Намедни был в гостях на даче у хорошего своего товарища.
Звать его Дима, он практикующий психолог — респектабельный и весьма успешный. Были и другие люди, а кроме прочих, сестра хозяина по имени Кира и ее муж Федор.
Тут надо сказать несколько слов об этой паре.
Кире сорок два года, жгучая брюнетка, невысокая, черты лица крупноваты, но в целом миловидна. Не худышка, не толстуха, талия в наличии, грудь на месте. Не могу сказать, что выглядит существенно моложе своих лет, но всегда ухожена, и вообще не распускается.
Знойная женщина. Мечта поэта.
Муж ее Федор, собственно, не Федор, а Фарух. Ему что-то около тридцати, в Москве живет уже лет десять. Высок, строен, приятные черты лица, глаза карие, влажные — как у молодого оленя. Когда-то работал на стройке, но пять лет назад женился на Кире и с работой завязал. Переехал в жене, обустроился, отлично себя чувствует. Мне такой подход немного странен, но Дима объяснил, что для восточного парня это нормально, и я решил вопросов не задавать. Не мое это собачье дело.
Итак, мероприятие завершилось, гости разъехались. Остались мы с Димой и Кира с Федей. Мы с хозяином расположились в гостиной у камина, курили сигары, тянули коньяк и говорили. Причем Дима все так обставил, чтобы к нам никто не мог присоединиться.
На это было две причины. Первая заключалась в том, что Кира с Федей перебрали и стали немного невменяемы. Кира выглядела не в меру агрессивной, а Федя, и без того говоривший по-русски через раз, вовсе стал чередовать великий и могучий со всеми персидскими диалектами. Причем стремился обсудить темы, которые нам не могут быть интересны никогда, а именно доходы своих земляков: один заработал миллион долларов, другой купил дом на Рублевке, а третий… Короче, слушать все это было невыносимо. Стало быть, сидим, курим, пьем.
Кира с Федей сначала шатались по поселку, а потом устроились в кухне, поближе к закромам. Сначала все было тихо-мирно, но постепенно их разговор стал прибавлять тональность. Федя молчал, говорила Кира, и говорила такие вещи, какие терпеть сложно, даже обладая невозмутимостью Штирлица и восточным менталитетом.
— Сволочь, подонок, ничтожество! — ее голос звучал отчетливо, хотя язык ворочался с трудом. — Ты мизинца его не стоишь. Подонок! Ненавижу тебя! Ублюдок.
Я вопросительно посмотрел на Диму. Он сделал успокаивающий жест, мол, все под контролем, не волнуйся. В кухне, между тем, бушевали мексиканские страсти:
— Гад! Какой же ты гад! Что ты смотришь на меня! Да, я люблю его, люблю своего Зайку! А ты — грязь под его ногтями!
Кира бурно разрыдалась.
Я снова посмотрел на Диму, мол, не пора ли вмешаться. Но он снова отрицательно покачал головой.
— Пошел вон! — в голос заорала Кира сквозь рыдания. — Ненавижу тебя! Ненавижу тебя! Зайка, мой Зайка! Я хочу к Зайке!!!
И в этот момент произошло немыслимое: из кухни прилетел звук шлепка. Даже не шлепка, а хорошей затрещины. Потом еще и еще. Я подскочил в смятении. Что делать?! Надо выручать Киру! Но почему спокоен Дима? Нет, Дима не был спокоен. Он тоже вскочил, но бросился не в кухню, а… ко мне, схватил за руку и зашептал:
— Тихо, тихо! Сядь на место, пей коньяк!
— Да ты что!!! — яростно зашипел я в ответ. — Он же бьет Киру!
— Сядь, я сказал! — жестко одернул меня приятель. — Не ссы, не убьет. Сейчас все кончится.
И в самом деле, еще минуту из кухни доносились приглушенные всхлипы, а потом я своими глазами увидел, как Федя и Кира, шатаясь и задевая косяки, в обнимку проковыляли к лестнице на второй этаж. Сказать, что я был в шоке — ничего не сказать. Мне было стыдно, что в моем присутствии избили женщину, меня душила злость, что Дима не позволил остановить насилие.
Хозяин же, как ни в чем не бывало, извинился и, прихватив пустую бутылку, и вышел за следующей. Я остался один на один со своими переживаниями, но как выяснилось, рано расслабился: этот дом был полон сюрпризов. Не прошло и пяти минут, как со второго этажа донеслись совершенно недвусмысленные стоны и вскрики: там занимались сексом, и участникам явно было очень хорошо.
Вернулся Дима, поманил меня пальцем, и мы ушли в его кабинет. Там он откупорил Хеннеси и стал рассказывать.
— Понимаю, что у тебя в душе, старик. Мне тоже сначала было не по себе, все порывался вмешаться, остановить. Но тут все не так просто, как может показаться.
— Дима, извини, — перебил я его, — но этот подонок лупит твою сестру.
— Да, да, да… — Дима помахал рукой, как будто отгонял муху. — Паскудная ситуация, согласен. Но есть нюансы. Знаешь, что такое нюансы? Видишь ли, старик, Кира, как ты знаешь, уже была замужем. Семь лет назад ее муж погиб. Работал личным водителем у какого-то упыря, ну и… заснул за рулем, когда возвращался домой. Два часа ночи. Врезался в отбойник на МКАДе.
— Хороший был парень?
— Такой же мудак, как этот, прости господи. Вся разница, что этого зовут Фарух, а тот был Фарид. Жаль фото нет под рукой, посмотришь — хрен отличишь одного от другого. Очень похожи. И тоже сидел у Киры на шее. Работать пошел только потому, что отец застыдил да теплое место приискал. То есть, он думал, что теплое, ан видишь, как все вышло.
— Дим, я понимаю, но какого черта он ее бьет?
Дима посмотрел на меня очень внимательно и ответил:
— Сам не допёр еще? Ей это необходимо.
— Что необходимо?!
— Ну… Такая вот терапия, — Дима обвел рукой в воздухе круг. — Она считает, что предала бывшего. Вышла замуж и этим предала память о нем. Она чувствует страшную вину, понимаешь? И чтобы вину искупить, ей требуется наказание за предательство. Когда Федя отпускает ей кренделей, она сразу ловит несколько зайцев. Во-первых, убеждается, что да, Фарид был самым лучшим, потому что никогда не поднимал на нее руку. Во-вторых, что Федя – ничтожество. Этим она сразу смещает точку сборки. Получается, что Федя ей даден господом-богом не для счастья, а в наказание за предательство. В-третьих, после этого сеанса она успокоится и месяца три будет безмятежна и счастлива. Потом вина снова накопится и потребует выхода. Они снова выпьют, она обложит Федю по матушке, он ей пропишет горячих и — вуаля! — гармония в семье восстановлена.
Я был просто раздавлен.
— Ей помощь нужна, — проговорил я неуверенно. — Неужели ты ничего не можешь сделать?
— Как терапевт, конечно, не могу, — пожал плечами Дима. — Она моя сестра, я ее люблю. Она не воспринимает меня как доктора, а я ее — как пациента. Предлагал ей хороших спецов, даже готов был оплатить, что, в общем-то, неправильно. Она отказалась. Нельзя человека вытащить из ямы, если он не хочет вылезать. Ей зачем-то нужна эта боль, она ее бережет, холит и лелеет. Расставаться со своим горем не хочет. Раз в год по весне везу ее на кладбище. Она там поплачет на могилке и снова здорова.
— Господи, ну и жуть, — выдохнул я. — А как Федя с этим живет? Как он может оставаться в ее доме после этого?
— Может, как видишь, — усмехнулся Дима. — У меня в голове это плохо умещается, а он ничего. Привык. Да и кто на его месте сбежит от такой жизни. Она ему вид на жительство сделала, скоро получит гражданство. Она его одевает, водит по ресторанам. Намедни он ей пожаловался, что ему скучно дома, пока она на работе. Так она вместо того, чтоб самого его на работу погнать, купила ему игровую приставку.
— Что-то меня мутит, — сказал я. — То ли коньяк забористый, то ли история сногсшибательная. Давно он ее… хм… терапию такую к ней применяет?
— Три года, — не задумываясь ответил Дима и, чуть подумав, добавил. — Это я его научил.
Я извинился, сказал, что мне на минуту в туалет. Выйдя из кабинета, вызвал такси, поскольку оставаться в этом доме больше не мог.
