Глава 14.
Кто старое помянет, или, В семье не без Доры.
Море уже который день штормило, оно вероломно захватывало пляж, накрывая рваными гребнями волн хлипкие камышовые навесы, забирало, словно слизывая и унося за собой опавшие листья вместе с молоденькими кустами роз с клумб у нижних домиков соседнего пансионата, оставляя после себя пенные островки с «одинокими потеряшками» из разноцветных детских резиновых сандалий, еще не до конца сдутого круга, цвета арбузной дольки, унесенных ветром больших и не очень панамок, синего пластикового ведерка и пары сломанных солнцезащитных очков.
Роза Марковна вглядывалась в тяжелое, низкое серое небо. Сильный порывистый ветер приносил с моря, оставляя на лице соленые, словно слезы, крупные капли. Море плакало, море стонало и шипело, снова оставаясь до весны без людей.
— Роза! Роза Марковна, погода портится! Пойдем домой! – она не сразу услышала, только повернувшись увидела машущего рукой Ивана Степановича. Придерживая одной рукой срываемый ветром с головы платок, а другой махнув в ответ, Роза, невольно улыбнувшись, зашагала в сторону коттеджа.
— Ах, хорошо то как! Таки жизнь прекрасна, что ни говори! Особенно, когда есть кому тебя домой позвать! – Роза шла навстречу Ивану Степановичу, стараясь перекричать шум ветра. «Может «мертвый сезон» в курортном регионе и не самое лучшее время, — думалось ей – но, когда тебе есть с кем иногда похандрить у разожженного камина, с потрескивающими и отбрасывающими искорки поленьями – это ли не счастье?».
— Ида готовит гуся, фаршированного рисом с яблоками, и они с Петровичем зовут к себе на ужин. – Иван Степанович рассказывая, на ходу согревал своими руками, мокрые и озябшие руки Розы Марковны. – Еще, Лева звонил. Они с Норой благополучно добрались домой. Теперь, наконец, отдохнешь от невестки? – мужчина, лукаво прищурившись, улыбнулся.
— Шоб да, так нет, Иван Степаныч. Эта особа, пользуясь своим интЭрЭсным положением и моим добрым сЭрдцЭм, звонила мне уже два раза, пока я гуляла. Она бессовестно напоминала мне про мой возраст, перенесенную болячку, и пугала потерей совести и иммунитЭта. – Роза, гневаясь закатывала глаза, но при этом левый глаз, который немного косил, придавал лицу, да и всей фигуре, вид веселый и комический.
Подходя ближе к коттеджу Иды Моисеевны и Петровича, мужчина и женщина остановились и, в унисон зашевелили носами. Даже не смотря на сильный ветер, рассеивающий любые ароматы, запах подгорающего гуся стойко разносило по всей округе.
— Ида, у тебя птица пригорает! – с криком заскочила в дом Роза Марковна и, опешив от увиденной картины, плюхнулась на пуф, стоявший у входа.
— Да, немножечко… — Ида Моисеевна стояла посреди кухни. В одной руке у нее было блюдо с обугленным каркасом, едва напоминавшим очертания бывшего гуся, а другой рукой она прижимала к сердцу свое любимое шелковое платье василькового цвета. Женщина плакала.
— Просто, завтра Дора приезжает, а Идочка примеряла платье и расстроилась. – Петрович сокрушался, разводя руками, не зная, чем успокоить подругу, судя по останкам гуся, истерика Иды длилась не меньше часа. – Платье завтра новое купим, два… Нет, три! И с ужином чего-нибудь решим. В крайнем случае, отварим картоху и порежем селедочку. Подмогнешь, Степаныч?
Роза Марковна, взяв Иду под руку, повела ее в спальню.
— Шо ты ноешь за то платьишко? Ну стало мало – таки выкинь его к черту, раз оно твою красоту не вмещает. – Роза подошла к шкафу и открыла его.
— Да, а сама, на минуточку, буду ходить голой! – Ида, перебирая висевшие в шкафу блузы и платья, громко вздыхала и яростно мотала головой. – Не то! Все не то! Мне надеть нечего!
— Я извиняюсь, подруга, но шо за «цаца» эта Дора? Это твоя сестра или не дай бог королева Англии? А то, я ж хотела надеть завтра свой спортивный велюровый костюм «а-ля от какого-то китайского Диора», так я теперь громко сомневаюсь. – всплеснула в ладоши Роза Марковна и аккуратно присела на край кровати.
— Ой, Роза. Дора гораздо моложе английской королевы, более того, она на целых десять лет младше меня. – Ида подняла глаза на подругу. – А про тебя я вообще молчу. И эта «задрипанка» двадцать лет назад увела у меня мужа. Так я ж понимаю этого «поца» Мишу, который ушел в старой тенниске навстрЭчу своему молодому счастью, но Дора… Зачем ей здался этот старый «шлимазл» заместо сестры? Я была сиротой Роза… долго… Ты же знаешь – ты мне как сестра… После, я встрЭтила Петровича… А теперь, когда у меня опять личное счастье – трах-бах Дора! Она всегда шикарно выглядела – она же парикмахер… И они, наверное, прекрасно живут в своей Хайфе все двадцать лет, нарожав кучу детей… А я… Что же ей все-таки нужно от моей жизни? А, Роза? – Ида перестала шмыгать носом.
— Слушай сюда ушами, Ида. Я буду говорить тихо, потому как Иван Степаныч уже считает меня культурной единицей, но так шоб тебе было понятней, я буду выражаться. Во-первых, шоб ты себе опять знала, у нас с тобой разница всего в пять лет. – Роза подошла к зеркалу, поправила прическу и немного втянув живот, улыбнулась. – А когда ты так психуешь, то похожа на злого гаишника с самого непрестижного перекрестка и выглядишь, как румынская проститутка, на все девяносто восемь. Во-вторых, подруга, лучше все-таки прощать, чем прощаться – она таки твоя сестра, и спасибо токо ей, шо у тебя теперь есть я и умопомрачительный Петрович. А в- третьих, чисто по-сестрински, со всей любовью, я бы гЭпнула эту гадину, просто шоб осадок не остался. Теперь пойдем кушать картошечку в мундирах с селедочкой и запивать моей вишневой наливкой, а то у меня стресс. Надо же, Нора, потом опять же ты, не прозрачно намекали на мой возраст уже оба раза в один день! – Роза снова подошла к зеркалу и пристальней осмотрев себя, еще сильнее втянула живот. – Та, тю на вас, две охламонки!
Серая автостанция стала выглядеть празднично и блестяще, когда на перрон прибытия взошли две фемины в нежно-фиолетовых велюровых спортивных костюмах, белых кроссовках и бейсболках с сердцами из серебристых пайеток. Подъехавший рейсовый автобус остановился, зашипев и присвистнув открылась дверь, в проеме стали появляться уставшие с дороги пассажиры. Последней выходила она – Дора. Это Роза поняла по сильно сморщенному носу и крепко сжатым губам Иды.
Худая, как дрыщ, крашеная пепельная блондинка, с недовольным лицом сероватого отлива, в белом велюровом спортивном костюме и розовом кроличьем жилете, держащая подмышкой рыжую собачку, породы чихуахуа, в таком же розовом комбинезоне, вышла на перрон. К ней на помощь поспешил водитель автобуса с небольшим розовым чемоданом – это был двухметрового роста, широкоплечий, совершенно рыжий, улыбающийся великан.
— Да, Ида, ты сильно приуменьшила масштабы катастрофы. – произнесла Роза Марковна, не отводя глаз от Доры. – Есть ощущение, шо усиливается ветер, когда она так томно клипает своими нарощенными ресницами, глядя на нашего водителя. Вот же ж профурсетка!
Дора рассмотрела Иду в числе встречающих и замерла. Далее, как в замедленном кино, она повернулась к рыжему, все еще улыбающемуся водителю и отдала свою злобную рычащую собаченку. Постояв еще несколько минут, словно решаясь на что-то очень важное, она резко развернулась и направилась в сторону женщин.
— Здравствуй, Ида! – выпалила Дора, после чего стала откашливаться. Она заметно волновалась. – Меня, таки бросил Миша, со словами: «Нельзя было так поступать с Идой». Я подумала, шо он решил исправить ошибки прошлого и отправился к тебе. Ида, я ехала с желанием сделать тебе грандиозный гивалт, а по дороге мне позвонила соседка и сказала, шо он у Жанки, поварихи с забегаловки на окружной. У нее четверо детей от четверых мужей, а он ушел… Нам Бог не дал… И в Хайфу из Харькова, мы за двадцать лет, так и не выбрались – из желчи тебе наговорила. Так, просить мне у тебя прощения, Ида, или уже не торопиться? – Дора плакала.
— Шо думаешь, Роза, может, таки гЭпнуть в морду эту дуру несчастную? – Ида посмотрела на подругу, глаза ее блестели от слез.
— Та считаю, шо надо гЭпнуть, токо ж со всей любовью и… уже ехать за стол… Там, поди, у мужчин все стынет. – Роза Марковна отобрала у водителя чемодан и, еле удерживая двумя пальцами рычащую собачку, за ее розовый капюшон от комбинезона, стала поторапливать обнимающихся и рыдающих сестер.
