Порат (Пьер в своей Франции) – престарелый поэт.
Во всяком случае мне он кажется абсолютно древним.
Ему, наверное, лет пятьдесят.
Хотя, на вид все 70.
Он сед и бородат.
Почти как Лев Толстой.
А мне 20.
Я молода.
Наивна.
Недурна собой.
Я пока еще думаю, что «любви все возрасты покорны» исключительно в рамках отдельно взятых возрастных категорий.
Старшие – они товарищи.
Младшие – братья и сестры.
Любовь и секс только между молодыми людьми.
Остальные держатся за руку и думают о вечном.
Свои молодые потребности я удовлетворяю при помощи молодого Изи.
Пората же надо просто сопровождать по городу, как старенького дедушку.
Шоб не потерялся часом в большом ГорАде.
Не Тулуза ихняя, чай!
Я приставлена к нему в качестве гида, приятного собеседника и переводчика.
То, что этот шлимазл недурно справляется с русским языком я узнаю намного позже.
Пока же мое дело обращать его внимание на то, что находится слева от него или справа.
Выдавать историческую справку.
Сдержано отвечать на вопросы о личном.
До начала пар в университете (у меня вторая смена) Порат должен ознакомиться хотя бы с одной достопримечательностью.
Вечером посетить культурное мероприятие.
В промежутке он дает лекции.
Его лекции я не посещаю.
Мне учиться надо.
И к Изе тоже.
Приходится подстраиваться.
Шоб и рыбку съесть, и косточкой не подавиться.
Ну вы поняли.
***
Со всей своей юношеской наивностью я пыталась угодить Пьеру.
Надеюсь, двадцать лет тянут еще на юность.
На наивность они точно тянули.
Мои двадцать лет так точно.
Мой запал можно было объяснить так.
Во-первых, Родина в лице университета оказала лично мне доверие.
А доверие Родины следует всегда оправдать.
Причин масса.
Неважно, что только что начались нулевые.
Родина не знает времени и живет понятиями вечными.
Иностранный гость.
Не ударить в грязь лицом.
Будут звать в ресторан, не соглашайся, говори, что дома вкуснее.
На антисоветские (ой, проехали же уже, вроде бы) провокации не ведись.
Четко формулируй свое кредо о построении светлого будущего на очередных развалинах прошлого.
Подарки можно магнитиками или жвачкой.
Лучше, только магнитиком.
Двумя.
Второй для декана.
Во-вторых, комплекс отличницы, нормальное явление в наших широтах, требовал выполнения задач на высоком культурном уровне.
Тут всё понятно.
Надо донести глубину мысли народного танца – танцуешь и передаешь.
Боль народа в стихах поэта – декламируешь, вращаешь глазами, корчишься в конвульсиях, пока сопровождаемый не скажет, что понял.
Надо показать фрески в церкви – идешь и показываешь.
На заявление, что во Флоренции в сто раз лучше, искренне обижаешься.
Скребешь пальцем стену и говоришь, что там еще куча этих фресок, только всем подряд их не показывают.
Чтоб не перерисовывали себе во Флоренции всякие.
А в-третьих, я предвкушала интересную беседу с творческим человеком.
О литературе.
Стихах.
Надеялась на cultural exchange, так сказать.
***
На третий день культурного обмена Пьер настойчиво попросил забрать его утром из квартиры.
Не так, как раньше, встретиться у подъезда.
Для питерцев «у парадной».
А подняться в квартиру.
Зайти туда.
Что-то где-то не втыкается или не вытыкается.
Человек он творческий.
Руки из штанов растут.
Из техники способен только с шариковой ручкой справиться.
Стержень заменить.
Я, конечно, дочь своего отца.
И при хорошем раскладе, могла б и мальчиком родиться.
Но не вышло.
Хотя, менять замки, ручки, паять провода и вбивать дюбеля обучена.
Всё в рамках дореволюционного воспитания.
Если муж мало того, что бедный, так еще и безрукий достанется, то вобью, прикручу и спаяю.
А если нормальный, то хоть буду знать, как оно правильно должно быть.
Пьер, видимо, разглядел во мне задатки техникуса и решил не упустить возможности.
Я же, как принимающая сторона, давшая слово Родине, решила узнать, что случилось в квартире и сообщить о неполадках владелице.
Это максимум, на что я способна.
В условленное время я явилась к Пьеру.
Он был в пижаме.
Разбитый и уставший.
В таком состоянии невозможно выступать перед аудиторией.
Врача?
Нет, садись, расскажи что-то.
Сажусь.
От чего ж не рассказать.
Человек старый.
Без внимания плохо.
А у меня опыт.
Бабушки.
Целых три.
Каждой в лицах что-нибудь да рассказать надо.
И чтоб не повторялось с тем, что другой поведала.
Они ж созвонятся, и каждая своей «новостью» от меня поделится.
Хошь – не хошь, из ничего историю высосешь.
Вот навык и пригодился.
А вы говорите, пожилые люди: нудные, дотошные.
Нет, они нас к жизни готовят.
К реальной!
Плавно от событий мирового масштаба пытаюсь перейти к делам местного разлива.
Случилось-то что, господин француз?
Проблема, которую срочно следовало решать, сводилась к плохо закрывающимся шторам.
Я сделала скидку на возраст.
Стар человек.
Слаб.
Дернуть толком не может.
Вот и мучается от утреннего света.
Пьер тоже сделал ставку на возраст.
На мой.
Молода.
Глупа.
Наивна.
Правильный угол дёрганья был продемонстрирован.
Испробован.
Закреплен.
Сошлись на том, что в следующий раз с занавеской он таки справится сам.
В остальном, конечно, воля Божья.
Ну и провидение, главное, чтоб не подкачало.
Держу кулачки за проведение.
Надеюсь, что завтра опять не придется чуть свет тащиться, шторы открывать.
***
Плановый – утренний обзор окрестностей был совершен по намеченной программе.
София.
Вход для иностранцев – двойной тариф.
Для пенсионеров — бесплатно.
Предлагаю прекратить беседу на французском и предоставить покупку билетов мне.
Прохожу по студенческому.
И да, я с дедушкой!
Радуюсь, что сэкономила ему на билете.
Но не угодила.
Не я.
Касса.
Почему с иностранцев двойной тариф?
Что за причуды бедных стран?
Как такое в голову могло прийти?
Ну…
Я тяну паузу.
Судорожно ищу отмазку.
Не нахожу.
Веду к фрескам.
Гордо про всех дочерей Ярослава Мудрого вещаю.
Одна из них Наталья.
Хоть тут должно всё гладко пройти.
Но и тут фиаско.
Не совсем.
На троечку.
Не выспался поэт, думаю.
Буду терпеть.
Творческая личность.
Ну правда, неужели это что-то большее, чем просто старая церковь.
Даже не Сикстинская капелла.
Глотаю.
Опять.
А куда деваться.
Рвать тельняшку на груди не велено.
Вежливо перевожу разговор в другое русло.
Да пишу.
Стихи.
Бывает.
Так, баловство.
На русском, конечно.
Нет, есть парочка на французском.
По памяти не продекламировать.
Память девичья ж.
Если очень интересно (а оказывается очень), то принесу почитать.
Только, погодите, как же их читать, они ж на русском.
В университете он, шахрай бессовестный, русскую литературу в оригинале учил!
А что ж с переводчиком по городу таскаемся?
Ладно, принесу, читайте.
Саму то волнения то в дрожь, то в жар.
Сам поэт французский стихи мои читать изволит.
Вечером завожу потрепанную тетрадь.
От руки?
Как же их читать?
Не читайте.
Только мне оно так лучше пишется.
И Пьеру тоже лучше пишется не на компьютере.
Печатать?
Умею.
Ох, у него столько текстов лежит, а набрать некому.
Сам же только с ручкой шариковой в друзьях.
В секретари?
Смешно…
Было бы интересно.
Университет же закончить надо.
Там видно будет.
Что за смысл призрачные проекты обсуждать.
Спокойной ночи.
Занавеску плотнее закрывайте.
Еще такой день мне не выдержать.
***
На утро мне было велено опять зайти.
Не ждать под подъездом.
И я зашла.
Пьер был бодр.
Не капризничал.
Радостно согласился на прогулку.
По дороге молчал.
Наверное, решил, что накануне сказал лишнего.
Как понял?
По моему кислому лицу.
Его я держать не умею.
Еще не умею.
Я рассказала что-то заученное о красотах города.
Сегодня без энтузиазма?
Голова болит.
Да, можем помолчать.
Вечером в ресторан?
Нет.
Мне не положено.
Ах, с деканом согласовано.
Хорошо.
Что-нибудь украинское.
Закажу.
Стихи.
Рада, что время нашли прочесть.
Понравились.
Приятно.
До вечера подержите у себя.
Ну что ж, не забудьте вернуть.
Мне они дороги, хоть я и не поэт.
Вечером выпили за лекции Пьера.
Декан поблагодарил за лекции.
Меня за сопровождение почетного гостя.
Он доволен.
Гость и декан.
Я обрадовалась.
Пришло время расходиться.
Поэту завтра улетать.
А мне отсыпаться.
Прощаемся.
Прошу вернуть стихи.
Отдает.
Что-то бормочет.
Желаю хорошо долететь.
Хочу уходить.
Чтоб не совсем ночью домой добираться.
И вдруг.
Он притягивает меня и целует.
В губы.
Лев Толстой.
С бородой.
Пенсионер.
Будет скучать.
А я?
А я в шоке.
Тру рукой губы.
Зачем я ела в ресторане.
Надо предупреждать.
Скомкано прощаюсь и скорей в метро.
Домой.
К крану с горячей водой.
Со щеткой.
И больше зубной пасты.
Может, мыло попробовать?
***
Я дала себе слово всё забыть.
В крайнем случае, принять произошедшее за временное замешательство.
Две недели я жила припеваючи.
Так, как положено девушке моего возраста.
Университет.
Свидания с молодым (именно с молодым) человеком.
Утренний телефонный звонок поднял всех на ноги.
Мама ответила и перешла на английский.
Оставила лежать трубку на подоконнике.
Да, тогда еще у нас были телефоны со шнурами.
Разбудив меня, сообщила, что поэт на проводе.
Пьер?
Искра?
Между нами?
Да Вы бородой своей о рубашку синтетическую натерлись.
Вот и искра.
Дела хорошо.
Стихи больше не писала.
Скучайте.
Мне не скучно – учёба же.
И молодой человек.
Да молодой.
Созвонимся, конечно.
Всех благ.
А еще через месяц пришло письмо.
Из Тулузы.
Я прочитала его трижды.
И ничего, нет не так, НИЧЕГО не поняла.
Конечно, я поняла каждое отдельное слово, но смысл…
Отдала письмо папе.
Он тоже прочел.
Решил подключать маму.
Два взрослых человека читают и понять ничего не могут.
Бред какой-то.
Зачем дочь во Францию отправляли учиться?
Хором переводим маме.
Дорогая Натали,
Бла – бла– бла.
Надеюсь, что ты станешь министром финансов, а я возьму на себя роль министра культуры.
С пламенным приветом,
Пьер
Работу предлагает?
Желает в будущем занять хорошую должность?
Господи!
Это мама.
Да замуж он зовет.
Замуж!
Что ж неясного?!
Предлагает заправлять совместным хозяйством, а сам стишки свои дальше писать будет.
Олухи.
Смеётся.
Умная женщина.
Мы же с папой в ступоре.
Замуж?
Ответ я не написала.
И больше ни разу не подошла к телефону на его звонки.
Молодость.
Наивность.
Иллюстрация Владимир Любаров. «Год Театра в деревне Перемилово»
