Поэма-дастан «Рифат-наме»

В три года я сумел язык воспринять.

В четыре — камни я кидал. Дни мои!

                                        Махтумкули

 

 

 

Предисловие

 

Может быть это быль,  может быть это сон,

Можно это назвать  сумасшедшим и глупым бредом.

Это может быть будущим светом  или мраком прошедших времен,

Или это великий дастан, сочиненный великим поэтом.

 

Словно вышел я весь  из картин Сальвадора Дали,

Из ста лет одиночества… Весь я – реальная небыль…

И по жизни иду я,  ногами касаясь земли,

Головою своею упираясь в огромное небо…

 

 

Действующие лица:

 

Гумерова Бек Мансур Ракия Бадреддин-кызы  (1925– 2017) – моя мама.

Дамир, Динара, Шамиль, Чингиз, Ракия – мои дети.

Ганс – немецкая овчарка, моя первая и последняя собака, мой сыночка, жил со мной с 2-х месячного возраста до 8 лет.

Евгений Долматовский, Лев Ошанин, Арсений Тарковский, Олжас Сулейменов, Андрей Вознесенский, Булат Окуджава, Виктор Соснора, Юнна Мориц, Анатолий Жигулин, Юрий Кузнецов, Николай Рубцов,  Александр Еременко, Алексей Парщиков,  Бахыт Кенжеев, Борис Рыжий, Рауф Парфи, Александр Файнберг и многие другие  – мои поэты.

Фергана, Самарканд, Ташкент, Джамбул, Алма-Ата, Москва, Ленинград, Киев, Бухарест, София, Франкфурт-на Майне, Амстердам и многие другие – мои города.

Семейные фотоальбомы, виниловые пластинки, видео- и аудиокассеты, записные книжки, рисунки, открытки, письма, телеграммы, вырезки, записки, билеты, черновики, грамоты, дипломы, сертификаты, старые документы, картины, книги, журналы, газеты – мой архив.

Здесь нет выдуманных событий и вымышленных героев. Все эти люди действительно жили, а события действительно происходили во всех  моих городах  во второй половине прошлого 20  века и первой половине нынешнего 21 века.

 

В 2 года я открыл себе белый свет,

В 3 года я узнал имя свое – Рифат,

В 4 года узнал буквы и пытался до 100 считать…

Свою первую книгу я прочел в 5 лет –

 

И с тех пор не переставал читать…

 

В 5 лет я похоронил своего отца –

Безымянна его могила в селе Уч-Арал…

Осталась его фотография в пол-лица,

А что такое безотцовщина — я только потом узнал…

 

С 6 до 8 я жил в интернате,

Не путайте с интернетом, это просто детдом.

Ел макароны с хлебом и спал на железной кровати,

И даже сейчас не хочу вспоминать о том…

 

А потом к нам, детям, приехала наша мама

И увезла нас всех в благословенную Фергану…

И там, в букваре я читал, как мама мыла раму,

И там я узнавал огромную нашу страну…

 

С 8 до 16 я учился в 22 школе,

Книги читал на уроках, и со школы сбегал в кино…

Козу Маньку я пас на колхозном поле,

И боксом я занимался на стадионе у Гороно.

 

В 17 лет, когда я стал мужчиной –

Я шел домой, и огромной была луна…

И звезды звенели над всей Ферганской долиной,

И сверкала в ночи, как созвездье, моя Фергана…

 

В 18 лет я учился в джамбулском пединституте,

И полюбил Гульнару, дочь казахских степей.

И ездил в желтом Икарусе на девятом маршруте,

И пил я «Чимкентское» пиво, и слушал я Yesterday…

 

Фото из семейного альбома

 

В себе несу я грохот водопада

Из горного высокого села…

Я помню луч и на плече – пчела,

Парчовый луг, арчовая прохлада…

 

Змеей крутила кольца автострада

На высоте парения орла…

Смешно откинув челочку с чела

Смеялась девочка… И ничего не надо

 

Выдумывать… Свободный вольный мир

Вдруг проступил в каком-то озаренье…

От вспышки магния останется мгновенье –

Цепями гор увешанный Памир.

 

А дама треф вдруг превратится в блеф.

Цепь города рассыплется на звенья.

Ждет смерть свою – свое освобожденье –

В железной клетке одинокий лев…

 

Джамбул

 

И слова мои катались камешками во рту,

И спать не давали мне первые мои петухи…

В 19 лет я приехал поездом в Алма-Ату –

И Олжас Сулейменов слушал мои стихи…

 

Я воспевал базары, персики и виноград,

Рай обещал любимой – да не пускали грехи.

В 20 лет  самолетом я прилетел в Ленинград,

И Виктор Соснора слушал мои стихи…

 

 

Базар № 1. Читал Виктору Сосноре

 

Бьет жизнь ключом –

                       да все по темечку!

В ушах гудят колокола…

Трещит арбузом голова –

И мысли спелые,

                              как семечки…

 

Иду,

       выплевывая их

В свою заветную тетрадку …

Вокруг – прилавки,

                           словно грядки,

Над ними – пугалами – бабки

Мне шепчут вслед:

                     «Наверно, псих…»

 

 

Базар № 2. Читал Виктору Сосноре

 

Базар в Бухаре благородной

Шумит, как шестьсот лет назад.

Хожу по базару голодный

И пробую всё подряд.

 

Хожу по базару и слушаю,

Стою пред вратами старинными.

И только ишак свои уши

Распластал

                 самолётными

                                    крыльями…

 

 

Билет на скорый поезд №5 «Ташкент – Москва». Из окна вагона

 

Оттуда – где был Моисей пастухом, пастухом,

И библейские луны катились, как дыни, как дыни,

Из той ветхости ветхой, далекой – оттуда, оттуда

 

Александрийским стихом

По безводной и жаркой пустыне

Караванами пыльными плыли и плыли верблюды…

 

Сквозь сыпучесть времен, сквозь зыбучесть барханов, барханов,

Из той ветхости ветхой, далекой – оттуда, оттуда

Сквозь бездушное небо пустыни, ни разу не бывшей в слезах,

Величаво плюя на царей, фараонов и ханов,

Караванами пыльными плыли и плыли верблюды –

Грусть усталых веков – в их глазах, в их глазах, в их глазах…

 

Две стальные черты зачеркнут вдруг дорогу в пустыне, –

По которой вела караваны верблюжья звезда –

Непустым исключеньем пустынных, старинных законов…

И в глазах верблюдов замелькают отныне, отныне –

Поезда, поезда, поезда…

Караваны вагонов…

 

Из записной книжки. 20 лет

 

В двадцатый раз я неужели

Из лета вышел, как из леса…

Леса, как лисы, порыжели.

А это осень. Всем известно.

 

Нисходят мысли о серьезном.

Хоть говорю я им: «Пошли вы…»

И стынут в воздухе морозном

Слова лиловые, как сливы…

 

Билет «Фергана – Москва». Рейс №680

 

Я улетаю, улетаю.

В огромном небе я растаю.

Так почему ж не веселиться,

Так почему же мне не петь?

 

А ты, прощая и прощаясь,

Рукою машешь, словно птица,

Рукою машешь, словно птица,

И лишь не можешь вслед взлететь…

 

Москва

 

Черно-белое фото – лицо оттеняет листву,

Молодые глаза добавляют к портрету штрихи.

В 21 самолетом я прилетел в Москву,

И Андрей Вознесенский слушал мои стихи…

 

В 22 я студент. Alma Mater моя — в Доме Герцена,

Твое горькое имя — не устану тебя вспоминать.

Здесь поэтов – на рубль ведро, и каждому хер цена,

Город-герой Москва, Тверской бульвар, 25.

 

Ресторан ЦДЛ – Пестрый зал, и буфет, и Дубовый,

И я грузчиком здесь накормляю поэтов своих…

В 23 весь в усах и в джинсах, молодой и суровый,

Выход с черного входа был всегда для двоих…

 

Москва. Казанский вокзал

 

О столице пел ветер цыганский,

И дорога катилась мне скатертью…

Но я был сиротою казанской —

У Казанской своей Богоматери…

 

Всё развеют ветра, как листву.

Я стоял – на сей раз устоял…

А я думал, что знаю Москву,

А я знал лишь Казанский вокзал…

 

Москва.  Улица Поварская.  Ресторан ЦДЛ

 

Как бомба – сброшенный помёт

На голове полёт закончит.

А хочет это иль не хочет –

Кому попало – тот поймёт…

 

Я шел в распахнутом пальто –

Как гардероб с открытой дверцей…

Внутри вытряхивалось сердце

И в ноги падало вальтом!

 

Не оттопыривали «мани»

Штанов безденежных карман.

Я в жизнь входил — как в ресторан,

С рублём единственным в кармане.

 

Москва. Пушкинская площадь

 

У памятника Пушкину

Под ливнем проливным,

У памятника Пушкину –

Стою, как перст, один…

 

Бежит, спешит прохожий

В кафе,

            в кино,

                              в метро…

Жевать в тепле пирожное

И пить в тепле ситро…

 

У памятника Пушкину

Стою я под дождем…

Вдруг слышу – голос Пушкина:

— Ну что ж, брат, подождем?..

 

Стоим…

              И ты, прохожий, —

Завидуй – не зови!..

У памятника Пушкину –

Я – памятник Любви…

 

Москва. Измайлово

 

На старой громовой «Москве»

Стучу стихи, как дятел.

На колокольном языке

Своих стихов создатель.

 

Роняю слоги, как листву,

На всю притихшую Москву.

Живу в Измайловском лесу…

— Ау, издатель!..

 

Деревня. Лето. Хорошо…

 

Хороша деревня!

Деревенька древняя.

Птицы на деревьях …

Благодать!

 

После сладкой ночки –

Солнечным денечком –

Буду я в тенечке

Чехова читать…

 

А читать устану –

Я читать не стану.

И писать не стану –

Наплевать!

 

Захвачу корзинку

И соседку Зинку –

И пойду малинку

Собирать…

 

Малаховка.  Адам и Ева

 

А древо с тенью – рай с тоской.

Был сад Эдемский под Москвой,

Где нас пустили на постой.

 

А это было в декабре.

И вместо яблонь – во дворе

Стояли сосны в серебре.

 

А високосный год лесами

Всё удалялся. И возами

Возили люди ёлки в дом…

 

А мне не выплакать слезами

Тебя – с печальными глазами,

Закат последний за окном.

 

А мне не выстрадать стихами,

Не передать на полотно…

А это было так давно!

 

А это было лишь неделю –

Волшебный рай – на самом деле –

Стояла в банке ветка ели.

 

Декабрь. Сосны. И окно…

 

Подмосковье

 

О, юность! Бездомный год!

Ты – память – его не трогай!

Кто знал, что наш год пройдет

Своею обычной дорогой?

 

Воздушного замка не стало,

А память назад вернет.

Закрою глаза устало –

Юность. Бездомный год

 

И лето в бездомном году.

Мы рядом – и что еще надо?!

… лишь яблоко райского сада –

Оскоминою во рту…

 

Москва

 

Родимый дом – мой порт приписки! –

Казался маленьким

                                      и тесным…

А путь в столицу был не близким –

Но мне хотелось

                              стать

                                        известным!..

 

Я торопил судьбу:

— Скорей!

Зачем? – не знаю, хоть убей!

А сам без крыши, без прописки –

Жил – как московский

                                           воробей!..

 

Москва. Яуза

 

Над Яузой горбатятся мосты…

И я – горбатясь над столом полночным –

Все рву в остервенении листы,

И бьюсь – как рыба –

                                      над сравнением

                                                            неточным…

 

Над Яузой горбатятся мосты…

А за мостом – в огромном сером доме –

Живет царевна…

                                 На мосту застыв –

Я тыщу раз прикуривал в ладони!

 

Как осенью слетают листья с древа –

Пусть так слетают

                                   со стола

                                                     листы…

И пусть не спит в том сером доме дева…

И пусть над Яузой

                                  горбатятся

                                                       мосты!

 

Москва, улица Добролюбова, 9/11,

общежитие Литературного института

 

…и крошки со стола сметать

По-холостяцки! – сразу на пол…

И раз в неделю подметать

Весь мусор – в угол,

                                     под кровать…

И под матрасом брюки гладить…

 

И ждать

Тебя, —

Того не зная…

 

Москва. Тверской бульвар

 

Ругаю площадь городскую,

Бульвар вульгарный,

Скверный сквер…

И весь в тоске

Затасканной и древней –

Я на Тверском

Тоскую о деревне…

 

В деревне же – тоскую

О Москве…

 

Москва. Метро «Кузьминки»

 

Легко – не думать и шагать,

Глотая кислород.

Идти с тобою и не знать,

Где ждет нас поворот…

 

Мне провожать тебя легко –

Весь мир в цветных картинках!

Хоть и живешь ты далеко –

У черта на «Кузьминках»!

 

Малаховка

 

Я на даче…

                 Живу, как в берлоге.

Тишина, покой и уют.

Ливнем хлынувшим – строки и слоги

Днем и ночью мне спать не дают.

 

Зимний день…

                       И распахнуты шторы.

У окна стоит письменный стол.

Под ногами, качнувшись рессорой,

Заскрипел половицею пол.

 

У стены

                     дровяного сарая –

В рамах окон – стоят две сосны…

Ходят ходики – перевирая,

И два месяца – до весны…

 

Томилино

 

Истомила ты меня.

Истомила меня…

Ах, ты, девочка моя,

                            да из Томилина!

 

Пусть гудят колокола,

                                да пасхальные!

Пусть горят мои глаза,

                                  да нахальные!

Пусть горят мои глаза

                                   из-под чуба!

Мне б добраться до тебя,

                                        мое чудо!

 

Мне бы ноги – в стремена!

                      Дам полцарства за коня!

Ах, ты, девочка моя,

                      да из Томилина!..

 

Сяду чинно в электричку.

В кулаке – билет.

Буду ехать долго – д о л г о…

Да хоть тыщу лет!

 

Чтоб сказать тебе три слова:

                           — Ты пойми меня!

Чтоб сказать тебе три слова:

                             — Не томи меня!

Чтоб сказать тебе три слова:

— Ты люби меня!

                      Ты люби меня!

Ах,  любимая…

 

Моя девочка,

                     да из Томилина…

 

Москва — Жаворонки

 

Вокзал и ночь…

 

Я позабыть не смог

И не смогу…

И в сердце сберегу –

Свет фонарей

На матовом снегу,

Печальный

И прощальный огонек,

И поезда

Простуженный гудок, —

Как будто – «до свиданья» —

На бегу…

 

Москва. Метро Баррикадная. Март

 

Уже давно оскома на ногах

От мартовского снега  –  надоевшего…

Но вот сегодня  первые проплешины

Вдруг задымились  в радостных глазах!

 

Иду – и улыбаюсь всем прохожим –

И девочкам,  и женщинам седым,

И девушкам – красивым, молодым –

Похожим на тебя  и непохожим…

 

Нежин

 

Я с тобою буду нежен.

Мы уедем в город Нежин,

Где никто меня не знает,

И никто не будет знать…

 

Надрывать не будешь глотку –

Перестану пить я водку,

Перестану жрать я водку,

Перестану я гулять…

 

Я найду себе работу,

В воскресенье и в субботу,

Даже в день Восьмого марта –

Буду я – как вол – пахать…

 

Мы уедем в город Нежин.

Я с тобою буду нежен,

Я с тобою буду нежен,

Буду видеть лишь тебя!

 

Будем жить с тобой – как люди –

И слова твои забудем,

И слова твои забудем:

— Не уедешь…

                           От себя…

 

Из газетной вырезки. На практике в районной газете

 

Мой шеф послал меня подальше –

За очерком в три сотни строк!

Совхоз «Победа» — это значит:

Жара – за сорок! – и песок…

 

Попутки мчали, как собаки,

А мне казалось, что стоим,

А если вспыхнут бензобаки,

Мы тут же к солнышку взлетим!

 

У выцветшей Доски Почета

Затормозил наш грузовик.

И даже там – на желтом фото –

Вовсю потел передовик!

 

Из записной книжки. Огурец

 

По первому снегу шла печальная девушка.

А навстречу ей – парень в распахнутом

Пальто и без шапки.

— Хорошо – спросил он девушку.

— Хорошо, — ответила она.

— Огурец хочешь? – спросил парень.

— Хочу, — ответила девушка.

Тогда он вытащил из кармана

Своего пальто – огурец.

 

Огурец был зелёный и в пупырышках.

Наверное, от холода…

 

Из записной книжки. Или…

 

Красивая женщина –

Фортуна –

Повернулась ко мне

Своим пышным задом…

А я смотрю и не могу понять:

Хорошо это или плохо?

 

Автопортрет № 1

 

Шел пьяный дождь в осенний вечер.

Он шел и шел. А я стоял.

А дождь все шел – казался вечным.

Он был расстроен, как рояль…

 

Заботясь о своей судьбе –

Все птицы умные – на юге…

А на столбе, а на столбе

Ворона вертится, как флюгер…

 

Автопортрет № 2

Одет небрежно. И небрит.

Как кактус и как ёж – колюч.

И невезуч –

 

Хотя работаю, как мул…

И голос мой скрипуч,

Как стул

Из ильфпетровской дюжины…

 

Под тяжестью осенних туч,

В январский день завьюженный –

Карман мой пуст и не звенит…

 

Зато я рифмами набит!

Зато грядет и мой зенит!

Зато вполне заслуженно –

 

Я буду знаменит.

 

Из записной книжки

 

Тропинка – ведущая в лес – напрямик.

Рябина рассыпана кистями.

И осень безжалостно рвет черновик

Летящими желтыми листьями.

 

И лето пропало. И горечь остра.

И застыл очарованный воздух.

И в небо взлетают искры костра,

И превращаются в звезды…

 

Из армейского альбома

 

По потолку гуляет муха

Вниз головой и вверх ногами…

Скрипит дневальный сапогами,

Сосед, земляк – храпит мне в ухо…

 

А завтра снова крик: «Подъём!»

Прибавит к службе новый день…

А мы сапог или ремень

Спросонок сразу не найдём…

 

И до обеденного часа –

Сто километров! – строевым …

Солдатской кухни сладкий дым…

На ложке надпись: «Ищи мясо!»…

 

Из армейского альбома          

 

Свой шаг печатали солдаты,

Да с песней,

                 вышедшей из моды…

И замирали пешеходы.

И замирали автоматы –

Вдоль тротуаров – с газводой –

Когда бывалый запевала

Тянул с приятной хрипотцой:

«Не плачь, девчонка, пройдут дожди,

Солдат вернется – ты только жди…»

 

И в этот миг мне показалось,

Что и у нас вся жизнь осталась,

Что и у нас все впереди.

А между нами нет

                             и нет

Ни километров и ни лет…

 

Свой шаг печатали солдаты –

И я шагнул за ними вслед…

 

И прошлым пахли сапоги

И гуталином.

А я с гражданскою тоской,

Со штатским сплином

Шагал чуть сзади…

                            Да не с той

Ноги…

 

Из армейского альбома      

 

Еще нескоро твоя свадьба, —

Как выстрел! –

                         грянет, просвистит…

А мой карман – почтовый ящик –

Твоими письмами забит.

 

Александр Пушкин. Болдино

 

Спустя два века, голову склонив,

Я в осени стою под сенью сосен…

Не кончится вовеки, наступив –

Пора пера

                         и Болдинская осень…

 

 Сергей Есенин

 

Наивно ночью плакал дождь

И, как дитя, уснул в слезах.

Тоскует голубая дрожь

В твоих лесах… В твоих глазах…

 

Дрожат на ветках капли слез.

Дрожит от холода осока…

И, несмотря на россыпь звезд,

Луна белеет одиноко…

 

Николай Рубцов

 

Я был в бригаде лесорубом.

Я лес валил – летели щепки!

На перекуре наши губы

Сжимали «Приму», как прищепки…

 

Стихи любимого поэта

Я про себя шептал лесам.

В зубах мужицких сигареты

Чадили, словно фимиам…

 

Фото из семейного альбома. На Памире

 

Усталость гор. Прохлада ветерка.

Конец дорог.

Луна катилась в юрту сквозь отверстье.

В «Спидоле» чабана пищала рация…

 

Собаки – с годовалого телка –

Ловили блох

В своей косматой шерсти,

Клыками клацая…

 

Фото из семейного альбома. Карпаты

Дополз я еле-еле

И лег в траве.

В альпийском стиле ели –

Как на ковре.

 

Чуть слышен лай собаки.

Подняться лень…

А на дорожном знаке –

Бежит олень…

 

Фото из семейного альбома. Каир

 

Был январь.

Стояло лето…

Все смешалось:

Быль и небыль,

Запах яблок и бензина,

Рев осла и визг резины,

Небоскребы, магазины,

Тьма ночная, луч рассвета

И, как шпиль вонзенный в небо –

Тонкий голос муэдзина –

Продолженьем минарета…

 

Из воспоминаний о ЦДЛ. Анатолий Жигулин

 

Я жил в стране Фантасмагории.

Там нет людей – одни фантомы.

Там с головами ходят голыми,

На каждом черепе – изломы!

 

Не всем хватает спальных мест, —

В «России» люкс – дешевле стоит!

Петух там знает свой насест,

А бык комолый – своё стойло.

 

Ты – фантомас! Свою ничтожность

Не спрячешь бородой холёной…

Пусть невозможная возможность –

Пой, светик, в клетку заключённый!

 

Я пел. Я пел далёким близким,

Когда я жил в стране Табу.

Когда ночами с писком, с риском –

Выходят крысы на тропу!

 

Я пел в стране Фантасмагории,

Где нет людей – одни фантомы.

Где с головами ходят голыми,

На каждом черепе – изломы.

 

Прощался с юностью, как с братом.

Врубался в жизненный урок…

И, став персоною нон грата –

Залез в купе… Всему свой срок…

 

Мама

 

Я уехал на Север – за большими деньгами,

Где тайга и медведи под большими снегами.

Я хотел доказать не словами – делами:

Соболиную шубу подарить хотел маме!

 

Я уехал на Север. Мать осталась на юге.

Слова маминых песен напевали мне вьюги.

Я пахал и бухал наравне с мужиками.

Сколько раз умирал под большими снегами!

 

На собаках гонял, спал на шкурах оленьих…

А теперь еду к маме, но без шубы и денег…

Я поехал на Север за большими деньгами —

Соболиную шубу привезти хотел маме!

 

— Не богат, а горбат… — правду люди сказали.

Мама в старом пальтишке стоит на вокзале…

 

Фото из семейного альбома.  Пятигорск

 

А я молодой и совсем не старый.

На моих электронных – 11.30…

Мне двадцать восемь. Иду по бульвару.

Мелькают вокруг загорелые лица.

 

Пестреют афиши: «поет Анне Вески».

Иду я к любимой, сжимая букет…

И Лермонтов молод, красив и в черкеске.

А Лермонтов жил всего двадцать семь лет…

 

Ташкент

 

В 28 – Ташкент. Первый сын и красавица дочка,

Динка-льдинка моя, и Дамирчик-дракончик родной…

Многоточье любил, почему-то не нравилась точка,

И тире я любил, спотыкаясь на запятой…

 

Из записной книжки

 

Недавно на белом свете

появились две маленькие мои

копии —

два маленьких гуттаперчевых гумерчонка…

 

Когда меня не будет —

то на этой планете пусть иногда раздается

гумерический смех…

 

Динка-льдинка и Дамир-дракончик…

Оба похожи на китайских мандаринчиков

либо

на маленького Ли Бо …

 

Из записной книжки

 

Беременные женщины

осторожно несут свои животы,

словно округлые аквариумы,

наполненные жизнью,

стараясь не расплескать её…

 

Беременные женщины

с очами, полными печальной радостью,

несут семя своего любимого,

не видя своих ног – семенят ногами,

словно пингвины…

 

Могильные холмики выпирают

животами беременных женщин,

плывущих над землёю,

словно дирижабли

и облака…

 

Когда я умру –

я буду лёгкой пылью

для ваших ног…

 

Из старой  пластинки  “Let it be…”

 

А ты меня за все ругаешь,

В жену счастливую играешь…

 

Ну что ж…

       Ругай меня, ругай –

За дикий край, за птичий грай!

Ну что ж…

       Ругай за свою участь,

Ругай меня за невезучесть,

За то, что мне все трын-трава –

Ругай, лишь выбирай слова…

 

Ругай меня за даль провинций,

За ливень, что не кончил литься,

Ругай за первый след морщин,

Ругай меня, хоть без причин…

Ругай!

       И все-таки люби…

 

Поет пластинка: “Let it be…”

 

Из старых записок. Любимая

1.

Весь белый день

В твоих глазах мерцают –

Осколки ночи…

 

2.

Я проснулся от шума дождя…

 

В комнате был полумрак.

Доверчиво прижавшись к моим сапогам

Стояли твои сапожки…

 

3.

Дрожащий ржавый лист не расстается с древом –

В него вцепился из последних сил…

И я, как лист, — боюсь с тобой расстаться…

 

Из  воспоминаний. 90-е годы

 

Распадалась страна. В 32. Распадалась семья, словно «Beatles”.

Беатриче моя,  Беатриче – моя – Беатлес!

И все лоси лысели, и в глаза мои щепки летели,

Когда я заблуждался все глубже – в отношений запутанных лес…

 

В 33 я потерял — семью, работу, страну.

Спать ложился в родной стране, а проснулся в другой.

И я эмигрировал в родную мою Фергану –

Под сень вековой чинары, чтоб твердь ощущать спиной…

 

В 35-45 я работал поэтом и подрабатывал антикваром.

Антикваром – для денег, поэтом же – вместо сна:

«Скажи-ка, дядя, ведь недаром, Москва лужковская задаром

Пиндосам отдана …»

 

 

Из листочка отрывного календаря

 

Ветер зимний

Никак не сорвет

Лист последний, лист календарный…

 

В этот день

Мы расстались с тобой…

 

Из записной книжки

 

Горели наши встречи!

Мы расстаемся мирно –

И в наш прощальный вечер

Ты зажигаешь свечи

По стойке «смирно»…

 

Горели наши встречи!

И к черту – слово «мирно»!

И к черту – рифмы, речи!

Лишь умирают свечи

По стойке «смирно»…

 

Фото из семейного альбома

 

Кончились наши сроки.

Кончилось наше лето.

Запутались сплетни сороки

В листьях прощального цвета…

 

Пусть, путая нам биографии,

Злорадно кукушки врут…

Любительской фотографией

Валяется глянцевый пруд…

 

Из записной книжки. Зеркало

 

Ты, одеваясь в прихожей,

В трюмо улыбнулась себе…

И стала просто прохожей

Ты – в торопливой толпе.

 

А улыбка твоя осталась…

Как случиться это могло?

Да мне просто все показалось –

И кулак я впечатал в стекло!

 

Осталось от бабки в наследство

Старинное это трюмо.

Хранило в себе мое детство…

А, впрочем, не все ли равно?

 

Было стекло старинное –

Стало разбитое зеркало.

Была бы история длинной –

Жаль только – жизнь исковеркала…

 

Берлога моя с прихожей.

Разбито кривое трюмо.

Что сам на себя похож я –

Знаю давным-давно.

 

И знаю – все будет забыто.

И знаю – все было ошибкой…

А это стекло разбитое

Проступит твоей улыбкой…

 

Из записной книжки. Исход

 

Головами соседи качали.

И молчанием двери кричали –

Когда я их захлопнул отчаянно,

Захлебнувшись

                          злыми

                                       речами…

 

Буду долго я помнить ночами,

Как светили мне в спину окна –

Когда я уходил одиноко,

Мелочишкой

                        бренча

                                         и ключами…

 

Из записной книжки. Разрыв

 

1.

Когда-то был твоим бесценным…

 

Теперь – твой крик – в мое лицо!

Теперь твой крик – взахлеб! – до пены! –

Все о себе

                        да о себе,

Да о загубленной судьбе –

Под занавес

         последней

                       сцены…

 

2.

Когда-то ты была бесценной…

 

Теперь – хоть я прощу тебе

Все ссоры,

                  мелочи,

                                 измены –

Хоть череп мой раздавят стены –

Изрежу

             память

                           о тебе –

Не разрезая себе вены…

 

Из записной книжки. 90-е годы

 

Здесь солнце для нас вставало.

Не плавал закат в крови!

И дерево жизни стояло

В нашем саду любви.

 

Как кровью – закатом брызнет!

Надрезанным яблоком – день…

Срубили мы дерево жизни –

Остался трухлявый пень…

 

Из записной книжки

 

Пытаясь сжечь прошлое –

Я сжег все твои письма…

 

Листы белой бумаги,

Которые помнили твои прикосновения,

Корчились в огне от боли

И чернели от горя…

Строчки, горящие любовью, —

Сгорали в огне

И восходили в осеннее небо

Горечью дыма…

 

Я смотрел на огонь

И думал, что

Ты – звезда,

Которой уже давно нет…

А твой свет

Будет доходить до меня

Еще миллиарды лет…

 

Из старой записки

 

Сегодня – радость, через день – беда.

А я, не зная, думал – навсегда,

Когда писал любимой имя на снегу…

Растаял снег – осталась лишь вода.

 

Фергана.  В гостях у поэта

 

Я – как голубь. Живу на чердаке.

Голуби – мои соседи…

Вы осматриваете наготу моего убогого жилища.

Что? Не нравится?.. Вы говорите:

— Голубиный помет?

Да это не важно. Важно – голубиный полет

В небесах голубых, голубиных, глубинных…

 

Мешают ли соседи?

Нет. С ними мне повезло.

Все соседи – голубки. Все соседки – голубки…

Не пьяницы, не ругаются, иногда дерутся,

Но чаще – целуются…

Каждый день воркуют мне разные красивые

Истории… 

 

Да и к небесам мне ближе…

 

Из записной книжки. 90-е годы

 

Я вспоминаю быль и небыль:

Земля летит – и жизнь летит.

Огромной раковиной небо

Мне в ухо левое гудит.

 

Всю жизнь свою играл на лире

И сам смеялся над собой:

— Никто не вечен в этом мире,

Ничто не вечно под луной…

 

Что ж, я уйду… С моим уходом

Душа моя слетит звездой…

Но встанет кто-нибудь с восходом

И по траве пойдет босой…

 

Шамиль

 

Став ровесником Пушкину, понял, что я  — Инородный акын.

И вместе с Есениным я проходил алкоголь…

И в 37 – мне явился еще один сын,

Мой Шамиль – моя вина, моя кровь, моя боль…

 

Из воспоминаний. Элегия

 

И доброе, и злое – все видел белый свет.

Сегодня, может, праздник, а завтра траур жди…

Любовь моя, дитя мое – дар Бога в 40 лет! –

Священным талисманом качалась на груди…

 

Для радости с печалью на свете хватит места.

Барану – уцелеть бы, мясник же – шкуре рад…

И я, влюбленный нищий, украл себе невесту! –

Мала мне улица в плечах, не то что мой халат!

 

Достаточно на свете и сладкого, и горького.

Сухим лишь выйдешь из воды, как ты уже в огне…

И если длань Аллаха обрушится на голову,

Как тут же – жезл пророка запляшет на спине.

 

То радости – по горло! – то вдруг печаль в глазах.

Вчера ты был счастливым – сейчас идешь грустя…

И я бреду на кладбище, неся в своих руках

Умершую любовь свою, как мертвое дитя.

 

Всегда любовь и ненависть шагали в ногу, рядом.

То слышишь смех веселый, то снова тишина…

Иду я улицей чужой – чужим ты смотришь взглядом,

Чужим ты смотришь взглядом…

                                               Из своего окна…

 

Из воспоминаний. 90-е годы

 

Можно в окно, как в телевизор, смотреть,

На прохожих глазеть, и на дым над трубой…

Постарайся, читатель, меня не жалеть,

И не огорчаться моей судьбой…

 

А в 41 на базаре – вечные дыни, лепешки, арбузы…

А где же наша империя? Была – развалилась, сплыла…

Голод нейтрализуется инстинктом иллюзий,

Что заставляют любить свою жизнь, какая бы она ни была…

 

Фото из семейного альбома. Шамиль

 

За желтыми дувалами синели купола.

И аисты стояли, как памятники, в гнездах…

И плавился в чиллю июльский сладкий воздух,

Жара медовая над городом  плыла, плыла, плыла…

 

Босые ноги пацана в горячей пухлой пыли –

Летели наперегонки –  захватывало дух!

На пожелтевшем фото  секунды те застыли.

Земля везде тверда, на родине – как пух…

 

Чингиз

 

А зачем нам стихи? Выживай, как Хафиз,

Без зарплаты, без цели, без виз…

Лишь в кармане пустом неразменный алтын…

 

Вдруг сюрприз, так сюрприз – суперприз! —

В 42 мне явился еще один сын,

Мой любимчик-захватчик Чингиз…

 

Человечек едва появился на свет –

Свое соло выводит за целый квартет,

Голова его, как кочерыжка…

 

Он еще совсем мал, не читает газет,

Ему режет глаза электрический свет,

И суют ему соску-пустышку!

 

Ничего, мой малыш, что пустышки нам врут –

Не пугайся, что будет и труден и крут

Твоей жизни единственный путь…

 

Не молись ни на пряник судьбы, ни на кнут –

Лишь терпенье и труд все, мой сын, перетрут,

Только сам ты пустышкой не будь…

 

Ганс

 

Какая лунная ночь…

И самый счастливый

в подлунном мире –

мохнатый щенок,

играющий со своей тенью…

 

Чингиз. Дорога жизни

 

К твоим ногам прижавшаяся телом,

Дорога, по которой ты идёшь,

Ступнями ощущая её дрожь …

Не заблудись на этом свете белом!

 

Себя любя – себя ты не жалеешь

И помнишь детство в розовой мечте,

И в память входишь босый, как в мечеть …

Что потерял ты в жизни – то имеешь…

 

За каждый шаг по жизни – ты в ответе!

Чем ты заполнишь то, что потерял?

Ты щупаешь вторичный матерьял –

Чего ты хочешь – нет на белом свете!

 

А голоса твердили тебе громко,

Что жизнь проста — как под ножом арбуз…

Прошелести и прошустри  шестёркой –

И ты в колоде жизни – жирный туз!

 

Те голоса тягучие, как сопли –

Сотри с ушей и зубы свои стисни…

Чего ты ждешь от жизни, кроме жизни,

Хранящей тайны, словно иероглиф?..

 

Александр Файнберг

 

Я вплывал – в 43 –  на Чимгане в этот ташкентский март.

Я слышал ночное бренчанье и полуночный бред,

Что издавал поддатый и бородатый бард.

И фото на Polaroid – «Из Ташкента привет!»

 

И поэт Александр Файнберг мне говорил: «Старик,

Давай помянем друга, ушедшего от инфаркта…»,

Оставившего нам в наследство стопочку тонких книг

И влажный запах свежего ташкентского марта…

 

В 45 – я бросал сигареты и переходил на насвай.

И поэт Александр Файнберг читал стихи на балконе:

Как в окно моего кабинета въезжал девятый трамвай,

Как голубей чиланзарских мы кормили с ладони…

 

Как в горячей пыли наше детство оставит следы,

Как мы жили на этой земле, уезжали и умирали,

Как дворов чиланзарских сиреневые сады

Уплывали за горизонт и в небесах исчезали…

 

Фото из семейного альбома. Венера

 

Можно дойти до Венеры,

Даже на Дальний Восток! –

Если длину нам измерить

Пройденных вместе дорог…

 

Но ходит с тобой уже кто-то,

По глупой моей вине.

А ты на любительском фото

Все улыбаешься мне…

 

Шамиль

 

Шамиль, давай будем играть в русских и немцев:

И у тебя будет деревянный шмайсер и аусвайс?

Или ты будешь атаманом туземцев?

Или – давай будем играть в игру «А у вас?»

 

«— А у нас в квартире газ! А у вас?

— А у нас водопровод! Вот!»

А у нас в Оше – был проездом Ошанин

Лев Иванович – комсомольский поэт…

 

А у вас в Самаре – самаритяне.

А у нас в Ташкенте – суверенитет.

Прилетают к нам инопланетяне –

Вырубают газ, интернет и свет…

 

А у вас в Казани — Фейсбук с друзьями.

Коли друг — полезай в Фейсбук,

В Телеграмм, В Контакте или в Тик-Ток…

 

Сквозь стекло монитора, затуманиваемое  слезами,

Долгим кадром прощальным — прямо в душу мою глазами –

Все глядит и глядит мой Шамиль, моя боль, мой сынок…

 

Дорогой мой сын…

Самый близкий и самый дальний…

 

И сын из Тольятти у меня в Ташкенте

Иногда ночью вдруг появляется на экране

В голубом и призрачном свете…

 

И страдая от этого  нечеловеческой мукой,

Я хочу от всего закрыться и от всех запереться…

И пытаюсь запомнить его перед вечной разлукой,

И я смотрю на него, и не могу насмотреться…

 

Из записной книжки

 

Лица любимых женщин – в морщинах.

И морщины уже к лицу…

 

Наши волосы переплелись, словно судьбы –

Не различить – где седые, где черные…

 

Четыре сезона не вмещаются в одном сердце.

Само сердце – и ветер, и ливень…

 

Мое сердце мне непослушно –

Так повелел мой Создатель…

 

Горе мое – не горе, чтобы я смог роптать…

Не стал я героем, чтобы смог возгордиться…

 

Не могу я носить одежду, которая мне идет –

Когда в рубище сам Создатель…

 

Шамиль

 

На фото мой сын сидит у окна

И смотрит на синее-синее небо…

А на небе огромные белые пушистые облака…

 

— Шамиль, сынок,

ты знаешь, как я тебя сильно-сильно люблю?..

— Да знаю, папа, ты уже мне это говорил…

 

На фото мой сын сидит у окна

И смотрит на синее-синее небо…

А на небе огромные белые пушистые облака…

 

И он еще не знает,

Что уже сам сидит на облаке и, свесив ножки вниз,

Говорит: — Папа, я тебя тоже сильно-сильно люблю…

 

Семейный альбом.  Ностальгия

 

Завяжу свою душу я ниткой суровой, сапожною,

Привяжу эту нитку я к нижнему зубу-клыку.

И без бантиков узел тройной  мне на память острожную –

Не дала же судьба зуба мудрости мне, дураку!

 

Как былой уркаган вызывает желтуху в остроге –

Свою душу на привязи я, не сморгнув, проглочу…

Перед дальней дорогой,  присевши на грязном пороге,

Прямо в очи гляжу палачу, но не плачу – плачу…

 

Застилает туман мне глаза, и не вижу ни зги я,

Но на нитке суровой душа в моем теле висит,

Вызывая, взывая… И приходит она – ностальгия —

Освещает мой путь… На меня влажным глазом косит…

 

Из переписки.  «Одноклассники. ру»

 

Отцветет молочай.

                       Отцветет иван-чай.

Злые ливни убьют мать-и-мачеху.

Грязь осенних дорог

                        занесу на порог,

На последний урок –

                       математику.

У доски ты стоишь,

                       почему же молчишь?

Не молчи – отвечай.

                       Лето наше, прощай…

Дела в гору идут,

                         а под гору – года,

Как вода по весне,

                         как вода – без следа…

Дела в гору идут,

                         уже дети растут.

Все в достатке

                         и полном порядке.

В Лету кануло лето.

                        Ты в Прибалтике где-то.

Ты в Прибалтике где-то,

                        а я на далекой Камчатке.

Но я жду…

              Но я помню –

                       все долгие годы разлуки —

Через класс весь записка

                       на «камчатку» идет из рук в руки…

Зацветет молочай.

                       Зацветет иван-чай.

И весна оживит мать-и-мачеху.

А когда будет май –

                       все забудь!

                                       Вспоминай —

Наш последний урок,

                        самый трудный урок,

Самый чудный урок –

                        математику…

У окна ты стоишь,

                         почему же молчишь?

Не молчи – отвечай.

                         Отвечай.

                                        Отвечай…

Пусть мы в разных концах,

                          пусть я здесь, а ты где-то —

Позабытое лето

                          со мною встречай…

 

Фото из армейского альбома. Возвращение

1.

А ты мне не писала десять лет.

И я тебя не видел десять лет –

Все десять лет в заботах и работе…

 

Стеною между нами – десять лет…

 

Однажды вспомнить – и купить билет!

И пять часов

                      лететь

                               на самолете!..

лишь пять часов и десять долгих лет…

 

2.

Клок запоздалого билета…

 

Мне десять зим врывалось в сны –

Как я вернусь в начале лета,

Как я вернусь в конце весны…

 

Но в этот день померкнет свет,

Я выдохну из горла: — Нет…

И промолчишь ты мне в ответ,

Лишь скрипнет под ногой ступень…

 

Ограда. Памятник. Портрет.

Прошедший день – как десять лет.

А десять лет – как день…

 

Мама

 

Вспорхнула птица, кажется, синица,

И улетела вдаль куда-то,

Урючине чирикнув виновато…

 

И старая урючина осталась…

Она стоит и птице вслед глядит,

И веткой птице машет, как рукой.

 

И смотрит вслед с пронзительной тоской,

Как будто бы прощается навеки…

Так мать моя прощается со мной.

 

Долгая дорога домой

 

Многотонно

                   шагают

                                столбы –

Словно вехи моей судьбы,

Словно вехи моей дороги…

 

И устало гудят мои ноги –

Как столбы,

                     как столбы,

                                 как столбы…

 

 

Мамин дом

 

Домой вернулся – не узнал

Двора.

Не год – домой не приезжал –

Не два.

И вот приехал – вырвавшись

Едва…

Кружится здесь от детства

Голова.

И пахнут апельсинами

Дрова.

И кажутся красивыми

Слова

Простые, словно небо и

Трава.

И славы словно не было –

Молва…

И жизни словно не было –

Была.

 

Фергана.  Мамин дом

 

В 62 — в Фергане. Я в Ферганской долине лежу,

Как покойник, тих и спокоен…

Прямо в космос ночной я очами моими вхожу —

Где ветры дуют не так, как хотят мои корабли…

 

Виртуальная жизнь — в 63. Виртуальна любовь, как биткоин.

Лишь горят в мои очи космические фонари.

И плывет надо мной в облаках белоснежный, как голубь, Боинг —

«Узбекистон хаво йуллари»…

 

Фергана. Мамин дом

 

Как датский принц – я одинок.

И на моих дверях – замок.

И в запустении мой замок…

 

А я – среди фамильных рамок

Портретов всей моей родни…

 

Воспоминания одни

По замку бродят сквозняками…

 

И чудятся твои шаги –

От них расходятся круги,

Как будто в память брошен камень…

 

Из первой книги

 

Всю премудрость постигну…

И вдруг вспомню случайно –

Моя первая книга,

Моя первая тайна…

 

Где все буквы – загадки,

Следы сказочных птиц,

Где лежат в беспорядке

Крылья белых страниц…

 

На обороте старой накладной

 

В геене – я праведник,

Грешник в раю…

 

Пытая дни прошлые:

— Сколько я стою? –

 

На паперти памяти –

Нищий, стою…

 

Фергана

 

Я маленьким мальчиком вышел из дома.

Вернулся домой стариком.

— Марш за стол! – сказала мама. – Суп остынет…

 

Послесловие

 

Может быть это быль,  может быть это сон,

Можно это назвать  сумасшедшим и глупым бредом.

Это может быть будущим светом  или мраком прошедших времен,

Или это великий дастан, сочиненный великим поэтом.

 

Словно вышел я весь  из картин Сальвадора Дали,

Из ста лет одиночества… Весь я – реальная небыль…

И по жизни иду я,  ногами касаясь земли,

Головою своею упираясь в огромное небо…