынести – даже попытались снять сидения! Но, думаю, оставили они их лишь потому, что продать их в том виде, в котором они были, – невозможно, а тратиться на химчистку (есть ли тут вообще химчистки?) они точно не собирались.
Следы крови на руле и сидении со стороны водителя меня не смущали – я уже знал их происхождение, но громадное бурое пятно на заднем сидении ввело меня в ступор. Мне показалось, что я на какой-то момент потерял сознание, но не упал, а остался стоять в бессознательном киселе. Думать о том, что я увижу, если найду ее, совсем не хотелось и я стал гнать эти мысли от себя.
Пока я стоял, покачиваясь у машины, Элвис и второй водитель обнаружили следы волочения и бросились в поисках по ним.
Я не сдвинулся с места, пока передо мной не вырос Элвис и не сообщил срывающимся голосом, что они ее нашли. В кювете. Ранена. Еще дышит.
Ноги подкосились, хотелось заорать – я даже не знал, почему. Я же даже не видел еще, в каком она состоянии, но уже сказанного мне было достаточно, чтоб понять – это не то, что я бы ей хоть когда-ниюудь желал.
Помню, как на ватных ногах дошел до нее – казалось, я иду целую вечность. Помню, как приехали врачи и погрузили ее на носилки, накрыв одеялом и закрепив ремнями, как лашинг-цепями фиксирующими ствол дерева к трейлеру. Помню ее запрокинутую голову, закрытые глаза и застывший искривленный судорогой рот.
— Нет! Так не должно было случиться! – заорал я неожиданно для самого себя и забился в истерике. Бросился было к носилкам, хотел обнять ее, но вдруг почувствовал, как что-то кольнуло меня в предплечье (оса?) – рядом стоял лишь врач. Я снова попытался протянуть руки к ней, но они перестали меня слушаться. Взглядом я проследил, как носилки исчезают в автомобиле, захлопывается дверь и потом только темнота…
***
Я хорошо запомнила эту дату. Нет, не в тот день, когда мне выбили челюсть, вывернули руки и исполосовали грудь ножом, выбросив потом в канаву. Я запомнила эту дату чуть позже, когда Африка осталась позади, когда он изо дня в день повторял, что сделает всё, чтоб я была в безопасности, что больше мне и нам ничего не угрожает, когда я стала верить ему и только ему.
Раз в неделю он отвозил меня к массажисту, который часами лил мне на голову теплое оливковое масло, водил по вискам тряпичными мешочками с какими-то травами и потом долго «снимал стресс».
По субботам мы ехали вместе за продуктами и раз в месяц он вез меня к парикмахеру.
Всё остальное время я сходила с ума от безделья и одиночества. Нет, конечно, я вылизывала свой розарий – я же так мечтала о нем в Африке! – высаживала клумбы, прореживала их, подсыпала щебенку на дорожки, стригла траву и просто читала. Затеивала генеральную уборку в доме от чердака до подвала. Лечила себя трудотерапией.
В одну из таких уборок я «переусердствовала», решив разобрать и перетрясти книжные полки, пропылесосить книги, отобрать те, которые стоило бы отдать в переплет.
Книг не так много, думаю я, и ставлю себе сроки пересмотреть и отсортировать их за два дня. Но я переоцениваю свои силы и недооцениваю своё любопытство. Дело движется очень медленно: я открываю каждую книгу, пролистываю все страницы, обнаружив заломы расправляю их, внимательно читаю дарственные надписи и застываю над ними, придумывая истории о том, как книга попала в руки дарителя и почему он выбрал именно ее, чтоб подарить «Верочке на долгую память. Гагры 1957 г.«. А потом представляю, как они гуляют у водопада влюбленных или девичьих слез. Держатся за руки и смотрят вперед, не решаясь взглянуть друг на друга…
«Илюше в честь дня рождения, с пожеланиями крепкого здоровья и хороших отметок. Бабушка и дедушка. Москва 1970″. И вот уже сорванец Илюша несется по коридору, размахивая «Робинзоном Крузо». Видит ли он в строчках лишь приключения или замечает, что главный герой оказывается искусственно вырванным из общества, помещенным в одиночество, поставленным лицом к лицу с природой? Понимает, что Робинзону предстоит повторить путь человечества в целом, найти себя в труде и им вылечиться от одиночества, в нем успокоиться?
И так день за днем, книга за книгой. Задуманное на день, растягивается на недели.
— Чем занималась сегодня?
— Чистила книжные полки – пылесосила их, вытянула парочку со старыми корешками – завези завтра в переплет.
— Конечно! Смотри, сильно не усердствуй – пыль тебе не полезна. Помнишь, как… – и он пускается в воспоминания, смеётся и пытается меня рассмешить, выпучивая глаза и пародируя мой кашель.
О меня любит. Я верю. Тогда еще верю.
Не знаю, какой чёрт меня дернул отодвинуть книжные полки и вытереть пыль за ними. Звук завалившейся книги, которая проскользнула в щель задней стенки, заставил меня пожадничать и полезть ее доставать! И я решила, что вычищу заодно и там, а еще приколочу гвоздем эту самую стенку. Вынув аккуратно все книги – ну, право, не ждать же пока он вернется домой и отодвинет этот шкаф, — сдвинув полку под углом сорок пять градусов, я дотянулась до «беглянки». Это оказалась записная книжка в кожаной обложке с вытесненным на ней золотом годом.
Была среда. Десятое.
Продолжение следует…
