***
Здание, в котором размещались патанатомия и судмедэкспертиза, было единственным двухэтажным строением в больничном дворе центра нейрохирургии. По обыкновению, оно располагалось вдалеке от современных корпусов.
Зуглов остановился у широкого крыльца, заметив, как к нему спешит озабоченная Кира Коноводова. Поздоровавшись, пахнущая чем-то цитрусовым, свежим и нестерпимым, как утренний секс начмед взяла его под руку:
— У меня новые сведения о наших санитарах и лаборантах… Вам это будет очень интересно, мне кажется. Только, давайте поговорим здесь…
— Так, может… — предложил Зуглов, — зайдем сюда, к вашей заведующей? Я как раз к ней собирался.
Он посмотрел в послушные, беличьи глазки Киры, оценил идеальное каре с осветленными перьями: «Интересно, что приготовила мне эта, похожая на колибри, мегера… Да, такая будет рыть. И нароет своему шефу на голову. Ну, а мне от того и польза…»
— Я у нее недавно была, — замялась начмед. — Давайте лучше здесь. Вот, присядем на эту лавочку…
Они сели в тени под каштанами. Коноводова продолжила:
— Дело в том… вчера один неравнодушный человек рассказал мне, что он видел за день до того, как умерла санитарка тетя Дуся и пропал наш подработчик Гриша.
«Ну вот, опер. Твой хаоспилот исправно рулит. Сейчас будет сливать…» — подумал Зуглов и сказал, изображая тревогу:
— Я весь внимание. Только, если строго процессуально, вы будете обязаны раскрыть мне имя неравнодушного. Вы же понимаете?
— Конечно, конечно… — заверила Кира. — Вы сейчас послушайте. Это может вообще изменить ваши планы. Так вот. Наша простушка тетя Дуся, царство ей небесное, не так проста была на деле. Мой человек видел своими глазами, как она собирала кровь из банок электроотсосов в пяти операционных себе в отдельную посуду вместо того, чтобы сдавать на уничтожение. Но молчал до последнего времени…
Теперь Зуглов перестал внутренне ухмыляться пронырливости маленькой начмедши, и по-настоящему заинтересовался:
— Во-первых, нафига ей была человечья кровь, бабусе? Во-вторых, почему тот до сих пор молчал? В-третьих, зачем сейчас вам сознался? Что-то вам явно здесь чудится… или интерес есть?
— Сейчас… — собралась Коноводова. — Кровью она разводила остатки из пищеблока и этим всем подкармливала собак, что живут за зданием. Чтобы больше унести своим свиньям, я думаю… Может, колдовала, Бог его знает… Человек этот молчал до поры, потому что тетя Дуся сама имела на него компромат. После ее смерти он решился всё рассказать, и теперь — самое главное!
— Еще что-то? — недоуменно промычал Зуглов.
— Да… В день перед смертью, как рассказал мой шпион, она не сразу отнесла удаленные опухоли, кровь, части мозгов и ту злополучную кисту. Человек видел стоящий открытым контейнер, тетю Дусю и Гришу рядом с ним. При нем она руками без перчаток отложила часть биоматериала в свой целлофановый пакет, потом велела парню отнести наш пакет в лабораторию. Вот так. Налицо факт грубого нарушения санэпидемических и протвопаразитарных канонов. Я уже про моральные не говорю.
«И как мне это поможет?.. Чтоб найти парня и вообще связать смерти на рабочих местах за это время?..» — спрашивал себя Зуглов. Коноводова придвинулась ближе, заговорила вполголоса:
— Дело в том, мой симпатичный опер… что ни пациент по своим симптомам болезни, ни внешний вид того образования, которое удалил из его мозга Беция не укладываются в клиническую картину эхинококковой кисты. Представьте. Всё было не так, как в классике. Атипично и фантастически сложно объяснимо, наконец. Наш бедный, рукастый и мудрый Ираклий Соломонович это знал.
— То есть… — потрогал кобуру Зуглов, — удалено у странного больного нечто… чего раньше никто не видел. Нарушены все правила и приказы. Половина больницы может заразиться мозговой инфекцией, и не только ей… Начались странные смерти и пропажи. А ваша сумасшедшая, сердобольная бабка просто так могла выйти во двор и кусок этого самого собачкам скормить? Так вашему Беции, простите за грубость, — амбец.
— Фактически — так, — Коноводова поёжилась от жестких выводов опера. — Он ждал результат из лаборатории, а пока предварительно поставил этот диагноз. Не знаю, как вы свяжете факты для следствия, а мне теперь нужно закрывать на карантин и пятую операционную и, возможно, эту лабораторию. Будет зависеть от того, что вы там сегодня обнаружите. Может, и там халатность? Да я почти не сомневаюсь… Ираклию пока не говорила, пусть спокойно закончит оперировать. Потом…
***
Они расстались, договорившись встретиться в кабинете Беции после того, как Зуглов проведет следствие в лаборатории. Прикидывая, какие вопросы задать, старший опер открыл дубовую дверь старого здания. Взвизгнули петли и нахлынул запах.
Въевшийся в эти пропитанные бренностью мира стены запах формалина Зуглов перестал замечать давно. Бывая в моргах по работе, он уже не просил, как раньше, душистой мази под нос при входе в секционный зал. Живое его пугало и отвращало больше. Хотя и среди сущего нашлось бы не многое, что по-настоящему смогло бы ошеломить или озадачить. Похожая на степенную крысу, ветхая завлабораторией предстала перед опером в двояковыпуклых специальных линзах. Зуглову подумалось: «Через её стёкла можно узреть лунные кратеры… Что, интересно, эта моль могла в свой старинный мелкоскоп увидеть?..»
Оказалось, заведующая видит всё и еще чуть. В Зуглове же она чувствовала угрозу, поэтому стала вываливать на опера анатомические и паразитологические термины, не дожидаясь его вопросов.
Понял он для себя из этого потока только одно — удаленная киста на самом деле была не эхинококковая. Внешне — да, а внутри оказались скопления таких сколексов и финн, что даже завлабораторией за свою пятидесятилетнюю практику ни разу не видела. Где их мог набраться летчик испытатель? При чем они росли на глазах прямо под окуляром микроскопа, и пожилой женщине пришлось повозиться, чтобы не перезаражать всю лабораторию. Но Зуглова интересовало больше, от чего умерла на рабочем месте молодая лаборантка, и в каком виде был принесенный из операционной контейнер.
— Лаборантка Света… — напряглась заведующая, — что ж… там на вскрытии разрыв аневризмы, ничего криминального, хотя, могла с ней еще десяток лет прожить. Скачок давления на гормональном всплеске, знаете… эти молодые особы так бывают чувствительны.
— Ну, допустим, еще один несчастный случай, но вы ведь тоже не верите в совпадения? Как и моё начальство, впрочем… А контейнер? Где он сейчас, кстати?
— У нас все биологические отходы такого рода увозит специальная служба, как они точно называются, я уточню завтра, потому что, конечно, не помню… Операционный материал исследуется в патологоанатомическом отделении и только потом подлежит уничтожению. Из операционной приносят санитары в морг.
— А потом заразу сжигаете, конечно?
— По идее должна сжигаться, да. Или отдельно захораниваться на специальном участке на кладбище. Пока эту службу дождешься… — она закашлялась, отхлебнула остывшего чаю из старинной кружки. — Периодически подобные отходы мы подкладываем в трупы, которые пойдут на кремацию. Так что все страхи, что у вас в урне прах не совсем вашего дедушки, не беспочвенны, к сожалению. Ну, целую ногу, конечно, вряд ли засунут, но фрагменты кишок, например, легко. Отдельных законов про это нет, есть только всякие санэпидприказы. Контролируют вывоз санитары и лаборанты, отмечают в журналах утилизации. Собирают такие отходы в одноразовые жёлтые пакеты и жёлтые контейнеры, маркируются, как «Отходы класса «Б»».
Зуглову начали надоедать эти лекции и извороты, он вспомнил странности тети Дуси, а инфа про прах подняла в нем старую волну внутреннего сарказма по поводу всего этого раздолбай-катаклизма. Опер поднялся с давно зреющим намерением осмотреть кое-что на месте:
— Ну! Пойдемте, мамаша, как говорится, в закрома. Без обид. Я хочу осмотреть эти два трупа и помещение, где хранятся контейнеры этого класса.
Через минуту двое парней в синих костюмах, дыша перегаром, лязгали отпираемыми засовами и скрипели вращающимися колесами на толстых железных дверях.
В заставленном бутылями и склянками с притертыми крышками холодном помещении на одной из полок заведующая показала Зуглову желтый контейнер с буквой «Б».
Из холодильника, послушный рукам санитаров, выехал из стальной ячейки сизый труп кормилицы собак тети Дуси, рядом подкатилось на носилках второе тело не в меру чувствительной лаборантки Светы с роковой аневризмой. Зуглов не мог не обратить внимания на раздутые у обоих животы, еле сдерживаемые грубыми швами после вскрытия.
Завлабораторией остановилась рядом с ними, глядя и недоумевая, от чего это необъяснимое произошло в холодильнике. Уже подходя к контейнеру, Зуглов боковым зрением увидел, что началось в секционном зале.
Швы на животе тети Дуси стали медленно распускаться. Наружу из живота, глядя вокруг глазами-присосками и шевеля крючьями на концах полезли плоские черви огромных размеров. Один из них впился в шов на трупе Светы и, разорвав его вмиг, высвободил из живота еще десяток пятиглазых сколексов. Заведующая, сев просто на кафельный пол и двигая в ужасе вставной челюстью, была замечена одним из них.
Отбросив мгновенно астрономические очки и прижавшись крючьями к ее глазу, пульсирующая голова пила содержимое глазного яблока, подрагивая и урча.
Опер выдернул из кобуры черный, ласково легший в руку «Удав», стал стрелять по животам трупов, поднимая фонтаны черной крови, обрывки кожи и морщинистые фрагменты хрипящих сколексов. Но новые головы лезли, скользко тянули к нему свои, растущие на глазах, крючья.
Зуглов попятился в комнату, где на полке стоял желтый контейнер. Обернувшись, он увидел, что вся комната, от пола до потолка заполняется вылезающими из контейнера пузырями с серой слизью. Он стал палить по ним без разбора. Послышался стон. Один или два бутыля оглушительно рванули. В лицо Зуглову полыхнуло, заволокло дымом и обожгло огненной, смрадной каруселью пожара.
Ни он, ни корчившаяся в пламени вместе с ползучим клубком завлабораторией уже не могли видеть, как прорывается сквозь чад и пламя прибежавший на дым Ираклий Соломонович. Как падает на него горящая балка, а маленькая начмед в респираторе, окатив себя водой и скуля от натуги, вытаскивает вместе с пожарными из горящего морга своего шефа.
Вечером Кира и заклеенный пластырями, перевязанный бинтами Ираклий стояли у окна кабинета, глядя, как догорает старинное, двухэтажное здание морга. Она пододвинулась под него, поместившись вся под руку, чувствуя, как он хрипло дышит.
Кира подняла глаза, и они встретились с призывом. Растаяло былое, вместо него всплыли институтские воспоминания о горячечных ночах. Потянулись губы, чтобы случился долгий, неожиданный для обоих, поцелуй. Она почувствовала, что ее начинает знобить, положила обе руки ему на грудь, и глядя в зрачки и на заострившийся нос, стала опускаться на колени.
Ираклий Соломонович стоял с закрытыми глазами, стонал и гладил слегка подпаленное каре. Кожа и кость на его лбу расходились, пропуская из глубины черепа нечто.
