1924 год, март. Томаковка. Кулинар.
Едва проснувшись и открыв глаза, Петя понял, что на кухне происходит что-то интересное: его нос тут же уловил приятные съедобные запахи, а это бывает, когда бабушка готовит что-нибудь вкусненькое. Не мешкая, парнишка соскочил с кровати, быстро напялил штаны и рубашку, а затем прожогом бросился на кухню.
– Бабушка, что ты делаешь? – выпалил он с порога.
– Доброе утро, внучек! – спустя пару секунд улыбнулась в ответ Ирина.
Она выжидающе поглядывала на мальчишку, всем своим видом как бы предлагая ему ответить на приветствие, и в то же время продолжая работать белыми от муки руками.
– Доброе утро, бабушка! – не очень громко воскликнул Петя, а затем всё-таки возвратился к главному интересовавшему его вопросу, – чем это так вкусно пахнет?
– Вкусно пахнет ванилью и корицей, – разъяснила женщина. – Хочешь понюхать?
– Да!
Парнишка подбежал ближе и ухватился за бабушкин фартук. Ирина отряхнула руки, обтёрла их тряпкой, а затем взяла с полки одну из банок и показала внуку:
– Это корица, понюхай.
Она открыла крышку и поднесла банку к Петиному лицу. Тот уткнулся носом в ёмкость и с деловым видом начал втягивать в себя воздух.
– Хорошо пахнет! – с видом знатока констатировал он.
– А это ваниль, – продолжала научать Ирина, проделывая аналогичные операции с другой банкой.
Мальчик повторил процедуру обнюхивания, а затем с растерянным видом спросил:
– Так они что – разные?
– Кто? – не поняла Ирина.
– Банки, – пояснил свой вопрос Петя.
Наконец до женщины стал доходить смысл вопроса.
– Банки-то одинаковые, а вот приправы внутри банок – разные и по-разному пахнут, – растолковала она малышу его ощущения.
До этого момента Петя даже не подозревал о существовании специальных веществ для придания запаха, а тем более, что они по-разному пахнут. Теперь эта часть его восприятия действительности обрела осязаемые черты, и ребёнок немедленно пошёл дальше по пути познания мира:
– А что такое приправы? – продолжил мальчишка своё обычное осыпание взрослых вопросами.
– Это такие сушёные травки или вещества, которые хорошо пахнут или вкусные. Их добавляют в разные блюда.
– А почему ты добавляешь приправы в банки, а не в блюда? – не унимался Петя.
– Да нет, в банках приправы просто хранятся, а добавляют их в пищевые блюда, то есть в еду, – в борщ, котлеты, булочки, чтобы они были вкуснее и лучше пахли.
– А сейчас ты во что будешь их добавлять?
– Я уже добавила и корицу, и ваниль в тесто, – заверила Ирина, – чувствуешь?
Женщина пододвинула тесто к краю стола, у которого стоял внук, и тот, разместив нос поближе к упругому, покрытому белой мучной пылью куску, попытался распознать в нём уже знакомые запахи.
– Да, чувствую, – оценил свои ощущения Петя, – а зачем тебе тесто?
– Из теста я хочу сделать булочки, шанежки и куличи.
– Я тоже хочу делать булочки! – безапелляционно заявил мальчик.
– Тогда давай ты поможешь мне месить и раскатывать тесто, а я из него буду лепить и печь разные вкусные штуки! – предложила Ирина.
– Давай!
Бабушка водрузила внука на дебелый стул, стоящий у торца стола, с таким расчётом, чтобы тому было удобно обращаться с тестом, а затем оторвала ему небольшой комок.
– Я буду вымешивать свой кусок, а ты – свой: вместе мы быстрее справимся, – заверила она. – Смотри, как я делаю, и повторяй за мной.
Малыш, поглядывая на наставницу, с азартом принялся теребить тесто. Он выпачкался в муку буквально с ног до головы. Бабушка же только посмеивалась да подбадривала внука, сама энергично меся тесто и приговаривая:
«Тесто мнём, мнём, мнём!
Тесто жмём, жмём, жмём!
Для Петюши мы из теста
Много булок испечём!»
Через некоторое время Петя принялся вторить Ирине, проговаривая прибаутку вместе с ней. Наконец тесто было готово.
– Здорово мы с тобой потрудились, – подвела итог работе женщина, – но сильно устали. Правда?.. Фух!
Театральным жестом она вытерла пот со лба тыльной стороной ладони, а внук сразу же, как попугай, повторил её движения.
– Да, устали… Фух! – подтвердил он.
– Тогда давай отдохнём.
На стул, служащий Пете подставкой, бабушка водрузила небольшой чурбан и усадила на него мальчишку, заодно обтирая полотенцем его лицо от муки. Потом сама села на табуретку и вместе с внуком принялась декламировать очередной стишок:
«Мы устали и вспотели:
Так работать мы хотели!
А теперь передохнём –
Посидим и попоём!»
Несколько раз повторив четверостишие, и убедившись, что парнишка твёрдо его запомнил, Ирина перешла к следующему номеру программы:
– Ну что же, стишок рассказали, а теперь – споём, как и сказано в стишке.
Она расправила плечи и затянула свою любимую песню:
«Дивлюсь я на небо – та й думку гадаю:
Чому я не сокіл, чому не літаю?
Чому мені, Боже, ти крила не дав?
Я б землю покинув і в небо злітав».
Голос у Ирины был красивый и глубокий. Пела она вдохновенно, так что Петя заслушался. Под конец он попытался подпевать, но пока это у него получалось плохо.
– Ничего – ещё научишься! – успокоила бабушка. – А теперь давай лепить из теста булочки, шанежки и куличи. Ты что будешь формовать?
– Куличи!
– Ну, давай ты – раскатывай тесто, а я стану лепить куличи, – предложила женщина, подавая внуку небольшую качалку.
– Нет, я хочу лепить куличи! – запротестовал мальчишка.
– Хорошо, – согласилась Ирина, – сначала вдвоём раскатываем тесто, а потом – лепим куличи.
– Ладно, – пошёл на компромисс мальчонка.
Команда из внука и бабушки снова взялась за работу, параллельно рассказывая потешку:
«Лепим мы куличи,
Круглые как личико!
А достанем из печи
Вкусные куличики!»
Ирина умело и быстро расправлялась с тестом, заодно поддерживая энтузиазм малыша и убеждая его в том, что это именно он сделал такие красивые куличи, а бабушка только немного их подправила.
Почувствовав, что мальчишка достиг эмоционального пика, она аккуратно успокоила его, переключив внимание на заскучавшие в углу игрушки. А сама, сунув лист со стряпнёй в духовку, взялась за чистку картошки.
…
К торжественной раздаче свежеиспечённых булочных изделий были созваны все домашние. Огромное блюдо с выпечкой стояло посреди стола. И конечно же, «гвоздём программы» были самые красивые и самые вкусные куличи, вылепленные новоявленным «кулинаром».
И мама, и папа, и бабушка на все лады расхваливали Петины куличи, восторгаясь их румяной корочкой и диковинной, похожей на сказочных зверюшек, формой.
А сам «мастер» только улыбался. Он не мог ответить на похвалы, поскольку за обе щеки уплетал произведения собственного – в этом он не сомневался – поварского искусства.
1941 год, сентябрь. Железнодорожная станция в украинской степи. Чудесное спасение.
На небольшой железнодорожной станции, куда прибыли арестанты, царила страшная суматоха. Тут и там виднелись воронки от взрывов бомб. Однако железнодорожное полотно не было повреждено. А на путях, как прикорнувший на солнышке сказочный Змей-Горыныч, стоял паровоз с несколькими практически целыми вагонами. Платформа была оцеплена вооружёнными военными. Большинство вагонов пребывали в запечатанном состоянии. Но три последних всё ещё находились в стадии укомплектования. Один из них почти под завязку был заполнен людьми, в другой загружали какие-то ящики, а третий казался пустым.
Руководил процессом погрузки капитан НКВД; именно он определял степень ценности грузов и первоочерёдности их отправления.
Толпы народа, кто с узлами, кто с чемоданами, а кто и с малышами на руках пытались попасть в состав, отправляющийся на восток. Люди то группами, то поодиночке подходили к капитану, кто плача и причитая, кто крича, а кто и по-деловому объясняя необходимость своей эвакуации. Офицер принимал решения быстро и сразу же давал указания подчинённым по их выполнению.
– Товарищ капитан госбезопасности, разрешите обратиться? Сержант госбезопасности Ароськин, – отдавая честь, молодой службист вытянулся в струнку перед старшим по званию.
– Обращайтесь, – ответил капитан, оценивающе взглянув на коллегу.
– Группа заключённых в количестве 83 человек прибыла этапом на станцию для дальнейшего препровождения вглубь страны. В процессе этапирования погибло при налётах немецких самолётов и было расстреляно по законам военного времени за саботаж 46 заключённых. Убиты врагом также один сержант НКВД и двое военнослужащих, приставленных для охраны.
– Документы! – сухо произнёс капитан госбезопасности.
Ароськин сначала опешил, а секунду спустя принялся лихорадочно рыться в своей сумке. Найдя наконец необходимые бумаги, он протянул их капитану. Тот пробежался по содержимому и так же сухо отчеканил:
– Ваши документы!
Снова сконфузившись, сержант достал теперь уже из нагрудного кармана своё удостоверение. Старший по званию внимательно изучил корочку, взглянул на грязных, ободранных политических и уголовников, оглянулся по сторонам, не слышат ли его посторонние, а затем тихо спросил:
– Какие у Вас указания относительно заключённых?
– Приказано продвигаться по направлению к Гуляйполю любыми доступными средствами. Пытаться организовать отправку арестантов железнодорожным транспортом на юго-восток. По ходу следования выполнять распоряжения старших по званию сотрудников районных, городских или армейских отделов НКВД.
Капитан госбезопасности ещё раз оценивающе посмотрел на толпу измученных, израненных зеков, которые, воспользовавшись моментом, последовали примеру своих охранников и тоже сели на раскалённую землю. Некоторые не смогли удержаться и распластались на ней в надежде хоть таким образом немного восстановить заканчивающиеся силы либо прикорнуть.
– Вот что я тебе скажу, сержант, – проговорил организатор станционного движения, – поезд забит до отказа. Пустой вагон забронирован для заполнения по пути следования. Так что места в вагонах для твоих подопечных нет. Придётся вам и дальше идти пешком. И выступать нужно немедленно: немцы в двух местах прорвали нашу оборону и могут быть здесь в ближайшее время.
– Но у нас практически нет продовольствия, заканчиваются патроны. Добрая половина людей либо ранены при налётах, либо крайне измучены тяжёлой дорогой. Мы не спали уже больше суток! По дороге произошло несколько случаев, когда толпа выходила из-под контроля и мне с трудом удалось навести порядок.
– Отставить разговоры! – капитан резко повысил голос. – Немного патронов и продуктов я тебе дам, – он выдержал паузу, а затем перешёл на еле слышный рычащий бас. – Но допускать захват врагов народа немцами мы не можем – слишком лакомый материал для их диверсионных групп, – жёсткий взгляд представителя госбезопасности приобрёл какой-то ледяной оттенок. – Поэтому приказываю: не мешкая, вместе с моими людьми отобрать здоровых, способных продолжать пеший переход заключённых. А всех раненных и больных – расстрелять.
Ароськин на несколько секунд остолбенел. Затем на его лице отразилась растерянность.
– Ладно, я сам всё организую, – сказал капитан, видя нерешительность коллеги. – А вы, сержант госбезопасности, вместе с младшим сержантом Ивановым подойдите пока к предпоследнему вагону и получите 100 патронов и ящик печенья. – Он подозвал несколько своих людей и дал им распоряжения. Затем вручил взятые у сержанта документы на заключённых ефрейтору.
Один из НКВД-истов пошёл вместе с Ароськиным к железнодорожному составу, трое побежали в здание станции, а остальные во главе с капитаном направились в сторону группы этапируемых.
Увидев приближение людей в форме, арестанты попытались подняться с земли и выстроиться в некое подобие шеренги. Тем временем вернувшиеся из здания особисты водрузили невдалеке от места мероприятия стол и стул. Ефрейтор разложил на столе документы, сел и приготовился к процедуре учёта.
– Граждане заключённые! – громко отчеканил капитан госбезопасности, – сейчас организованно, по одному, соблюдая порядок в строю, каждый должен подойти к ефрейтору и назвать свою фамилию. Затем все здоровые, способные идти, проходят направо и строятся возле здания станции в колонну по два для немедленного отправления пешим порядком в распоряжение Гуляйпольского отдела НКВД. Все больные, раненые, не способные самостоятельно продолжать движение, идут налево и строятся возле последнего вагона. Они будут погружены в него и отправлены до Гуляйполя поездом, – капитан повернулся к стоящему рядом помощнику: – Младший лейтенант, приступить к формированию групп!
– Называем фамилию; здоровые – направо, больные – налево! – продублировал указания начальства младший лейтенант, указывая единственным, имеющимся у особистов, пистолетом-пулемётом Шпагина на ближайший к столу край шеренги, – Подходим! Быстрее!
Процесс перегруппировки шёл достаточно бойко. Услышав фамилию подошедшего, ефрейтор быстро что-то отмечал в бумагах, а стоящие по краям стола солдаты, держа винтовки наготове, то словом, то прикладом подгоняли замешкавшихся.
Пётр быстро оценил ситуацию. Для него она складывалась неплохо. Дело в том, что во время одного из налётов очередь немецкого истребителя прошла совсем рядом, слегка оцарапав кожу на ноге. Существенного вреда здоровью ранение не нанесло, но ногу пришлось перевязать тряпкой и теперь пропитанная кровью повязка давала ему полное право причислить себя к группе больных и добраться до Гуляйполя поездом. Обрадованный перспективой отдыха в вагоне, он принялся безмятежно рассматривать всё вокруг. Когда стала приближаться его очередь, внимание невольно сосредоточилось на процедуре отбора.
– Следующий! – ефрейтор слегка повернул голову и чуть повысил голос, – фамилия!
– Сиренко! – отозвался очередной заключённый, подходя к столу.
Ефрейтор провёл пальцем по листу.
– Есть такой, – подтвердил он. – Если здоров, – иди направо, если болен – налево. – При этих словах Сиренко сделал робкий шаг влево, а стоящий с этой стороны НКВД-ист слегка подтолкнул его прикладом в направлении группы, находящейся с левой стороны.
– Быстрей! – деловито дополнил особист своё действие не слишком громкой голосовой командой.
Что-то знакомое почувствовалось Петру в этой сцене. Какие-то отзвуки забытых эмоций, как шорох опадающих листьев, тихо прошуршали в измученном мозгу и тут же исчезли. Он попытался поймать их, понять, откуда они взялись, но тщетно. Тогда парень взялся внимательнее изучать обстановку, всматриваться в фигурантов процесса… И наконец вспомнил…
Это было в соседнем селе Катёщино лет пять назад. В тот раз Пётр во главе группы томаковских ребят прибыл в этот населённый пункт на день рождения Люды, пожалуй, самой красивой девушки из тех, кого он знал. Хлопцы и девчата пришли с подарком, патефоном и цветами. Однако местным парням это не понравилось. Назревал конфликт. И тут Пётр предложил разрешить проблему полюбовно: если самый сильный парень из Катёщино перетянет его хотя бы одной рукой – он вместе со своими друзьями уйдёт, а если нет – останется праздновать вместе со всеми, и инцидент будет считаться исчерпанным. Так и сделали… В результате общего празднования парни из соседних населённых пунктов надолго стали лучшими друзьями, а Люда – подругой Петра.
Так вот, среди Катёщинских парней был тогда щупленький хлопчик. Он учился в Томаковской школе, но был младше на пару лет. И хотя узнать его в бравом сотруднике НКВД было теперь сложновато, но это был именно он: как раз его специфические характерные движения и оригинальный тембр голоса пробудили в мозгу Петра далёкие воспоминания. Небольшое усилие – и сознание извлекло из своих анналов имя знакомого – Андрей.
– Следующий! – голос ефрейтора донёсся до охваченного воспоминаниями Петра будто бы из космоса, а легонький толчок стоящего за спиной товарища вывел из состояния задумчивости.
– Фамилия! – продолжил ефрейтор.
– Шабля! – сообщил на ходу Пётр и остановился у стола, ожидая следующей команды.
Боковым зрением он заметил, что Андрей начал переминаться с ноги на ногу, в результате чего переместился немного вперёд, и таким образом оказался совсем рядом. Пётр взглянул на знакомого и натолкнулся на жёсткие, колючие глаза.
– Имеется, – констатировал ефрейтор. – Если здоров – направо, болен – налево.
Пётр хотел было сделать шаг влево, но в этот момент Андрей как-то неловко потянулся и его винтовка, стоящая прикладом на земле, штыком перегородила прямой путь. Чтобы обойти преграду, Пётр оглянулся и попытался сделать шаг влево-назад. Но не успел. Сильнейший удар приклада обрушился на его плечо, отбросив на несколько метров вправо.
– Смотри куда идёшь! – Андрей разразился громкими проклятиями и матами. Он подбежал к распластавшемуся на земле Петру, пнул его носком, продолжая кричать, наклонился и потянул за одежду, как бы желая заставить побыстрее подняться. – Вправо! – шёпотом-скороговоркой выпалил Андрей, когда его лицо очутилось недалеко от Петиного уха. А Пётр даже и не понял, действительно ли из уст знакомого вырвалось это слово, или ему это только показалось, и товарищ просто неловко фыркнул. – Вставай, сволочь! – громко закричал Андрей и ещё раз толкнул подымающегося Петра прикладом вправо. И снова Пётр оказался на земле. А знакомый почти сразу же снова разразился отборным русским матом.
Петя никак не мог постичь происходящего. Поднимаясь с земли, он лихорадочно соображал, что делать.
«Почему Андрей вдруг напал на меня? Неужели затаил обиду за тот день рождения Люды? Или дело в другом?» – чреда вопросов молнией пронеслась в голове Петра.
Вставая, он в мгновенье ока припомнил те моменты, когда сталкивался с Андреем: пожалуй, тот относился к нему довольно хорошо. Пару раз Пётр даже подозревал, что втайне Андрей воспринимает его как кумира. Такая догадка тогда льстила самолюбию преуспевающего на всех жизненных фронтах Пети. Но что случилось теперь?!
«А возможно, Андрей действительно произнёс то слово-призрак «Вправо!»? Если да, то всё становится на свои места – он всеми средствами пытается направить меня именно в правую сторону, – мысленно анализировал Пётр. Он отряхнул пыль с одежды, посмотрел на Андрея: тот еле заметным движением глаз и головы указал на группу, собирающуюся справа. Когда Петя сделал решительный шаг в правую сторону, в глазах Андрея он заметил знакомое, хотя и подзабытое выражение тихого восхищения, смешанного с радостью.
Как ни трудно было осознавать, что впереди очередной, ещё более изнурительный этап, что он, в конце концов, сам выбрал этот путь, отказался от возможности ехать поездом, Пётр не стал скулить и жалеть себя. Решение было принято, и он приступил к его выполнению.
– Граждане заключённые, в колонну по два стройся! – после завершения группировки, раздачи провианта и срочного оформления минимального количества документов, сержант госбезопасности Ароськин давал вводную своей существенно поредевшей группе. – Ускоренным шагом… марш!
Слово «ускоренным» явно было лишним, ведь выполнить данную часть команды люди не могли в принципе. Это понимал и сам сержант. Но если благодаря этому слову группа придёт к месту назначения хотя бы на 5 минут быстрее, он будет, как истукан, повторять и повторять его: ведь если немцы прорвали оборону, то счёт сейчас идёт на минуты.
Двинулись в путь. Ароськин внутренне подстегнул себя, ускорил шаг, своим примером пытаясь вдохновить подопечных. На ходу он закрыл глаза и перед мысленным взором тут же проступили очертания капитана госбезопасности, дающего последние указания:
«В случае угрозы попадания в плен приказываю всех этапируемых расстрелять».
Сержант не был уверен, сможет ли он выполнить последнюю, только ему известную, часть приказа высокопоставленного офицера НКВД.
Первая пара километров была почти пройдена, когда со стороны станции до этапа донеслись несколько винтовочных залпов. Это сработала жестокая логика войны – тратить бесценное место в вагонах на больных зэков было непозволительной роскошью. А тем более нельзя было оставлять врагов народа живыми. Ведь предатели Родины и двурушники могут тут же переметнуться к врагу.
Шедшие в колонне заключённые переглянулись.
– Спасибо за жизнь, Андрей, – еле слышно проговорил Пётр.
На его глазах проступили слёзы, но он взял себя в руки и зашагал с ещё большим упорством.
Продолжение следует…
