«Видишь ту виллу на мысе у входа в бухту? Ее построил один богач, давно, потом он умер, вилла стояла пустая много лет, а теперь ее купил племянник Абрамовича. Всю перестроил, и прорыл туннель в скалах, чтобы на пляж ходить». Эту байку, с разными вариациями – вместо виллы могут указывать на яхту у причала, а вместо туннеля может быть подземный бассейн, вертолёт площадка или ракетная установка, главное, чтобы объект был самым заметным и дорогим в округе – мне рассказывали на всей береговой линии Италии. Степень родственных связей тоже варьировалась, от дяди до четвероюродного брата, но это всегда были родственники Абрамовича, и возражение, что Роман Аркадьевич — сирота с детства и вряд ли обладает такой обширной роднёй, отвергалось с порога.
В чём-то этот стереотип больше говорит об итальянцах, чем о русских. Русских в смысле бывших советских, которых называли русскими и когда был СССР, и после его кончины. В Италии все становятся русскими, даже убийца «Игорь Русский», сербский венгр с очень славянским именем Норберт, чьё бегство от полиции долго занимало криминальную хронику. В стране, жители которой поглощены обсцессивным поиском своих различий от сограждан, и каждый итальянец немедленно разворачивает перед собеседником детальную генеалогию, уходящую в глубь веков, просто не хватает любопытства на различия между культурой, языком, гражданством и национальностью чужаков. Поэтому все становятся русскими, и украинцы, и белорусы, и молдаване. Один знакомый итало-китаец с пеной у рта убеждал, что русские все с раскосыми глазами, как китайцы, на основании знакомства с подмосковной официанткой из псевдо-японского суши-бара. Автора этих строк всю жизнь преследует дурацкий вопрос «А ты настоящая русская? Ну то есть русская русская?», вызываемый отсутствием акцента и несоответствием идеалу русской красавицы, и попытки втолковать, что такая постановка вопроса может показаться если не обидной, то уж точно невоспитанной, наталкиваются на недоумение. Впрочем, некоторые газеты нашли «политкорректный» эвфемизм, и часто можно натолкнуться на заголовки типа «Банда славян ограбила табачный магазин». Кто такие славяне, откуда они пришли и чем промышляют на Апеннинах, остаётся загадкой, но есть подозрение, что это на самом деле цыгане, то есть «Рома», которых путают с румынами, а что румыны не славяне… в общем, как в старой присказке, где не надо было путать Бабеля с Бебелем, Бебеля с Гегелем, Гегеля с Гоголем…
Итак, все наши политические, религиозные, исторические и лингвистические различия в Италии попадают в один «плавильный котёл» русских. Состоятельный «русский», из тех, кто покупал виллы в Форте-дей-Марми или на Сардинии, немедленно записывается в родственники Абрамовича, бедный – в бандита. Вопрос про «русскую мафию» — уже классика наравне с медведями, морозами и водкой, что в стране, обладающей авторскими правами на сам термин «мафия» звучит довольно смешно. Объяснять в курортных местах, вроде озера Комо, где на обочинах растут плакаты риэлторских фирм на русском языке, что их клиенты – не бандиты, а вполне легальные губернаторы, телеведущие госканалов и нефтяники, довольно трудно. Иммигрант должен быть бедным. Если он богатый, то значит мафиози. Госчиновник не зарабатывает на виллу в Комо. Впрочем, тут итальянцам в логике не откажешь, а объяснять, что «мафии» в России в каком-то смысле и нет, поскольку мафия – это организация, составляющая конкуренцию государству, чем и опасна, слишком долго и сложно.
Все эти стереотипы во многом порождены тем обстоятельством, что в Италии мало «русских». Это не самая открытая для бизнеса страна, здесь главной ячейкой общества является семья – те самые племянники и дядья, которых так старательно приписывают самому гламурному российскому олигарху – и все социальные сети и лифты основаны на родственных и дружеских связях. Иностранец сразу сталкивается с частоколом правил, гильдий, корпораций, профсоюзов и прочих запретов, которые затрудняют жизнь и работу даже европейцам, не говоря уже об extracomunitari, эвфемизм для иммигрантов из-за пределов ЕС, а ещё точнее, для арабов, азиатов и «русских». Но даже преодолев все бюрократически препоны, придётся годами и десятилетиями внедряться в плотную социальную ткань, где твоё положение определяется родством, происхождением из определенного региона, школой, местом службы в армии и прочими клановыми соображениями. Итальянское общественное мнение нервно реагирует даже на бизнесы, переходящие в руки «кузенов» из Франции. Университетов, где преподают на английском, мало, а получать диплом на итальянском означает связывать себя с весьма ограниченным и малодинамичным рынком труда. Поэтому «русские» из upper-middle класса в Италию ездят в основном отдыхать, порождая легенды про дядюшек Абрамовича и ядовитые сплетни официантов про туристов, заказывающих (ужас, ужас) капуччино после полудня, да ещё и вместе с пиццей. Олигархи и прочие ВИПы покупают в Италии виноградники и гостиницы, но это скорее развлечения, чем серьезные попытки пустить корни.
Зато корни пускают сотни тысяч иммигрантов из бывшего СССР, прежде всего из Украины: в Италии одна из крупнейших украинских диаспор, но немало и белорусов и молдаван, которым гораздо легче мимикрировать в силу родства итальянского с румынским/молдавским. Это совсем другая эмиграция, где стартовым импульсом были не понты, а суровая необходимость. Члены этих диаспор проходят все трудности адаптации и борьбы с предрассудками, начиная зачастую с низкоквалифицированной работы и полулегального положения, которого в силу особенностей итальянского иммиграционного законодательства избежать на первом этапе довольно затруднительно. Но зато именно эти общины постепенно интегрируются на новой родине и экспортируют на историческую родину новоприобретенные привычки и такие европейские ценности, как социальная защита, общедоступное здравоохранение и образование и та самая толерантность, которую так ругают и в Италии, и в России.
Иллюстрация Михаила Минакова
Если вам захотелось узнать о русскоязычных диаспорах в других странах мира, перейдите на ГЛАВНУЮ
