Золотые люстры (часть 1)

Путь туда

                                                                                           Посвящается сестре

Предыстория

Сегодня мы с сыном победили елку. Обтрясли это адово количество иголок, извозившись до бровей в смоле (хорошая была елочка!), распилили ее на две части, обмотали полиэтиленом и поместили в 120-литровый мусорный пакет. Получилось почти стерильно: таскай в лифт и из лифта, сколько хочешь – ни иголочки не проронишь на общественную территорию. Ненавижу этот этап нового года, связанный с елочной расчлененкой! И всегда мучительно колет совесть и нагоняет печаль Окуджавская песня про Ель:

Но начинается вновь суета,

Время по-своему судит,

И в суете тебя сняли с креста,

И Воскресенья не будет

При этом я – фанат Нового года. В детстве на нашей домашней елке было много игрушек-фигурок: стеклянная царевна на прищепке в кокошнике и фате, Черномор с поролоновой бородой, паренек в зимней ватной шапке с хоккейной клюшкой, старик Леший, звери и птицы.  И вот, все новогодние дни я играла с елочными игрушками. Мои добрые герои путешествовали по ветвям ёлки, скрывались от злодейской погони, набредали в чаще леса на спасительные избушки, добывали сокровища (благо, елочные шарики отлично подходили на роль кладов!) и всегда пользовались помощью и поддержкой Деда Мороза (сурового, бровастого, с косматой бородой – из советских времен, а не этого перестроечного толстяка Санты Клауса). Ни одна фабрика по производству картонных домиков для детей не сможет выполнить заказ на изготовление тех волшебных замков и чертогов, что мне мерещились в свете елочной гирлянды! Потом я заразила этими выдуманными елочными сказками свою младшую сестру Лиду. Лида пошла дальше: уже взрослая, она стала собирать Снегурочек, делать новогодние игрушки, напоминающие ей человечков с елки нашего детства, писать новогодние сказки.

Вот поэтому я всегда наряжаю живую высокую елку с множеством прекрасных игрушек. И поэтому же так не люблю с ней расставаться! Но, дело сделано. Из перечня дел вычеркнут ненавистный пункт «убрать елку», налит в чашку свежий чай и стул у окна – к моим услугам. Ночь незаметно выпроводила и посадила в лифт засидевшегося гостя по имени Вечерполныйзабот. Мысли о детстве расплодились в еще витающем смолистом запахе елочной хвои и ни за что не хотели исчезать, наоборот – они потянули за собой размышления о Лиде.

Странно – такой молочной ночью (смотришь в окно – оно словно запотело, но это туманом опускается сверху мельчайшая снежная пелена) – очень странно было вдруг вспомнить эту нашу с Лидой яркую весеннюю, выполосканную в солнце, поездку. Поездку через всю Европу – от Финляндии до Испании. Поездку в такое сумасшедшее время, когда миром правит май, небо заполняет симфонический птичий щебет, а на земле происходит цветение всего, что не шевелится. Когда медвяный запах носится в воздухе, словно он и есть – ветер, переливаясь разными оттенками ароматов всех этих пестиков и тычинок. И, надо же было так тогда случиться, что мотивом пропасть почти на месяц в этом романтическом весеннем хороводе природы послужило отнюдь не романтическое обстоятельство. Мотив мой был самый низменный: жажда материальных благ, причем с выгодой.

Вот с чего все началось. Мы с мужем задумали строить дом. Впервые в нашей жизни! Надо знать меня: когда я решаю как-то приукрасить окружающее пространство, я заболеваю болезнью под названием «жажда абсолютной красоты». Моя личная жизнь, спокойный сон, внимание к своей внешности и даже к чистоте (например, волос!) – все катится в тартарары, потому что я начинаю ястребом кружить вокруг отделочных материалов, всяких штучек для декорирования и провожу ночи напролет в интерьерном наваждении. Понятно, что этот строящийся большой дом стал для меня чем-то вроде опиумной курильни – в смысле ухода от реальности.

Однажды я нахожу заграничный сайт с интересными люстрами для большого дома, не имеющими ничего общего с теми золотыми дворцовыми сооружениями, что обычно привозят к нам в Россию. Выясняется, что люстры испанские, и что магазин – аутлет (из-за скидок люстры выходят в сущие копейки, по сравнению с российскими ценами). К тому же, не будем забывать про возврат налога. Я же говорила – материальная выгода! Плюс будущая красота, что еще важнее.

И вот, оказавшись в Испании, я не гнушаюсь расстоянием в двести пятьдесят километров и лечу на прокатной машине в этот магазин. И обмираю. И начинаю трепетать, потому что передо мной забрезжили признаки абсолютной гармонии. И, трепеща, я накупаю этих люстр во все комнаты, комнатки, комнатюльки, собачьи будки и скворечники (кредитка свыше нам дана – замена счастию она!). И все это добро прибывает со мной на машине к мужу, который отдыхает себе, гуляет по морскому бережку, считает себя абсолютно резистентным к моему люстричному бреду и никаких подлян подобных от жизни не ожидает. И он видит эту гору…  Из коробок с надписями «MUYFRAGIL» («очень хрупко», если хоть кому-то интересен перевод).

Вот он только что видел, а уже сейчас – ни фига не видит, потому что в глазах у него потемнело. Кровь отлила отовсюду и прилила в одно место: в глаза. И, если бы сейчас его видел испанский бык на испанской корриде – он бы посторонился… вежливо… А я вот осталась стоять. Соляным столпом, как Лотова жена, ибо спустилось и на меня прозрение при виде этой содомо-гоморрно-коробочной кучи. Кровь у мужа отлила от глаз к горлу: «Т…т…т…тыыы… ты ддумаешь, что ты дделаешь?! Как мы это всёпопрём?!»

«Милый, дорогой, любимый, единственный!» – я не сказала, но показала лицом, что подразумеваю именно это. И умильно-елейно-примирительно:

– Да не волнуйся, привезем… как-нибудь.

Как-нибудь, как-нибудь… хм… как ни будешьстараться – а в чемодан это добро не запихнуть. Однако, решение пришло быстро:

– Я! я – сама(!) привезу это всё на своей машине, приехав из Питера!

– Как ты поедешь-то одна, ты в своем уме?! – слабо протестовал муж с уже померкшими глазами и тряпично-вялым горлом.

– Да ладно, доеду, возьму Асю или Лиду в попутчики. Мы же с Асей на пару Америку пересекли, шесть с половиной тысяч миль отмотали, а тут – до Испании добраться, подумаешь – подвиг!

Муж предпочел стаканчик рому этим героическим (или идиотским?) планам и удалился в шезлонг.

На самом деле, я немного влипла: кто это согласится потратить свой отпуск и деньги на мотанье в автомобиле по автобанам еврозоны? А одной ехать неприятно. А с мужем выйдет еще неприятнее, ибо – что приятного в ежедневных ссорах?! И без ссор не получится никак: мы друг друга за рулем раздражаем. Вот я и кинулась к сестре: то да сё – поехали, тебе незатратно выйдет, я же в поездке заинтересована, мне так и так на проживание тратиться – вот и буду отели оплачивать!

Но, надо знать мою сестру. Неспешная, полная, обстоятельная – она первым делом оценивает не интерес к затее, не предстоящие приключения, не затраты даже! Первым делом Лида оценивает комфорт. Сколько времени она проведет (трясясь!) в дороге? Где будет ночлег? Сможет ли она разместить в багаже свою любимую гречишную подушку? Каков баланс прогулок на природе и в городах? Влезут ли в машину такие вещи (на всякий случай), как дождевик (от дождя в поле), зонт (от дождя в городе), тулуп (в горах может быть прохладно), резиновые сапоги (а вдруг в траве – змея?) и т.д., и т.п. Про лекарства и перевязочный материал я не говорю (аптека возле ее дома получит квартальную премию за объем продаж, если Лида согласится ехать). С одной стороны, такой попутчик – это находка: у нее всегда есть все: от пинцета для бровей до зубочисток. С другой стороны – сборы… Это невыносимо, когда при ежедневной смене мест ночлега моя тщательная и очень аккуратная сестра пакует чемодан.

Как, например, вы упаковываете две чайные ложки? Лично я беру пакетик, кладу ложки по его разным сторонам и сворачиваю навстречу друг другу (это, когда у меня упаковочное рвение). Если рвения нет, я сую их куда попало. А что делает с ложками Лида? Э-э-э, вообще-то это длинный рассказ, но, так и быть. Она первую ложку обертывает салфеткой, заматывает в пакетик и накручивает сверху резиночку (чтобы не размоталось). Потом со второй ложкой делает то же самое. Дальше она вкладывает одну замотанную ложку в другую замотанную ложку, потом берет… вы догадались – третий пакетик (!), оборачивает им сложенные ложки, плотно закручивает и… резиночкой закрепляет. А?! Никогда у нее ничего не звякает и не промокает. Но, надо же иметь нервы – все это наблюдать!

Последние несколько лет наших совместных путешествий я пытаюсь ее перевоспитывать, как дембель новобранца. У меня почти получилось (во-первых, она младше, во-вторых, она в подчиненном положении, потому что ездит в моей машине, и, в-третьих, она специально мною изматывается в ситуации наших бодрых поездок, когда вертеть рулончиками ложки с пакетиками времени просто не остается). Зато, какие у нее остаются впечатления! Если честно, я думала, что сестра уже достигла кондиции нормального энергичного туриста и подпрыгнет от счастья после моего предложения пролететь на авто по Европе. Но ее патологическое стремление к комфорту не позволяет принцессе по праву рождения обходиться без перины.

– Я не смогу по шесть часов находиться в дороге – это невыносимо! – капризничала Лида, выторговывая себе комфортное путешествие, – Давай поедем медленно и будем наслаждаться поездкой? – мечтательно разворачивала она свой план, позабыв о том, кто платит за отели.

– Но у тебя всего две недели, как же мы обернемся туда-обратно? – пыталась я вернуть ее в суровую реальность.

– Тогда я не поеду, увы…  – трагически вздыхала сестра.

Странное дело: Лида вроде бы проявляет беспомощность, тревожность (вечные опасения по любому поводу), хрестоматийную женскую слабость и изнеженность. Но на деле в нашем частом противостоянии, где моя обычная роль выглядит никак не слабее Чингисхана на коне – на деле она оказывается почему-то сильнее, так как все всегда оборачивается в ее пользу.

           Я отношу такой расклад к нашим детским ролям: старшая и младшая. Я – старшая: все решаю, за все отвечаю, балую младшенькую, но и командую. Она – младшая, хочет жить, ни о чем не заботясь, капризничать и перечить старшим (то есть мне). И кто тут скажет, что быть старшей – это хорошо? Быть старшей ужасно! Родители вечно ищут в тебе опору, при этом они прощают младшим любые слабости (неплохой контраст, если вы с сестрой обе уже давно не девочки). А ты стремишься подражать родителям (ведь взрослость – это твой единственный козырь в соперничестве с тех самых далеких детских времен), и вместе с «подражанием взрослым», в запале, неожиданно для себя перенимаешь извечную родительскую сердобольность к заскокам младших. И как бы вступаешь в лагерь против… себя самого! Так всё сложно выходит. А обиды. Детские обиды плюс обиды нынешние (как результат твоего одинокого старшинства в решении всяких семейных проблем сегодняшней взрослой жизни) – обиды только растут, потому что ты, как взрослая и как старшая, миришься с этой странной «детской» беспомощностью.

И в этот раз я тоже сдалась. Пришлось придумать хитрую схему: почти «Хоббит, или Туда и обратно». Едем с сестрой «туда» в более-менее спокойном ритме. Потом я высаживаю ее в Барселоне, и она улетает домой самолетом (этот пункт отнял у меня примерно три дня на уговоры: «летать одной не страшно», «таксист точно довезет в нужный терминал», «не потеряешься – это же прямой рейс!», «я научу ориентироваться в аэропорту»). А в Испании меня уже будет поджидать Ася с моим мужем (и одновременно ее братом). Мы несколько дней отдохнем все вместе, собираясь с силами. Затем мы с Асей отвезем мужа в аэропорт (от греха подальше) и на следующий день потихоньку стартуем «обратно». С Асей (уф!) все просто, за что я ее несказанно люблю. Лиду я люблю никак не меньше, но в эту любовь явно примешиваются какие-то странные родительские инстинкты. Недаром в быстрой эмоциональной речи я часто по ошибке называю сестру то именем дочки, то именем сына, а иногда и именем собаки! (видимо по аналогии с братьями нашими меньшими).

Старт

Было решено попасть в Германию на пароме из Хельсинки. Чтобы не рисковать, прошли финскую границу накануне и остановились в небольшой гостинице в приграничном городке. Там в ресторане официантами, барменами, кухонными помощниками работали молодые люди с синдромом Дауна и другими психическими или умственными особенностями. Они держались приветливо и уверенно. Было видно, что это – не эксперимент, не для галочки, а реально работающая история. Мы с Лидой обсудили, что абсолютно комфортно себя чувствуем. Но не уверена, что такое прошло бы в России. Все-таки Европа – совсем другое дело. Помню, как в Риме, на вилле Боргезе в кафе при зоопарке сидела влюбленная парочка молодых людей с синдромом Дауна. Он был в форме служителя зоопарка, она – в модной молодежной одежде. Они были без провожатых, сами за себя расплачивались, сидели – пили кофе, болтали. Обычные люди.

Утром поплавали в бассейне и – в путь, в Хельсинки на паром. Перед поворотом в порт решаю залить бензин и на кассе понимаю, что у меня нет кошелька. А в кошельке – куча наличности (путешествие ведь на три недели растянется). И в кошельке – три тысячи евро для дочки (она в Голландии живет, я заехать к ней собиралась). И еще в кошельке – все мои банковские карточки. И я понимаю, что ехать нам, в общем-то, уже никуда не надо. Мы, собственно, уже приехали. Можно, конечно, доплыть паромом до Травемюнде (билеты – вот они!), и у Лиды хватит, наверное, денег на обратные билеты на паром. Но что-то я не припомню, чтобы мне хоть раз мечталось просто так взглянуть на Травемюнде.

Машину мы прошарили за пять минут – нет кошелька! Ноги не ходят, глаза не видят, а в голове отматывается сегодняшний день вспять. Ну, да! В холле гостиницы я стала возиться с чемоданом, кошелек был в руках, мешался, положила его на диван, управилась, подхватила сумку с чемоданом, да и вышла себе, а кошелечек мой родной на самом видном месте, на диване лежать остался! А диван стоит прямо у входной двери, одиноко и довольно далеко от стойки ресепшен. Теперь тут борются с матом, поэтому придется включить воображение, не стеснятся, перевоплотиться в пресловутого сапожника и заполнить пропуски: …………………!!!………………………………………!!!!……………………………!!………………………………..!!!!!!!!!

Лида стоит со стертым лицом. Для нее это крах отпуска, а отпуск бывает лишь раз в долгом и нудном рабочем году. Ну, а для меня – это просто крах. Крах, крёх, КРик и АХ!.. странное несмешное слово, даже на слух – угрожающее. Мучаю сотрудника заправки, выясняю телефон отеля, блею в телефон про «май воллет» – надо же, как кошелек по-английски не забыла. И, не веря ушам, узнаю, что приберегли они там мой кошелечек – ай, да финны! А ведь могли спокойно «не заметить» и прибрать, без всякой опасности быть заподозренными в краже: там народу всякого туда-сюда ходящего полно. О, счастливчик! (это я, я, – яаааа!).

Но паром – под парами. Если обратно 150 км ехать – не успеем. Опять мучаю приветливую финку из отеля, чтобы они выслали нам навстречу таксиста с кошельком. Идея приободрившейся сестры. Таксист не находится, объяснение по-английски мучительно, стоимость переговоров опорожняет добрую часть еще неполученного назад кошелька. Наконец, какой-то родственник финки соглашается потратить свой субботний денек на подвоз кошелька для ненормальной русской (75 км туда, 75 км обратно). Приехал. Встретились! Толстенький добродушный финн вышел из машины, сошедший с конвейера в эпоху Горбачева, ведя за руку маленькую девочку:

– Ну чтоо же выы, Олгаа – ай-ай! – погрозил он мне пальцем и протянул кошелек.

– Вы по-русски говорите?

– Мы живем ряаадоом с границей, мноогииэ говоряаат, – улыбнулся он в ответ и стал энергично отнекиваться от протянутых мною денег.

– Спасибо вам, спасибо, а это – дочке на шоколад, пусть у нее будет много-много шоколада! – сунула я ему деньги, и мы, счастливые, понеслись на паром. Но, черт возьми, как же приятно, когда встречаешь хороших людей!

Паром

Когда-то давно, еще в конце 80-х, первый паром в моей жизни запомнился мне величавым шиком своих лакированных внутренностей и надменностью к встречным судам. Нам – комсомольцам проектного НИИ – было позволено проехать из тогда еще Ленинграда до Хельсинки и обратно на незабвенной и теперь уже почившей «Анне Каренине» (вот не надо называть суда именами людей, плохо кончивших!). Как я попала тогда в эту поездку – не понимаю. Наверное, комсомольские вожди нашего НИИ возжелали сделать свои гешефты (тогда финны раскупали нашу водку по астрономическим ценам, но об этом я узнала только из поездки). И, наверное, они не посмели так уж открыто потратить профсоюзные деньги исключительно на себя. Поэтому они придумали эту комсомольскую поездку. Комсомольцев на нашей работе было мало – для профсоюза не великие траты, а для комсоргов – все же прикрытие. Денег нам менять не разрешили ни копейки, мол, на пароме будете сыты, и достаточно. Тут мне Таня, одна из активных девочек, по секрету говорит: купи водки, сколько можешь. Зачем? – идиотски спрашиваю я. А Таня хорошая была, сердечная (потом за финна замуж вышла) и, несмотря на изумление по поводу моей дремучей наивности, обещала потом все растолковать и помочь.

Тогда в стране были талоны – перестройка же. У нас с мужем в комсомольском возрасте уже завелось двое детей, а на детей государство тоже выдавало талоны на водку. Видимо, так государство стремилось влиять на рождаемость. А что такое водка в то время? Водка – это врачи, запчасти, лекарства, сантехник вовремя, что-то с работы поиметь ценное – охранник отгрузит (не все же в НИИ работали, как я, были у людей и серьезные места работы: кафель, краска, нержавейка…), опять же – электроника всякая доставалась, и тоже не без водки. Однажды в походе чужие люди нам отдали свою лодку на три дня – поплавать по островам Вуоксы – за бутылку водки, и паспорт не спросили: вот это валюта! Теперь понятно, что наша молодая, двухдетная семья могла себе кое-что позволить, и в поездку я припасла три бутылки «Пшеничной». Почему-то знающие люди посоветовали мне покупать бутылки с завинчивающимися пробками, а не «бескозырки» – то есть отрывные пробки с хвостиком. Погрузились мы все с водочной поклажей на этот колосс на плаву и замерли в ожидании заграницы, по крайней мере, я. Паром, отдав швартовы, устремился в ледяную облачную зыбь Балтики (дело было в феврале), не подозревая о том, что для меня он стал воротами в непостижимый и недостижимый доселе буржуазный мир.

Все впервые: тонкие, шоколадного цвета, изящные сигареты «MORE», неведомый ментоловый вкус сигарет «SALEM», кока-кола и пиво в железных баночках, смешно сказать – первый йогурт(!) – несъеденный, прибереженный для детей (говорили, он не портится, а он взял и испортился без холодильника),  морские стюарты в безукоризненной форме, сервировка в ресторане, дискотеки под западную музыку – и всё это под аккомпанемент нашего молодого комсомольского задора и изумлённо-счастливого хихиканья – по любому поводу.

Не надо забывать, что в это самое время вся остальная страна стояла в очередях. Помню, в нашей кондитерской на углу единственным товаром (если ничего ценного в этот день не «выбрасывали») были сушки. Вспоминаю свою тоску, когда, глядя на эти прозрачные секционные контейнеры-прилавки из оргстекла, некогда пестрящие разноцветными конфетами, причудливыми печеньями, вафлями в расписных пачках и пирожными, я видела лишь небрежные завалы сушек. В каждом отсеке – только сушки. Ничего не имею против сушек, но тогда они вызывали во мне какое-то унизительное чувство.

Вообще унижения было предостаточно: граждане с физиологическим удовлетворением в глазах и «бусами» на шее из рулонов туалетной бумаги, нанизанных на веревку; коллеги по работе, урвавшие накануне в хозяйственном магазине подле нашего НИИ «по два флакона в одни руки» заграничные пластиковые бутылки с лимоном на этикетке и обменивающиеся на утро впечатлениями от применения их в быту: белье стирали, голову мыли, рот полоскали, оказалось – средство для мытья посуды (у кого-то родственник-татарин разобрал инструкцию, написанную на турецком); номера очереди за дефицитным товаром, нанесенные активистами на кожу руки химическим карандашом (можно из очереди с коляской отойти – покормить ребенка и вернуться снова стоять; один раз, за очень модными сапогами, мне пришлось два раза отходить кормить – хотелось же сапог, особенно – модных).

Но, если подумать, нам (поколению) досталось не самое худшее время – ни войны, ни лагерей. И, если родители и бабушки с дедушками мечтали просто о сапогах, мы уже бессовестно мечтали о модных сапогах. Как ни крути, страна куда-то все же шла, и наши дети стали мечтать о брендовых сапогах, чтобы поставить их первыми во внушительном ряду модных. Но что-то важное мы все же упустили. Видимо, людям вредно долгими веками и многими поколениями ходить босоногими.

И вот этот рассадник западных искушений, паром «Анна Каренина», швартуется в Хельсинкском морском порту. Наши граждане потирают руки в расчете на скорую наживу от сбыта водки. Но, в феврале не может не штормить: девятым валом на всех паромных обитателей накатила отчаянная трагедия. Как-то, непонятным образом (или наоборот, чересчур понятным), финны прознали про водочный десант из России. Было объявлено, что выход пассажиров с территории порта охраняется самым строгим образом, пассажиры досматриваются и, при подозрении, обыскиваются. Пришвартованная «Анна Каренина», бесстыдно побулькивая, вызывающе тяжело покачивается у причала. Это мы, простые комсомольцы, допущенные комсоргами к бесплатному пирогу, везем с собой по две-три бутылочки. А комсорги везут ящиками. А экипаж парома – трюмами. Этим людям было что терять! Испуганные советские граждане, не спеша на берег, свесились с бортов и сканируют ситуацию у проходной. Некоторые отчаявшиеся начинают переводить добро на себя, раскрашивая звонким и веселым чоканием однообразие звуков порта. Чокайся, сколько хочешь, пока не сошел на берег: паром – это российская территория. Но нам всем надо сойти. И пронести главное достояние страны Советов, гордость народную и славу – водочку-слезу. Порадовать финнов и себя. Короче, мы были за дружбу между народами!

Народы растерялись ненадолго. Дальше началось настоящее сафари: люди сходили с товаром и, «гуляя» по территории порта, закапывали водку в снег в укромных углах в надежде к вечеру, когда бдительность таможни сойдет на нет, переправить бутылки через забор. Охрана, почуяв недоброе, повскакала в полицейские машины и начала охоту на контрабандистов. А контрабандисты стали играть в следопытов: слушали шум моторов приближающихся полицейских, делали друг другу знаки, помечали схроны в снегу, планировали трафик по передаче бутылок через ограду порта, прятались за ангарами, в общем, азарт обуял обе стороны. В этом вестерне наяву у полиции пропал интерес к таким мелким спекулянтам, какими были мы. Но и мы вошли в раж, и болели за наших.

И тут я, будучи, наверное, самой наивной среди братьев-комсомольцев, вдруг подала креативную мысль. Стояла зима, одежда у всех была объемная – бутылка свободно помещалась в рукаве. Я предложила прятать бутылки в рукава и крепить их к рукам резинками для волос. Две руки – две бутылки. Идти мимо охраны, улыбаясь, возмущаться, когда нас начинают подозревать, через силу позволять им рыться в карманах и сумках. А сумки-то – пустые! «И нас пропустят!» – заключила я уверенно. И правда, пока апачи мерились силами с шерифами, мы вынесли «наше всё». Так моя неспокойная совесть сменилась на заслуженную гордость. Оказалось, можно легко втянуть примерного индивидуума в нехорошее дело, если учинить небольшой, но захватывающий боевичок, да поддуть немного патриотизма.

После успешной операции по выносу наших бутылок бывалая Таня привела меня в какой-то цветочный магазин. Немолодая финка, услышав от Тани про водку, закивала головой, ухватила бутылку «Пшеничной», отвинтила пробку, попробовала и, удовлетворившись качеством, завинтила обратно и быстро отсчитала мне деньги. Вот для чего, оказывается, было необходимо брать бутылки с завинчивающимися пробками. Три бутылки водки в эквиваленте на товары, купленные за вырученные деньги, равнялись: рубашке для мужа, игрушечной машине для сына, китайской кукле Барби для дочки и умопомрачительно модному костюму для меня (юбка-брюки тогда встречалась в Союзе не чаще штуки на миллион советских женщин). Неплохой гешефт для новичка! Не знаю, кем бы я сейчас была, если бы комсомольцев не смела волна Перестройки. Вполне вероятно, что я закончила бы идеологическим и моральным падением, потому что задатки беспринципности во мне проглядывались с очевидностью!

Последующие паромы в моей жизни запомнились бесконечной едой, этими ужинами а ля «шведский стол». Наш с Лидой нынешний паром был плавучим сооружением среднего класса: вместительный, но без апломба.

Не без помощи пары бокалов вина постепенно улегся стресс от пропажи кошелька, поиска нужного причала, парковочных переговоров на автомобильной палубе с здоровенными, чумазыми матросами в усах и лапландских косах. Сестра по-домашнему достала ночнушку, халат, удобные тапочки, развернула из пакетиков ложечки с кружечками и заботливо продезинфицировала стульчак туалета настойкой календулы. Путешествие за люстрами началось с несомненным комфортом!

Продолжение следует…

Иллюстрация Эрик Булатов «Заход или восход солнца», 1989