Снилось ему, что владеет он трубкой с отравленными шипами и вроде бы продает ее, останавливая прохожих и расписывая достоинства оной. Заступил он дорогу и мамаше с коляской, где сидел полугодовалый младенец; мамаша сморозила что-то язвительное, и он в театральном негодовании дунул так, что шипы разлетелись тучей. Иные попадали, один вонзился малышу в щеку. Он – не малыш – нелепо заплясал, вскидывая ноги, чтобы отвлечь внимание от шипа; украдкой выдернул его, потрясенный младенец завыл, он же заторопился прочь и убежал далеко, плюнув на заработок. Через четыре квартала повернул назад, услышал дикий вой, уже не младенческий – родительский. Краем глаза увидел, как малыша несут в амбулаторию; ножка болталась.
Проснулся в холодном поту. Жена сочно храпела. Посидел на краю постели, перекурил; встал и задал корм животине, рассеянно промыл глаза и опрокинул стопку. Для кого-то день, может быть, и пропал, если выпил с утра, а для него – состоялся.
«Это ведь страшное злодеяние, — подумал он. – Мало ли, что во сне, спал-то я сам. Это вылезло из меня! Сон – такая же действительность, как бодрствование. Подсудно ли такое преступление? Чисто теоретически?»
Бригадир почесал в затылке. И тут же ударил себя по лбу: школьники! Вот и ответ. Дети. Он думал о них накануне. Ответ, конечно, половинчатый, он совершенно не объясняет, с чего это вдруг разверзлись адские бездны, откуда высунулось внутреннее чудовище бригадира. Чем ему досадили школьники? Вроде ничем. Обычная экскурсия, профориентация, знакомство с производством, выбор путевки в жизнь, соприкосновение с обыденным и скучным, но почетным трудом.
Животина пришла и принялась чесаться-ластиться.
— Отвянь, Бородуля, — рассеянно произнес бригадир и поскреб у нее за ухом желтым от никотина пальцем. Жена зачмокала всем подряд и повернулась на другой бок.
Сон побледнел, стал плоским и начал отъезжать в тот молочный туман, где скрывается архив сновидений. Бригадир оделся и вышел из дома.
Старенькая «лада» с грехом пополам довезла его до консервного завода. Бригадир заглянул сначала в администрацию.
— По соточке? – предложил зам.
— Давай, — не стал упрямиться тот, уже напрочь забыв про сон. Садиться не стал.
— К тебе сегодня детишки пожалуют, — сказал зам. – Поаккуратнее с ними.
— Помню. Чего вдруг церемонии?
— Так они дефективные. Из специнтерната.
— Слабоумные, что ли?
— Разные. Не семи пядей, конечно. Придется выбирать выражения.
— А зачем же их на завод? Что они тут забыли?
— Надо же чем-то занять, — пожал плечами зам.
— Мне никто не сказал, — засопел бригадир. – Я же не гувернантка-француженка.
— Теперь сказали. Возьми, зажуй.
Тот отмахнулся и вышел. У себя в кабинете надел чистый белый халат и белую пилотку. Немного подумав, распустил галстук и расстегнул ворот. За окном заурчал двигатель, и бригадир, выглянув, увидел экскурсионный автобус. Начали выходить школьники. Детвора как детвора, подумал бригадир. С виду и не скажешь, что того-с. Тем неприятнее и страшнее. Что-то съехало в бошках на миллиметр, и вот уже не совсем люди. Наука еще не умеет распознавать такие мелкие нарушения, но скоро насобачится, и ничего подобного уже не родится. Бригадир подумал, что смотрит на проросшие клубни, уже не пригодные в пищу. Вот если бы раньше сварить, то был бы толк. «Однако их выдрессировали», — с удовольствием оценил он, глядя на ровный строй. Он, как и многие, побаивался таких, неотличимых от нормальных. С одной стороны, ничего особенного не сделают – ну, скажут гадость, плюнут или бросят говном. Могут и голову проломить, но здесь им этого не позволят. А с другой – боязно прикоснуться, как к заразным. И как им объяснять? Они же умственно отсталые и не знают нужных слов.
— Не все, — успокоил бригадира тутор. – Есть просто отморозки.
Это было ясно по его виду. Тутор был так могуч, что на нем лопался спортивный костюм. «А сам-то ты из которых?» — подумал бригадир, глядя на его низкий лоб и лошадиную челюсть.
Тутор показал ему шокер.
— Не извольте беспокоиться.
— Тогда ведите их в приемник, — сказал бригадир. – Это правый ангар. Узнаете по запаху. Я сейчас приду.
Когда он явился, воспитанники уже вовсю глазели на скот. Там было на что посмотреть. Диковинные существа стояли в загоне так плотно, что могли лишь похрюкивать. Они были самой разной окраски, для которой не всегда имелось название. Условно чалые, гнедые, вороные и просто розовые, как поросята; в больших лепехах-пятнах и мелкую крапину, с наростами всех форм и консистенции; с прозрачной лапшой под рылами, как у Бородули; с неодинаковым числом глаз, ушей, голов и конечностей. Иные представляли собой просто гладкие округлые образования на коротких ножках, вообще без чего-либо прочего помимо входного и выходного отверстий. Другие, таких было мало, стояли на двух ногах, напоминая сужающиеся кверху бочонки. Все это общество издавало самые разные, но сугубо невразумительные звуки.
— Вот, ребята, это будущая колбаска и ветчинка, — доброжелательно сообщил бригадир, умышленно употребив уменьшительные суффиксы, потому что не знал, как обращаться с подобной публикой. – Любите ветчинку?
Воспитанники не ответили.
— Откуда у них ветчинка, — подал голос тутор. – Колбаска иногда бывает.
— Ну, пусть так. Короче говоря, вот это скот. Сюда его привозят из питомника. А в питомнике выращивают из негодных эмбрионов. Знаете, что это такое?
— Это когда аборт, — осмелел один.
— Молодец. Правильно. Но само собой из них такое не вырастет, нужна добавка. Специалисты добавляют особые вещества под названием «гены». Они знают, что такое гены? – спросил он у тутора.
— Кто ответит? – громко осведомился тот. – Одно взыскание долой.
— Это такая херня в крови, — послышался голос.
— Наряд на кухню, — отозвался тутор.
— Гены это такие штуки, из которых все развивается, — поспешил объяснить бригадир. – Если с ними непорядок, то ничего хорошего не получится. Поэтому когда беременность, сначала смотрят врачи. Если что-то не так, то делают аборт, это вы верно сказали.
— Вон ему чуть не сделали. – Долговязый пацан кивнул на какого-то мальца с перекошенным лицом и небольшим горбом. – Надо было сделать.
— Ты, сука! – Малец плюнул в него.
Тутор вынул шокер.
— Еще раз услышу, и оба обоссытесь прямо здесь.
— Вы вполне нормальные, — сказал бригадир. – Из вас еще выйдет толк. Аборт бывает только если уже ничего не попишешь. Ну и вот: доктора вводят в то, что не вышло у мамы с папой, другие гены. И получается очень полезная, экологически чистая еда. Это значит, что ее можно всем и в ней нет ничего вредного, в отличие от зарубежной, например, которой мы раньше питались. Вот ваши родители ели заграничное. Очень может быть, что именно поэтому вы не совсем здоровы.
— Наши только пили, не закусывали! – зареготал кто-то настолько маленький, что бригадир не сразу его разглядел.
— Еще хуже, — кивнул он. – Надо закусывать. Вот, кстати, закуска из этих свинок или кто они там тоже отличная. Ну, идемте посмотрим, как их забивают!
Посмотрели. Выяснилось, что это происходит быстро, с применением тока.
— Вот такого. – Тутор многозначительно помахал шокером.
— Это не больно, и они все равно ничего не соображают. Дальше у нас будут моечный и дезинфекционный цеха. Туда нам нельзя, там ходят в белых халатах и масках. Чтобы грязь не попала. Мы пойдем прямо на конвейер, где делают фарш.
Экскурсанты послушно потянулись за ним. Бригадир привел их в сверкающий чистотой зал, где стояли огромные стальные чаны. Конвейер брал начало в пропущенном дезинфекционном цехе, который был совмещен с разделочным. Того, что поступало в чаны, видно не было, зато из большущих кранов стремительно выползала розовая паста.
— Вот это уже почти колбаса, — удовлетворенно кивнул бригадир. – Можно кушать сырой. Но ее еще надо упаковать, добавить всякие вкусные вещества и другие, чтобы не портилась. Она может храниться веками. Вот, представьте, война. Мы будем жить под землей, может быть, тысячу лет. А колбаса свежая.
Тут один шкет протянул руку, зачерпнул фарша и набил им рот. Никто и оглянуться не успел.
— Я сейчас, — процедил тутор.
Схватив недоумка за руку, он поволок его прочь. Их проводили взглядами.
Бригадир посмотрел по сторонам.
— Быстро, — шепнул он. – Пока его нет. Давайте, живее!
Повторять не пришлось. К ползущей ленте метнулись десятки рук. Все произошло очень быстро. Тутор вернулся через две минуты, и все уже стояли смирно, даже не жуя. На губах и одежде не осталось ни крошки.
— Собственно, все, — сказал бригадир. – Но можно, конечно, посмотреть, как расфасовывают в банки.
— Вести себя не умеют, — возразил тутор. – Обойдутся. Ну-ка, хором поблагодарим нашего гида!
Раздался нестройный рев, в котором промелькнули блатные нотки.
Какой-то пацан вдруг шагнул к бригадиру.
— Возьмите меня к себе жить, — выпалил он и уставился немигающими глазами.
Тутор бросился к нему, сыпля проклятия. Дернул за руку.
— Извините. Это вечная история. Куда ни приведешь, кто-нибудь обязательно попросит. Я предупреждаю, наказываю, но как об стенку горох.
— Ничего, — отмахнулся бригадир и сел перед пацаном на корточки. – Извини, не могу. У меня уже есть. Забрал из питомника, Бородулей зовут. Все-таки своя кровинка. Мы заплатили, как выскоблились, и нам ее пометили чернилами, а потом отдали.
