Совершенно неожиданно и как всегда не вовремя, к нам в Берлин нагрянула моя двоюродная тётка Нора. Когда-то она руководила психиатрическим отделением какой-то Питерской клиники. Остановилась она у своего бывшего мужа Семёна. Тётя Нора принципиально не давала ему стариться спокойно и частенько радовала внезапными наездами. В этот раз тётка сразу же устроила мне взбучку по телефону, не стесняясь в выражениях:
– Куда ты смотришь? Он же долбанулся головой, когда падал со своего б-ского тренажёра. У него по утрам головокружения и частичная амнезия.
«Ну и что, – думала я, – он же старый, я и то всё забывать стала, хотя и помоложе»
Нора продолжала, не давая мне вставить ни словечка:
– Ему дали неправильную схему лечения. Ты что, сама не видишь, что у него острая форма, а не хроническая – я вежливо молчала – ты что, не понимаешь, что он погибает? – шипела она.
Дядя Сеня погибал как-то нетрадиционно. Он баловал себя хорошим виски и поднимался на свой одиннадцатый этаж принципиально пешком, да ещё и с нехилым рюкзаком на спине. Норовил ущипнуть за попу помощницу по хозяйству и медсестёр. Как-то, задумавшись, хлопнул по заду социальную работницу, члена медкомиссии. После чего та написала в своём заключении: «Руки крепкие, в помощи по дому не нуждается. Что же касается адекватности…» – в общем, затребовала аттест от психиатра. Ещё Семён любил поплясать в кафе «Käse», где дважды в неделю собирались такие же жизнерадостные живчики, как и он.
Итак, Нора велела мне завтра же везти её к Сениному психиатру для «разбора полётов». Признаюсь, я была даже слегка уязвлена, что дядя Сеня оказался в этом вопросе более продвинутым. У него уже был свой «душевный» врач, а у меня ещё нет. Хотя все мои берлинские знакомые единодушно утверждали, что, мол, интеллигентные люди просто обязаны ходить к психиатру. Да и вообще, пригодится, добавляли они, многозначительно подмигивая.
– Я покажу этому фельдшеру «кузькину мать», – бухтела Нора.
– Тётя Норочка, завтра я никак не могу. У моей Ленки недавно родились лысые котята (со сна я объяснялась путано и косноязычно) и они на завтра записались к ветеринару.
– Сами записались, сами пусть и едут, – перебила меня тётка, – а твоей Ленке пора уже детей рожать, а не котят. А если они лысые, тут никакой ветеринарный врач не поможет.
Спорить с Норой бессмысленно, как с еврейской мамой, это известно всей нашей родне. Утром, прихватив у Ленки клетку с лысыми уродцами, (посмотреть на них у меня не хватило духа), я послушно покатила к Норе.
– Тётя Нора, вас же всё равно без записи не пустят, – сделала я последнюю попытку укротить её пыл.
– Это тебя не пустят. А у нас, у врачей, существует такое понятие, как коллегиальность. Ты хоть слово такое слышала? – поинтересовалась она. Нора никогда не упускала случая намекнуть, что IQ у меня невысокий.
Доктор Левандовский, отвечающий за душевный комфорт дяди Сени, был поляком. Медицинское образование получил в Москве, поэтому пользовал и славян, и евреев, и немцев. В праксисе у него образовался эдакий клуб польско-российской дружбы. Славяне общались с евреями, выуживая у них полезную информацию в обмен на кулинарные рецепты. Редкие здесь немцы робко ютились в дальнем уголке. Заправляла всем медсестра Божена. Она уже давно работала у шефа и была хорошим физиономистом. Во всяком случае, безошибочно определяла, кто здесь «пан», а кто – «хер». По виду Божена была типичной старой девой – её выдавал позорный кукиш на голове, вместо хоть какой-никакой прически. Хотя, правда, добрые языки утверждают, что среди полек старых дев не бывает. Нора шепнула, чтобы я не тянула кота за хвост и просилась без очереди. Не успела я и рта раскрыть, как Боженка гаркнула – «Не можно!» И ткнула лиловым ноготком в табличку на стене, где на трёх языках доходчиво разъяснялось, что:
- Пациенты без страхового полиса не принимаются.
- Пациенты без предварительной записи не принимаются также.
- Полицейский участок – напротив.
Чтобы Нора видела, что я так быстро не сдаюсь, вяло промямлила:
– Но вот коллега же прилетела специально из Санкт-Петербурга по поводу их общего пациента…
– Да по мне хоть даже из Варшавы, не можно! – рявкнула Божена.
Наконец, не подозревая о Нориной засаде, из кабинета выбежал махонький дёрганый доктор в мини-халатике. Дужки очков комфортно расположились на его оттопыренных ушах. Впрочем, это вовсе не делало доктора смешным, и даже придавало ему своеобразный шарм. Нора кинулась к Левандовскому:
– Позвольте представиться, ваша коллега из Петербурга, доктор Шихман. Вы обязаны принять меня прямо сейчас. Это срочно. Spezialis cazus, – ввернула она для убедительности по латыни.
– Конечно, конечно, коллега, очень рад вас видеть. – Норка глянула на меня победоносно. – Вот сейчас только перекурю, если позволите, и – сейчас же.
Нора позволила. И на старуху бывает проруха…
Вернулся хитрюга в свой кабинет видимо с чёрного хода. Божена вызывала к нему всё новых пациентов и грозила Норе пальцем:
– Пани коллега, отойдите от кабинета. – и себе под нос, потише – чем евреистее, тем нахальнее, немцы без очереди не лезут.
Из кабинета доносился срывающийся на крик голос доведённого до отчаяния доктора.
– Вон из моего кабинета! А я сказал – нет! Это в Жмеринке вам выписывали, а я не выпишу. Принципиально.
Голоса бывшего жителя Жмеринки слышно не было, видимо, он был человеком культурным и говорил тихо. Ожидающие своей очереди пациенты оживились. Большая часть болела за доктора. Двое, бывшие земляки, возмущались:
– Шо, трудно выписать? Цену себе набивает. Человек сам знает, какое лекарство ему поможет.
Божена соблюдала нейтралитет.
– Вы что, ненормальный?! – взвизгнул напоследок доктор и, забыв про Нору, хлопнув дверью, вылетел наружу.
Норка страстно ухватила беднягу за грудки так, что на его халатике расстегнулись все пуговички:
– Это acuti forma, а не diutinal forma. Неужели вы не видите? Да какой же вы врач после этого?
Нора упёрлась своим мощным бюстом доктору в ключицы. Дядя Сеня всегда говорил, что имея такой бюст, можно вообще не работать. Доктор Левандовский в начале струсил, потом подышал по специальной системе, расслабился, и успокоился:
– Коллега, имейте же совесть, отпустите. Как это не можете ждать? Вы же здесь не одна. Поглядите, вон Зигмунд Фрейд ждёт. Тоже, в сущности, коллега, – он кивнул в сторону немецкой кучки, – вот и Наполеон ждёт, – развернулся он к молодому типу в вязаном треухе, – вон, посол португальский – вообще первое время ждать не хотел, грозился прервать со мной дипломатические отношения. А сейчас ничего, привык, в шахматы с г-ном Спасским играет. Ну и что, что вы уезжаете? Миклухо-Маклай тоже уезжает, в Новую Гвинею.
Чокнутый Маклай с расстрёпанной бородой и расстёгнутой ширинкой, полулёжа в кресле, задумчиво поглаживал двумя пальцами прильнувших друг к другу котят. Наших котят! Превозмогая страх и брезгливость, я осторожно отлепила от его живота два горячих розово-серых замшевых тельца, два крошечных существа с крысиными хвостиками и мордочками сфинксов, намереваясь вернуть их к родне в клетку.
– Это мои поросята, – осторожно пожимая им лапки, заявил Маклай – они вырастут и будут давать молоко.
Видя, что переговоры о решении участи дяди Сени начались, я подхватила клетку и заторопилась к ветеринару. Тот глянул в блокнот и показал мне, что у него заявлено пять котят, а я привезла четырёх. Спросить дочь напрямую, сколько штук этого «добра» она мне доверила, я не решилась. Позвонила Божене, но автоответчик сообщил, что праксис до понедельника закрыт.
Вечером поехала попрощаться с тёткой:
– Ну как, тётя Нора, дожали вы доктора, одумался коллега? – подколола я её. – Да куда он денется, возле машины я его подловила. Он меня на своей машине к Семёну домой и довёз. Милейший мужчина, душка! Насчёт терапии мы с ним пришли к консенсусу. В понедельник заберёшь новые рецепты.
Боженка узнала меня сразу и протянула рецепт зелёного цвета, то есть приватный. Я еле разобрала корявые загогулины: «Уважаемая коллега, рад был с Вами познакомиться. Остаюсь при мнении, что ваша форма нервного расстройства не тяжёлая, а поэтому Вам вполне достаточно нюхать на ночь валерианку и пить травяной чай с мёдом. И не нервничайте по пустякам.
С приветом, д-р Левандовский». – «Сам ты «с приветом», обиделась я за Нору».
– Ну что, пани коллега, слава Богу уехала? – снимая со стойки рецепции фотографию в рамочке, спросила меня Божена. И тут же засюсюкала, разглядывая изображение:
– А кого мама больше всех любит? Крысеньку? А что мамуля крысеньке купила? Ремешочек для прогулочки.
Я скосила глаза на рамку и увидела на снимке нашего лысого страшилку с розовым бантиком на шейке. У малыша очень смешно оттопырились ушки, прямо как у доктора, показалось мне.
Я глянула на медсестру грозно:
– Не думает же пани Божена, что я пришла из-за этой писульки? – я помахала рецептом перед её носом, – мы от вас такого не ожидали. Во-первых, это не Крыся, – хотя по правде говоря, имя зверушке очень подходило, – это – Сташек. Во-вторых, мы уже сообщили о его пропаже. Все документы, отпечатки лап, родословная и справки о прививках – у нас. Если дойдёт до суда, Миклухо-Маклай согласен выступить свидетелем. Он всё видел. Стоит Сташек четыреста пятьдесят евро – это лучший экземпляр. Очевидно, вы в этом разбираетесь. Вы же заметили, какие у него ушки? –Божена покраснела. «Уж не влюблена ли она в доктора, догадалась я» – Так что, если желаете стать ему хорошей мамочкой за эту сумму… В противном случае – я указала на пункт №3 на стене, о соседях – полицейских.
Р.S. На спектакль Виктюка я попала случайно, и хоть билеты были дорогие, но удовольствие того стоило. В антракте, в сопровождении хитроглазой дамы в лисьей горжетке, в которых любят щеголять польки, прогуливался по фойе д-р Левандовский. С ним то и дело здоровались, кивали издалека и раскланивались.
– Это все – мои пациенты. – Объяснял он своей спутнице.
– Как? Вот эти все-все действительно – психи?! – удивилась она.
– Да, – подтвердил доктор, – остальные тоже, просто они у других психиатров наблюдаются.
