На Брокене[1] свирепствовал буран. Валящий с ночного неба снег бурлил, будто зелье в гигантском ведьминском котле. Ветер выл, причитал и жаловался стонущим соснам на свою бродяжью долю. Мохнатые лапы елей мотались, будто взвихренные юбки водящих хоровод ведьм. Полная луна лила серебряные слезы, но их потоки не могли сдержать буйство стихии. Да и стихии ли? Недаром Брокен испокон веку считается странным, иным местом. Собирались там нечисть на Вальпургиеву ночь или нет — но что-то слишком осмысленное, живое слышалось сейчас в стенаниях ветра и гомоне вековых деревьев…
А затем все разом стихло. Ветер унялся, наметенный снег засиял колкими искрами. Резко усилился мороз, и потрескивания леденеющей древесной коры каким-то образом слились в тонкий младенческий плач.
***
Господин Якоб Фрост[2] занимался очень подходящим его фамилии делом: держал лавку с мороженым.
Лавка с пузатыми стеклянными витринами-морозильниками не принадлежала к популярному в Берлине бренду italienisches Eis[3], но и без него служила центром притяжения для всего Райникендорфа[4]. По весне, как только солнце начинало пригревать по-настоящему, а росшие на площади перед лавкой липы густо зеленели, под деревьями раскрывались веселые уличные зонтики и расставлялись столики, стулья и лавочки, которые быстро заполнялись посетителями.
Мороженое у господина Фроста было не только изумительным на вкус, но и удивительно медленно таяло, даже в самый зной долго сохраняя какую-то особую, мягкую прохладу. Посетители иногда судачили об этом. Взрослые рассуждали об экологически чистых ингредиентах (оптимисты) или о необычайно вредных пищевых добавках (скептики); дети же ничуть не удивлялись: ведь если у мороженщика, помимо фамилии, еще и белая борода и нос картошкой, как у Санты, — то чего уж удивляться, что с холодом он на «ты»?
Сам Фрост не спешил делиться секретами мастерства. Во-первых, потому, что, несмотря на располагающую внешность, разговорчивостью не отличался, а во-вторых — потому что откровенничать ему было не с кем: мороженщик, несмотря на солидный возраст, был безнадежно холост и в качестве единственного компаньона держал огромного белоснежного кота по кличке Макс. Тот, будучи парнем компанейским, частенько спускался из хозяйской квартиры в лавку и горделиво рассматривал покупателей своими разноцветными глазами: золотым и зеленым, что, несомненно, еще прибавляло заведению популярности.
Лавка Фроста оставалась открытой до поздней осени. Когда же спрос на мороженое естественным образом сменялся интересом к выпечке, глинтвейну и оскаленным тыквам, он закрывал свое заведение, а позже, ближе к Рождеству, и вовсе уезжал на каникулы. За Максом в это время присматривала его соседка — госпожа Хитц[5]. На самом деле, их сменилось даже две: пожилую госпожу Хитц Фрост знал лет тридцать — с тех самых пор, как поселился в квартире напротив. Отношения сложились самые добрососедские, так что появившийся со временем Макс очень скоро начал считать обе квартиры своей законной территорией и бывал в каждой из них поочередно по собственному изволению.
Молодая фрау Хитц появилась года два назад. В то лето, как и во все предыдущие, соседка Фроста отправилась на какой-то оздоровительный курорт. Вернулась с него, однако, неожиданно быстро, в компании молодой женщины, пшенично-рыжей, с синими глазами и задорным смехом, как оказалось, ее племянницы. Сама пожилая дама выглядела по возвращении торжественной, загадочной и словно погруженной в какие-то размышления. А после почему-то довольно быстро угасла, словно истаявшая восковая свечка. Племянница же, Кати, осталась жить в квартире тетушки.
Фрост поначалу не решался спросить у Кати насчет Макса, да и вообще решил, что блужданиям вольнолюбивого кота пришел конец. Ничуть не бывало! К новой соседке Макс зачастил едва ли не больше, чем к прежней. Кати, в свою очередь, осталась от него в полном восторге, а ближе к Рождеству даже сама предложила свои услуги в качестве кото-няньки.
Так и случилось, что уже вторые Рождественские каникулы Макс встречал у нее.
Год за годом Фрост сообщал тогда еще пожилой фрау Хитц, что уезжает в гости к сестре в Альгой[6]. Не нарушил этой традиции и после ее ухода, хотя Кати ни о чем не спрашивала. Повторяемые из года в год названия местности ложились гладко и без запинки, хотя каждый год это был едва ли не единственный случай, когда обычно честный и законопослушный мороженщик открыто и сознательно лгал.
Путь его действительно лежал в горы — но отнюдь не баварские.
Гарц — самый северный горный массив в Германии с центром на горе Брокен, не был, откровенно говоря, лучшим выбором для зимних каникул. Штормовые ветра и туман, лежащий на горных склонах более трехсот дней в году — вот чем встречал Брокен приезжих. Правда, в погожие дни смягчался, являл туристам необычайной красоты тропинки для пеших прогулок, канатный фуникулер, узкоколейку, по которой пыхтели старинные паровозы, и возможность обозреть с вершины территорию, приблизительно равную Швейцарии.
Впрочем, милости древней горы Фроста не особо привлекали. А что привлекало — он и сам толком не мог бы сказать. Просто в какой-то момент лет двадцать назад начал испытывать странное чувство пустоты. Оно регулярно появлялось под конец октября и не отпускало до самого нового года, а то и дольше. От него не спасали ни развлечения, ни работа, ни общение. Со временем Фрост понял, что тянет его именно в дорогу, и списал неприятные ощущения на утомление после напряженного рабочего времени летом и необходимость сменить обстановку. Но и путешествия облегчения не принесли, пока однажды Фрост не наткнулся в каком-то журнале на описание турбазы в горах Саксонии-Анхальта.
Глянув на фотографии лысой вершины Брокена, Фрост едва не вскрикнул от осознания: туда. Если где и заполнится его пустота, то только там.
Опомнился, принялся сам себя отговаривать. Он отнюдь не любитель экстрима, а местечко, мягко говоря, неприветливое, особенно по зиме. Если так уж захотелось подышать снегом, так других курортов хватает, как раз для таких степенных и неспешных, как он.
Убил две зимы на Баварию и швейцарские Альпы. Едва не взвыл от ощущения, что все невообразимые красоты тех мест казались блестящими конфетными обертками, из которых безжалостно вытряхнули вкусное содержимое.
Пережил еще одно лето, а осенью решился-таки забронировать номер на турбазе «Брокен».
С тех пор это стало его постоянным зимним маршрутом: веселый зеленый Фликсбус[7] за пять с лишним часов доставлял его в городок Вернигероде (над городом гордо возвышался старинный замок, в который Фрост тоже несколько раз заглядывал), а оттуда — еще около часа поездом все выше в горы. Сойдя на конечной станции, оставалось подняться еще на пару десятков метров и оказаться в гостеприимных комнатах турбазы в деревенском стиле, которые за столько лет стали уже почти родными.
Две недели Фрост проводил, угощаясь глинтвейном, слушая вой ветра, перелистывая местные журналы или прогуливаясь, если погода в кои-то веки радовала. Со стороны это было мало похоже на удачный отдых, но уезжал он всякий раз, полностью избавившись от странного противного чувства, отдохнувшим и даже будто бы помолодевшим. Энергии Брокена хватало на год, а после все начиналось сначала…
В этом году дела задержали его позже обыкновенного, и ощущение, что он пропускает что-то крайне важное и безнадежно куда-то опаздывает, переросло всякие границы. В результате, только двадцать второго декабря препоручив заботы о Максе Кати, Фрост едва ли не бегом выскочил из дому и широким шагом устремился мимо турецких кофеен, фотостудии, продуктового и салона красоты ко входу в метро. Странное нетерпение возрастало, казалось, с каждым шагом и каждой оставленной позади станцией, так, что на платформу, с которой отправлялся автобус, мороженщик прибыл почти за час до отправления. Огляделся. Поежился от несильного, но пронизывающего северного ветра. Думал было зайти в здание вокзала за кофе… Но так и остался, словно боялся, что автобус по какому-то недоразумению уедет без него.
Со временем на платформе начал собираться народ: две девушки с лыжным снаряжением особого внимания Фроста не привлекли, а вот третий попутчик…
Мороженщик поспешно отвернулся, чтобы не показалось, что он невежливо пялится, хотя внешность у парня и правда была незаурядной. Очень высокий, худой как жердь, одет, несмотря на холод, в тонкую осеннюю куртку, и к тому же альбинос. Фрост осторожно покосился, проверяя: да, так и есть, не краска и не дань очередной странной моде. Волосы незнакомца — длинные, тонкие, встрепанные, наводящие почему-то на мысли о снежном буране, брови и ресницы совершенно белые, глаза розовые, как у домашней крысы. Крыс Фрост не любил и потому сразу почувствовал к парню смутную антипатию, смешанную, однако, с каким-то странным, болезненным интересом. Побороть его все не удавалось, и мороженщик, хоть и ворча на себя, продолжал изредка поглядывать на будущего попутчика.
Тот внимание к себе если и замечал, то виду не подавал: лениво бродил по платформе, смотрел что-то в телефоне, курил новомодную электронную сигарету, временами укутываясь облаком белого дыма с вишневым ароматом…
А после вдруг каким-то образом оказался прямо напротив Фроста и кивнул ему: приветливо, будто старому знакомому. Мороженщик смутился, поспешно отвернулся: как неудобно-то! Значит, его взгляды все же не остались незамеченными!..
К счастью, подали автобус.
Альбинос забился куда-то в хвост, но мороженщику все казалось, что и оттуда за ним продолжают наблюдать.
Оставалось надеяться, что странный попутчик едет к кому-то в Вернигероде. Не в горы же собрался — без теплой одежды, с полупустым рюкзаком за плечами!
Надежды Фроста, однако, не оправдались. В Вернигероде альбинос уверенно добрался вслед за ним до вокзала, с которого начиналась узкоколейка, и развалился на красном кожаном сиденье в историчном паровозе неподалеку от мороженщика.
Поглядывать и неприметно улыбаться так и не перестал.
Фрост нервничал все больше. Что, если парень — опасный псих или сбежавший преступник, а он своим невольным любопытством пробудил его безумие?
Почти час поездки мороженщик высидел как на иголках, из вагончика по прибытии выскочил как ошпаренный, поднялся до хостела, забрал у парня-администратора ключи и поспешил запереться в отведенном ему номере. Вот ведь незадача! Судя по тому, что жить тут больше негде, альбинос станет его соседом, и, судя по пустоте хостела, — единственным.
Прошло часа два, прежде чем Фрост решил, что прятаться глупо. В конце концов, если он побеспокоил парня своими гляделками, то можно извиниться. А если альбинос сам начнет нарываться, так, поди, правопорядок никто не отменял, и полиция при случае даже сюда доберется.
Очевидно, альбиноса посетили примерно такие же мысли. Во всяком случае, войдя в бар-ресторан хостела, Фрост сразу его приметил: тот сидел в углу с кружкой глинтвейна.
«Ждал», — почему-то подумалось Фросту, но он отогнал докучливую мысль и занял свое излюбленное место за столиком у окна.
Официантка принесла заказ и чуть позже поставила перед ним исходящую душистым паром кружку.
Фрост пригубил глинтвейн — и тут взгляд его снова уперся в розовые глаза незнакомца. Тот пялился уже совершенно в открытую, нахально и будто с усмешкой, явно желая обратить на себя внимание.
Нет, это надо решить раз и навсегда! Хочет внимания — так получит!
Фрост решительно поднялся со своего места и подошел к столику, за которым восседал альбинос.
— Вы преследовать меня вздумали? — вместо приветствия грозно произнес он. — Должен напомнить, что это карается по закону, и если вы думаете, что здесь, на Брокене, нет службы безопасности, то вы глубоко ошибаетесь. Если я случайно задел ваши чувства на вокзале в Берлине — прошу прощения. Но и это вас не оправдывает. Не знаю, что вам могло от меня понадобиться, но эти ваши гляделки совершенно…
— А не хотел бы узнать?
Мороженщик, так и не закончившей гневной тирады, даже слегка подавился воздухом: во-первых, из-за полной невозмутимости незнакомца, во-вторых, из-за совершенно неуместного фамильярного тыканья в свой адрес.
Смысл странного вопроса поразил его только в третью, последнюю, очередь.
— Что?..
— Присядь, поговорим, — между тем радушно пригласил альбинос.
— Я не буду никуда присаживаться! — зарокотал возмущенный до предела Фрост. — Я немедленно иду жаловаться на тебя администрации! Чертов сталкер, расплодилось вас тут!
Он резко повернулся, собираясь выполнить свою угрозу, но тут в спину ему ударили слова грубияна:
— Ты каждый год приезжаешь сюда. Чувствуешь, что ищешь что-то, но не можешь найти. И вместе с тем чувствуешь, приезжая на Брокен, что приходишь домой. А там, где ты живешь, у тебя есть кот. Большой, белый, с разными глазами. И ты наверняка работаешь с чем-то, что связано с холодом. На мясокомбинате, в морге…
— Я держу лавку с мороженым! — нервно дернувшись от его последнего предположения, обернулся к нему Фрост. — И как ты узнал про мои чувства?
Тот, не отвечая, поднялся, подошел к столику, который раньше занимал мороженщик, взял его кружку с глинтвейном и перенес к себе. Снова сел, кружку поставил напротив. Мороженщик, досадливо скривившись, все же подчинился этому более чем ясному намеку, подошел, с опаской присел на краешек стула.
— Как тебя зовут? — сухо спросил он. — Учти, спрашиваю только для того, чтобы было что сообщить о тебе полиции.
— Меня зовут Якоб Фрост.
— Что-о?!
— Нас всегда зовут якобами фростами. Ты знал об этом, просто позабыл. Когда долго живешь среди людей, о многом забываешь. О себе, в том числе. И тогда на твое место приходит кто-то другой.
— Это что, угрозы?! — не веря своим ушам, просипел Фрост.
— Почему угрозы? Это просто закон жизни.
— Мне все ясно, — мороженщик медленно поднялся. — Ты либо обкуренный наркоман, либо клоун из очередного глупейшего ток-шоу. В любом случае, не желаю иметь с тобой ничего общего. Я немедленно сообщу о тебе администрации, а поскольку отдых ты мне уже испортил — завтра же уеду отсюда. Возмутительно!
Он сделал шаг от стола, машинально прихватывая кружку со своим остывшим уже напитком. Однако как только его рука коснулась толстого стекла, Фрост вздрогнул, едва не вскрикнув от неожиданности: глинтвейн не просто остыл. Он смерзся в кусок льда.
— Что за…
— Впечатляет, да? — в голосе альбиноса послышались нотки снисходительного одобрения, словно он только что показал простой, но эффектный фокус. — Ты тоже так можешь. Силы в тебе уже не те, но на что-то подобное ты еще вполне способен. Холод всегда нам подвластен. Закажи еще порцию и проверь…
Но Фрост только раздраженно фыркнул и, оставив злополучную кружку на столе, широким шагом направился к выходу из ресторана.
Администратора на месте не оказалось. Молоденькая горничная, явно напуганная сердитым настроением постояльца, запинаясь, пояснила, что администратор живет ближе к подножью и уже уехал. Вызвать полицию? А господину точно надо? Второй постоялец ему угрожал? Был агрессивен? Устраивал скандал? Нет? Так может, лучше с администратором с утра все обсудим?
Поняв, что за невнятный бред о законах жизни в полицию не сдашь, Фрост решил внять совету и подождать до утра. Как раз обдумает все еще раз и найдет-таки подходящие слова, чтобы объяснить ситуацию (о замороженном глинтвейне решил умолчать).
Выяснил на всякий случай, что номер альбиноса от него далеко, в противоположном конце коридора, и поспешил запереться в своей комнате.
Душевный покой, однако же, был утрачен. Фрост и сам бы не мог объяснить, что за чувства вызвал в нем странный постоялец и вся связанная с ним ситуация. Злость — всенепременно. И страх. Что ни говори, а сидеть в одном доме с сумасшедшим — та еще радость. Возомнит себя еще огнепоклонником, устроит пожар — и что тогда?..
И все же где-то на задворках души ворочалось и что-то иное. Не шел из головы замороженный глинтвейн. Как он умудрился это сделать? Какое-то приспособление, вроде кипятильника, только наоборот? Но это было бы заметно. Плеснул в кружку жидкого азота? Бред какой-то. И главное — зачем ему все это?! Притащился сюда, показывает глупые фокусы, хамит… И при этом явно чего-то хочет. Может, денег?
Мороженщик, не столько поверив в эту версию, сколько увидев в ней хоть какую-то логику, поспешно проверил бумажник. Нет, несколько купюр, банковские карточки и страховка на месте. Да и как бы молодчик их мог заполучить? Не колдун же он!
Только вот глинтвейн заморозил.
Отчаявшись найти ответ, Фрост решил отвлечься. В номере почему-то было зябко — горячий душ определенно пойдет на пользу.
Но даже под струями горячей воды опасения и сомнения не таяли. Что делать дальше? Уехать? А что скажет Кати? Да и потраченных на отдых денег жалко. С другой стороны — какое удовольствие от отдыха в компании этого чокнутого? Чтоб ему провалиться!
Фрост почувствовал, как его накрывает злостью. Не такой, как раньше. Раньше он негодовал на клятого альбиноса, раздражался, ворчал — теперь же будто проваливался во что-то темное, страшное. «Наверно, вот в таком состоянии и убивают», — мелькнула странная мысль. Даже свет в ванной, казалось, на миг потускнел…
Из жутковатого состояния вывела вода, все еще лившаяся из душа, которая внезапно резко сменилась с приятно горячей на почти ледяную. Фрост дернулся, разом приходя в себя. Выругался, выкрутил кран почти до упора — не потеплела ни на градус. Выругался еще раз, поняв, что мысленно костерит за неожиданную неприятность сумасшедшего альбиноса. Что за чушь!
Отчаялся добиться от душа чего-то путного (завтра непременно все выскажет администратору о местном обслуживании!), старательно растерся большим банным полотенцем, но согреться так и не смог: все время казалось, что по ногам гуляют ледяные сквозняки. Это ощущение никуда не делось и позже. Фрост осмотрел комнату, подергал окна, перепроверил дверь, выглянул в коридор — мерзкие воздушные струйки возникали будто из ниоткуда. Наконец догадался пощупать батарею — разумеется, холодная. Видимо, горничная не то забыла ее включить, не то попыталась таким образом сэкономить. Включил на максимальную мощность — батарея не подавала признаков жизни. Нет, это полное издевательство! За такое обслуживание и деньги потребовать назад не зазорно! О чем заявит он прямо сейчас!
Фрост раздраженно натянул на себя самый теплый из привезенных с собой свитеров и вышел в коридор. Хотел было спуститься на ресепшн, поискать давнишнюю горничную, но тут взгляд его упал на полоску света в противоположном углу коридора. Дверь в номер альбиноса приоткрыта: зазывно, едва ли не с вызовом — решишься ли, заглянешь?..
Хотел было пройти мимо — но ноги будто сами понесли по коридору…
— Твои штучки?! Мой номер будто в холодильник превратился!
Альбинос, казалось, внезапному появлению Фроста на пороге его номера совершенно не удивился. Даже с дивана, полулежа на котором пялился в телек, не встал. Благо хоть сам телек выключил.
— Значит, теперь ты веришь, что я на это способен?
— Повредить бойлер в котельной и оставить весь дом без горячей воды и отопления? Да, я думаю, ты на это вполне способен! — сердито ответствовал Фрост. Благодушие клятого психа бесило. Оно, а еще больше — какая-то спокойная мудрость в его глазах. Будто он и в самом деле знал о жизни и о самом Фросте гораздо больше, чем можно было бы предполагать.
— Но у меня есть и горячая вода, и отопление, — сообщил альбинос. — Хочешь, проверь.
Фрост зачем-то воспользовался предложением: прошел глубже в комнату, коснулся батареи. Горячая. Да и неудивительно: сам-то псих одет только в тонкую футболку и какие-то пляжные шорты.
— Перестань искать всему логичное объяснение, — тоном доброго советчика произнес альбинос. — Возьми в холодильнике пиво и садись, потолкуем. Тебе же будет проще. И кстати, я действительно могу заморозить бойлерную и вообще всю жидкость в этом доме, включая кровь его обитателей. Кроме нас, разумеется. Но гораздо интереснее то, что на сей раз это был не я, а ты. Сил в тебе больше, чем мне казалось, хоть ты и порядком одряхлел.
— Это уже форменная грубость, — нахмурился мороженщик.
— Что поделать. Мы часто бываем безжалостными.
— Кто это — мы?
Фрост и сам не мог бы объяснить, что заставило его устроиться в кресле напротив альбиноса. Пива, правда, так и не взял.
— Якобы фросты. Я же говорил, — терпеливо, но с легкой ноткой упрека, будто учитель невнимательному ученику, пояснил альбинос. — Вообще, у нас много разных имен: Якоб Фрост, или Ледяной Джек, или дед Мороз, или даже Зюзя… Прикольно было бы называться Зюзей, нет?.. — судя по взгляду Фроста, «прикольного» он в этом не видел ничего, равно как и в этом разговоре в целом. Поэтому псих поспешил продолжить: — Имена разные — суть одна. Стихия холода. Мы принимаем человеческую форму, прямо тут, на вершине Брокена, так уж заведено. И проживаем, одну за другой, сотни и тысячи человеческих жизней: поколение за поколением, сотнями, и тысячами, и десятками тысяч лет. Люди поселили нас в мифы, потом в сказки. И мы многое переняли от них за это время. Например, стали добрее.
— Добрее? — хмыкнул Фрост, которого эта абсурдная беседа начала почему-то занимать. — Сейчас вроде модно кричать на всех углах, какие люди плохие, как испортили экологию, загадили планету, воюют, грабят, убивают… Вроде как не с руки учиться у них доброте.
— Да ладно! — альбинос пренебрежительно махнул рукой. — Ни один человеческий злодей не смог бы убивать так безжалостно и в прямом смысле хладнокровно, как мы. Ты ведь помнишь это, верно? — его голос вдруг зазвучал тише, будто сгустился. — Помнишь? Целые деревни, вымерзающие насмерть?.. Люди, погибающие под лавинами? Тонущие в ледяной воде? Замерзающие в сугробах? Искалеченные, оставшиеся без рук и ног… Ты оброс человеческими воспоминаниями, Фрост, но где-то в глубине души ты ведь это помнишь…
Мороженщик сидел молча, неподвижно, не в силах отогнать от себя картины, которые описывал его собеседник. Они не были воспоминаниями в привычном, человеческом понимании этого слова. Не были и галлюцинациями, во всяком случае, совершенно не походили на то, как Фрост галлюцинации себе представлял. Он будто вышел из собственного тела, присутствовал и здесь, в домике у вершины Брокена, и во всем мире, какой-то гранью своей сливаясь с абсолютным холодом вселенной. И с восприятием времени случилось то же: люди, толпами наводнявшие сейчас его сознание, были одеты во всевозможные костюмы разных стран и эпох, роскошные, бедняцкие, причудливые или ничем не примечательные. Этих людей объединяло только одно: он всех их убил. И теперь действительно помнил, что сделал это без всякой жалости. Не потому, что был таким плохим — просто не способен был испытать это чувство, так же, как человек не способен слышать ультразвук или видеть ультрафиолет.
— Вижу, что ты вспомнил, — раздался словно из ниоткуда голос молодого Якоба Фроста. — Как видишь, пребывание в человеческой форме и правда нас смягчает.
Шумно выдохнув, мороженщик снова ощутил себя сидящим в том же кресле. Правда, он чувствовал себя таким уставшим, будто пробежал тысячи километров, и таким старым, будто прожил тысячи лет. Но разве, по сути, это не было правдой?
— …но со временем человеческого становится слишком много, — продолжил пояснения альбинос. — И тогда мы обновляемся.
— И на мое место пришел ты… — задумчиво произнес Фрост. — Точнее, это наше общее место, ты ведь, на самом деле, это я и есть. Та же… сущность.
Альбинос утвердительно кивнул.
— Ты нашел то, что искал, Якоб, — тихо произнес он, впервые называя мороженщика просто по имени. Впрочем, теперь ни это, ни обращение на ты не казалось тому неуместным. — Все эти годы ты силился понять, кто ты. Теперь ты это знаешь.
Фрост молча поднялся. Услышанное и прочувствованное будто оглушило, настолько, что даже на переживания по этому поводу не осталось сил, и на душе воцарилась странная тишина. «Ледяное спокойствие», — мороженщик криво усмехнулся самому себе, оценивая каламбур.
— Уже уходишь? Может, все же по пиву? Попробуй и его заморозить, если хочешь. Оно и так из холодильника, будет проще, чем с душем.
Фрост бросил было нерешительный взгляд на низенький холодильник, но тут же вздрогнул и, отвернувшись, решительно вышел в коридор: воочию убедиться в своих паранормальных способностях было почему-то тяжело.
— Смотри не простудись! — долетел из оставленного им номера заботливый голос альбиноса.
***
В Берлин Фрост возвращался в молчании.
Уехал из Гарца на следующий же день: прав был молодой Якоб, искать было больше нечего.
Тот устроился рядом в кресле, но тишину нарушать не спешил: слушал музыку, бодро строчил кому-то послания на телефоне (кому он может писать? — вяло удивился Фрост. Но выяснять было лень, да и не казалось это особо важным). На остановках снова курил, и в облаках вишневого дыма мороженщику все более явно мерещились морозные, колкие нотки.
Сам он ломал голову только над одним: как объяснить появление странного парня Кати. Не станешь же выкладывать соседке правду про стихии!
Остановился на незамысловатой версии про племянника. В конце концов, сама Кати тоже приехала в Берлин с тетушкой.
Должна поверить.
***
— О! Объявился!
Фрост, зашедший к соседке за Максом, даже не успел удивиться внезапной фамильярности Кати, когда понял, что обращается она вовсе не к нему. Молодой Якоб же из-за его плеча ухмылялся девушке как доброй знакомой. Очень хорошей и очень давней знакомой, — внезапно осенило мороженщика.
— Фрау Хитц… — с пониманием протянул он.
Кати хитро улыбнулась.
— Если есть холод, то должна быть и жара, — она слегка пожала плечами. — Когда-нибудь мы тоже позабудем себя, но пока этого не произошло, почему бы не насладиться компанией друг друга? Зайдете? Я тут имбирные и апельсиновые пряники затеяла, на рождественскую ярмарку. Поможете готовить — угощу без очереди.
— Я думал, вы должны ненавидеть друг друга. Мы должны ненавидеть, — поправился Фрост, входя в квартиру соседки, густо пропахшую корицей, апельсиновой цедрой, медом и имбирем.
— С чего бы? — молодой Якоб по-хозяйски огляделся на кухне, ухватил со шкафчика золотисто-оранжевый апельсин. — У жары свои заботы и свое время, у нас свои. Мы ограничиваем друг друга. Ну, и создаем приятное разнообразие климата. Ненависть для слепцов. А мы слишком хорошо понимаем, что нужны друг другу.
— Философом становишься! — Кати добродушно перебросила ему скомканный запасной фартук. — Работай давай!
Когда результат их стараний — две горы пряников на продажу и небольшая вазочка на пробу, украсили кухонный стол, а к запахам добавился аромат тут же сваренного глинтвейна, Фрост решился озвучить последний оставшийся у него вопрос.
— А как же весна и осень? — поинтересовался он. — Они тоже живут среди людей?
Кати и молодой Якоб хитро переглянусь, прыснули со смеху.
— Понимаешь… — загадочно заговорил альбинос, отсмеявшись, — осень и весна — это что-то такое на грани. Не жара, но и не холод. А точнее — немного тепла, немного прохлады… Это то, что связывает нас воедино. Что, как челнок, снует между нами… Никого не напоминает?
Фрост медленно перевел взгляд вверх. Макс ответил ему царственным взглядом с холодильника: один глаз зеленый, как весенняя трава, второй — золотой, как осенние листья…
— Вот шельмец!..
Спустя еще какое-то время молодой Якоб произнес:
— Сидим хорошо, но, пожалуй, не хватает атмосферы Рождества. Сделаем красиво!
Он поднялся, подошел к окну, и Фрост понял, что сейчас увидит.
— Погоди.
Альбинос обернулся на его голос. Посмотрел испытующе, затем усмехнулся, сделал широкий приглашающий жест: «прошу, мэтр!»
Фрост приблизился к окну. Поколебался было, но затем уверенно положил ладонь на стекло.
И совершенно не удивился, увидев, как начали расползаться из-под его пальцев морозные узоры.
[1] Брокен — главная вершина горного массива Гарц в земле Саксония-Анхальт, Германия.
[2] Фрост — от нем. der Frost — мороз.
[3] Italienisches Eis – итальянское мороженое.
[4] Райникендорф — район Берлина.
[5] Хитц — искаженное нем. der Hitze — жара, зной.
[6] Альгой — местность в Баварии, на юге Германии.
[7] Фликсбус (FlixBus) – популярная в Европе фирма, обеспечивающие бюджетные пассажирские перевозки.
