Школа шпионов (окончание)

(7)

 

В три часа дня все наши учителя собираются в главном бараке. Я уже знаю, почему эти собрания называются «вкусные» и хотя мне хочется попробовать каждое из лакомств на большом столе, уставленном пирогами и пирожками, мне ещё больше хочется исчезнуть пока Валерий ещё не начал читать вслух свои стихи. 

Издали вижу: Валерий готовится к чтению.

– Валерий, пожалуйста, не читай на собрании свои стихи.

– Чтение моих стихов поможeт им развить чувствительность к отсутствию прогресса в их интеллектуальном развитии. 

– Но они ведь тебя не просят развивать им эту чувствительность к отсутствию прогресса! Так зачем это? Какой в этом смысл?

Валерий ходит взад-вперед, болтает, шутит, и чтобы он ни делал, он как бы постоянно начеку, он всем своим видом показывает, что не сдастся, что дождется таки своего часа, вернее, не столько часа, сколько минуты, когда настанет его черед привлечь к себе всеобщее внимание дабы потрясти всех своими модернистскими стихами, и видеть, как «учителя женского пола качают головой с неодобрением и восхищением, но в основном всё-таки с восхищением, а педагоги мужского пола — с уважением и неодобрением, но в основном с неодобрением». Когда появляется незаурядная личность, говорит Валерий, всё происходит именно так.

В начале каждого т.н. вкусного собрания наша начальница, миссис Вертепацкий, читает вслух список новых правил, каждый раз извещая нас о том, что правила эти составляет каждую неделю Главный Офис ради нашего просвещения. Она читает так долго и так монотонно, что некоторые из наших учителей засыпают и мирно похрапывают, сидя на своих стульях, прямо перед лицом самой начальницы, а другие ходят кругами вокруг стола с лакомствами и время от времени крадут пирожок или пирожное, оглядываются украдкой – не видит ли кто? – и когда уверены, что их никто не видит, отворачиваются к стене и жуют пирожки, неестественно быстро двигая челюстями. Время от времени те, что заснули, просыпаются и спрашивают нас, не уснувших, не пропустили ли они что-нибудь важное. 

– Ничего не пропустили, – успокаиваю я Винопятова, мол, ничего страшного, продолжайте спать, Йода. Но Винопатову очень хочется знать, что именно миссис Вертепацкий читала нам своим скучным голосом пока он спал, поэтому из чувства сострадания к нему я говорю: новые правила. О том, что теперь нельзя выбрасывать в мусор неиспользованные контрольные работы, потому что они считаются секретной информацией, и какой-нибудь шпион может запросто вытащить их из мусора и предоставить бесценную информацию о склонении русских существительных российскому правительству. Вот поэтому, говорю я Винопятову шепотом, мы теперь должны уничтожать все неиспользованные контрольные. Винопатов говорит: «А-ах», и снова засыпает. Ученики прозвали Винопятова Йодой из-за его ушей и формы черепа, но я ему об этом не говорю, незачем мне ранить самолюбие Винопятова.
      
Мне хочется, чтобы Винопатов проспал всё собрание, потому что я вижу — у него на столе валяются кипы бумаг, и мне довольно ясно, что эти бумаги никакого отношения к контрольным не имеют, это его собственные стихи, которые он намеревается прочитать во время вкусной части нашего собрания, в самый разгар этой так называемой вкусной части, когда мы все будем дружно есть и пить и праздновать нашу жизнь на армейской базе в отдаленной Калифорнии. Отдаленной только, конечно, в том случае, если мы говорим о душах некоторых из наших коллег, вовсе не скрывающих—и даже гордящихся тем, что души их обитают далеко-далеко от нашего Монтерея – в Калуге, Одессе, Омске, Челябинске… Но я не хочу, чтобы Винопатов читал свои стихи не потому, что я имею что-то против таких строчек, как, например, «Мы тоскуем по улочкам узким / нашей родины и нашей души», а потому что его традиционные, по традиционному рифмованные четверостишия действуют на Валерия вроде красного лоскута тореадора, короче – Валерий несомненно пожелает выступить, как только Винопятов закончит читать свои стихи.

Как только Винопятов закончит выкрикивать свои вирши о родине, Валерий сделает шаг вперед и объявит всё ещё жующим учителям: — Винопятову вы можете хлопать в ладошки пока не надоест, но если бы вы знали кое-что о модернистском направлении в современной поэзии, то были бы мне благодарны за возможность услышать то, что вам неизвестно, хоть и чуждо, так как непохоже на Винопятова, а Винопятовым я называю всё, что вам привычно, всё в чем нет искры, нет нового.

Не прекращая жевать пирожки, наши учителя будут подмигивать друг другу, сопровождая своё подмигиванье этакой знающей улыбочкой, будто говоря, мол, теперь нас познакомят с модернистским направлением в поэзии. И Валерий познакомит собравшихся со своей модернистской лирикой, которую я уже слышала, и не раз, вернее, не столько слышала, сколько читала, потому что каждый раз, когда он читает вслух свои стихи, я говорю, что не воспринимаю стихи на слух, я должна читать стихи глазами, видеть слова на бумаге. Жаль, очень жаль, говорит он с тревогой, что ты не человек уха, девушка, потому что настоящий поэт, такой поэт, как он, должен делиться произведениями со своими помощниками, как только они, т.е. произведения, появляются на свет, а для того, чтобы запечатлеть их на бумаге требуется время, которого у Валерия, по его собственному признанию, нет и быть не может, ведь с того, кому много дано, много и требуется.

Когда он говорит, что я не «человек уха», я сначала думаю, что он сожалеет о том, что я не врач, специалист по ушам, однако вскоре я начинаю понимать, что Валерий настолько опередил своё время, что он оставил всех нас далеко позади, вынуждая наш бедный, отсталый родной язык карабкаться на такие постмодернистские высоты, какие и не снились Винопятову и его почитателям в самых сумбурных снах, и делает это Валерий при помощи таких выражений, как «взвихрившись во мигрень», или «интерьер горизонта груб», вымучивая таким образом не только каждую строчку своих стихов, но и ежедневную речь.

 

(8)

Курс русского языка состоит из двадцати красных учебников, около шестидесяти страниц в каждом, по десять уроков в каждом учебнике. Каждый учебник должен быть пройден за месяц. Первый урок знакомит студентов с русским алфавитом. В списке слов в конце первого урока, наряду со словами стол, комната, стул, сержант, рядовой и генерал есть слово «ангар» («hangar»), а я никогда не встречала это слово ни по-английски, ни по-русски, и мне надо до начала урока выяснить что оно означает, но выяснить это толком мне так и не удается, поэтому я говорю своим студентам, что так как я никогда не увлекалась ангарами, вряд ли можно от меня ожидать знание этого слова, и студентам это кажется ужасно смешно, они смеются, а те, что в зеленой форме говорят, что им тоже не положено знать о таких вещах, ведь они в армии, а не в военно-воздушных силах, а те, что в синей форме говорят нас только двое, поэтому вы должны проводить с нами индивидуальные уроки, и я говорю да, конечно, должна. Мы все смеемся, потому что знаем, что они не просто студенты, а солдаты, и это не просто институт языков, а армия, и превращение людей в винтиков, маленьких винтиков для большой машины – это то, что армия всегда делала и всегда будет делать, и если вы надеялись, что к вам здесь будут относиться как к личности или как к так называемой индивидуальности, оставьте свои иллюзии дома; единственное, что вы сможете получить здесь индивидуального – так это форму вашего размера, и поэтому просить инструктора о проведении индивидуальных уроков и тестов, особенно когда инструктор того же возраста, что и студенты, и сама совсем не прочь вести такие подрывные разговоры, кажется ужасно смешно.

После двух месяцев преподавания меня вызывают в офис Ковбоя Джо. Нет, я совсем не боюсь, говорю я своим ученикам, когда ассистентка Ковбоя Джо, наконец, уходит, доставив мне вызов к начальнику таким громким шепотом, что его слышат все в классе. Как только за ней закрывается дверь, мои студенты советуют мне «to keep my head down», т.е. вести себя не слишком вызывающе в офисе начальника. Я делаю вид, что не знаю это английское выражение и стою перед классом с опущенной головой. Студенты думают, что я не понимаю и им хочется хоть на несколько минут поменяться ролями —теперь они учителя, а я – ученица, и они говорят: – Это то же самое, что «сохраняйте хладнокровие» («keep your cool»), и я не говорю им, что и это выражение я хорошо знаю и делаю вид, что опять не понимаю, и им явно нравится моё замешательство; им хочется, чтобы оно длилось как можно дольше, весь урок. Маленький солдатик с пучками рыжих волос, торчащими из-под кепки цвета хаки ещё и подливает масла в огонь: – Это то же самое что «keep a low profile», вести себя сдержанно, понимаете, – а другие солдаты и солдатки говорят нет, это не просто «keep a low profile» – это то, как человек себя ведет, чтобы его не вызывали в кабинет начальника, а не то как надо себя вести, когда тебя туда уже вызвали…. Пока они обсуждают значение американских идиом, я представляю себе как вхожу в офис Ковбоя Джо, затем сажусь на стул перед его столом так, чтобы он мог видеть только мой профиль, и голова моя опущена, по совету моих студентов, так что подбородок чуть ли ни на уровне живота. Когда дело доходит до американских идиом, я становлюсь буквально мыслящей иностранкой, несмотря на то, что хорошо знаю их значение.

Но вопреки ожиданиям, вместо ругани в кабинете начальника меня встречают похвалой. Кроме меня, в офисе Джо Ковбоя находится еще один учитель, вполне взрослый советский мужчина с советской стрижкой. Джо Ковбой поворачивается на своём вращающемся стуле лицом к окну и размышляет вслух о том, что успешный урок должен быть, как шоу, мы живем в эпоху развлечений, да, если вы их не развлекаете, они не будут учиться, даже в армии. Он поворачивается ко взрослому советскому мужчине, указывает пальцем на меня и говорит,

– Она ведет свои уроки, как шоу.

Я вздыхаю с облегчением: мне больше не надо сидеть боком, в буквальной интерпретации американской идиомы «keep a low profile», и как только я начинаю осторожно поворачиваться к нему лицом, Джо Ковбой сам поворачивается ко мне на своём вращающемся стуле и говорит:

– Расскажи ему, как ты это делаешь.

 Он выжидающе смотрит на меня из-под своей ковбойской шляпы, словно приглашая меня раскрыть сокровенные секреты моего мастерства, то есть, ведения урока как шоу, но у меня нет никаких секретов, и пока я раздумываю что сказать, мой рот открывается, будто по собственной воле и из него сами собой вылетают слова: «Всё началось с ангаров». Джо Ковбой вздыхает, прячет нос под свою ковбойскую шляпу; может, теперь настала его очередь показать свой low profile, а может, ему просто надоело иметь дело с наивными русскими иммигрантами, окончившими колледж на несколько лет раньше положенного срока и сразу нашедших преподавательскую работу в DLI. Я быстро добавляю, – Я учу их запоминать русские слова по ассоциациям. Например, чтобы они запомнили слово «хорошо», я им говорю «Думайте о Rocky Horror Show». Или, чтобы им было легче запомнить слово «девять», я им даю ассоциацию с «divot» – есть такой термин в гольфе. Это помогает им быстро запоминать слова, и кроме того, это забавно, и они смеются, забывая, что они в армии.

Ковбой Джо не реагирует, возможно, он меня не понял, поэтому я поясняю:

– Просто, чтобы им было весело у меня на уроках, чтобы они чувствовали, что мои уроки не муштра как обычно в армии.

 Одним кивком своего мощного подбородка Ковбой Джо разрешает нам уйти.

На обратном пути из офиса нашего начальника взрослый советский мужчина говорит, что его зовут Филип, и что он работал кинооператором в Москве и не скажу ли я ему в каком шоу-бизнесе я работала до приезда в DLI. Мне нечего вам сказать, говорю, потому что эту работу я получила сразу после окончания колледжа. О, говорит он с придыханием, американское образование! Я впечатлен, говорит он. И если уж говорить всю правду, он должен признать, что я не обычная русская, как все в нашем калифорнийском городе Монтерее, что я, мол, новое поколение, новая порода, русско-американская смесь, и с моим американским образованием и моим преподаванием в стиле Голливуда, возможно, я и сама скоро буду в Голливуде, и если когда-нибудь я захочу послать в Голливуд свою фотографию, лучшего фотографа, чем он, я не найду, ведь он лучший оператор Москвы, временно застрявший в этом калифорнийском русском городке, пока он не выучит хоть немного английского для того, чтобы общаться на равных с гламурными профессионалами американского кино на коктейльных вечеринках и тому подобных мероприятиях, но если ты хочешь, чтобы я тебя сфотографировал, я приеду к тебе когда хочешь, хоть сейчас, где бы ты ни жила, скажи мне свой адрес, я тебе сделаю красивое фото, профессиональное!

– Нет, спасибо, мне не нужны фотографии для Голливуда.

– Ну тогда как насчет ресторана после работы? Ты худая, как все эти американки с журнальных обложек. Когда я работал оператором, я всякого навидался, ну и теперь смотрю на фотографии, кто ж не смотрит. В свое время я фотографировал сотни русских девчонок для советских журналов, да, ведь и у нас были журналы, бумага, конечно, была не такая качественная, как здесь, но кому нужна качественная бумага, когда русские девушки как хлеб с молоком! Понимаешь что я имею в виду?

– Ещё бы.

– Но я приехал сюда, как Колумб, открывающий Америку: здесь считается, что кожа да кости – это красиво. А вот я тебя спрашиваю: почему? Знаешь, чем хороша русская красавица? Она ест. Там ведь есть нечего, поэтому она ест всё. А американская красавица может есть всё, что хочет и поэтому она ничего не ест! Уже пять часов, пора уходить с работы, пора снова дышать свободно, здесь все пахнет армией, понимаешь о чем я – армия?? Картошка! Дисциплина! Слава богу, я кинооператор и магазин не за горами. Если ты пойдешь сейчас со мной в магазин, ты можешь научить меня английским названиям овощей.

– Хорошо, – говорю. – Научу вас названиям овощей.

Мы заходим в супермаркет, но вместо того, чтобы направиться к отделу фруктов и овощей, он занимает позицию перед центральной кассой с панорамным видом на весь магазин. Он машет мне, и когда я подхожу чуть ближе, разворачивается так что вдруг становится выше и объёмнее, и широким жестом советского человека предлагает мне содержимое американского супермаркета, как мир на блюдечке:

– Выбирай, что хочешь!

Я говорю, спасибо, мне ничего не нужно, но он настаивает, и я знаю, что он отвергнет мои возражения, чтобы порадовать меня угощением из этого рая, а также дать мне понять, что отныне я буду зависеть от него и от какого-то его особого пропуска, чтобы попасть в этот дворец чудес, американский супермаркет. Он рассказывает, как в Москве он водил девушек в «Березку», специальный магазин для иностранцев, где продавались американские куртки, галстуки, туфли и шоколад Кэдбери, ты когда-нибудь встречала советского гражданина, который хоть раз мог купить что-нибудь в «Березке»? И когда я говорю нет, он говорит, конечно, нет, в конце концов, ведь не зря он был лучшим московским кинооператором.

Но это не «Березка», это просто американский супермаркет, один из сотен или десятков тысяч, а может, даже и миллионов, а я-то думала, что он хочет, чтобы я научила его произносить названия овощей на английском, ведь поэтому я и пошла с ним в супермаркет – наивное моё сострадание не впервые втягивает меня в сомнительные приключения, но я решаю не говорить ему это вслух, говорю только, что мне пора домой. Ему хотелось бы, говорит он, чтобы я увидела, где он живет, это не дом, а дворец, жемчужина, восторг, и дворец этот совсем рядом, буквально за три минуты ходьбы от супермаркета, ты должна увидеть это чудо, и поскольку я не замечала раньше каких бы то ни было чудес в этом районе, я согласилась взглянуть на это чудо просто из любопытства и, разумеется, не более, чем на минуту.

Чудо это оказалось совсем не за три минуты от супермаркета, мы идем и идем, и я уже готова поворачивать назад, как вдруг он указывает на пятиэтажный жилой дом и с гордостью говорит: «Это мой коп!» Я начинаю понимать, что он имел в виду, т.е. что это его кооператив, только когда мы выходим из лифта и он возится с ключами и придерживает для меня дверь.

– Не стесняйся в моем дворце, – говорит он, – делай, что хочешь. Коп значит – он весь мой!

В те годы я еще не была посвящена в различные способы владения жильём, и поэтому мне казалось, что комната, которую я снимаю в доме Паулы такая же моя, как и этот «коп» кинооператора. Пространство, в котором ты живешь – твоё, неважно, какие бумаги ты подписала или сколько ты за него заплатила, и мне все равно как это называется – ипотека, кооператив, кондо, потому что земля никому не принадлежит, во всяком случае так я считаю на данном этапе своей жизни.

Пока я размышляю о тщете собственности, оператор приносит мне стакан с желтоватой жидкостью, которую он называет своим фирменным чудо-соком, и когда я отказываюсь пить этот чудо-сок, он говорит:

– Ах, но ты ведь не знаешь, что ты со мной делаешь, ты не знаешь, что ты со мной делаешь, я почувствовал это как только услышал как Джо сказал, что ты ведёшь свои уроки как шоу, жаль, что мы не в Москве, я бы повёл тебя в «Березку», ты могла бы выбрать любой Кэдбери, горы Кэдбери – бери – не хочу …

Он опирается на меня, как будто я – костыль, как раз ему под плечо, а за мной только стена, и его лицо так близко к моему, что кроме него я ничего не вижу, и крупным планом оно выглядит неприятно. Как морда жабы, раздутая и фальшивая.

– Извините, – говорю я и пытаюсь высвободиться от его опирающегося на меня тела.
Он говорит, что извиняет меня, говорит, что ничего не произойдет, чего я не хочу, так почему бы не дать этому крошечному ничего произойти и посмотреть, как мне это нравится?

 – Софистика, – говорю я вежливо, стряхивая с себя московского кинооператора.

Он не пытается встать между мной и дверью, и когда я выхожу на площадку, он говорит с грустью, да конечно, я тебе здесь совсем не нужен, ты же ведь американка и уроки твои как шоу, а у меня, кроме моей прошлой московской славы ничего нет, и даже этот мой коп, на что он мне, если нет женщины, которая бы меня встречала в нём с любовью, и которой бы я приносил домой овощи, английским названиям которых ты меня так и не научила.

Пока дверь лифта медленно закрывается, я вижу, как он опирается о белую стену, ту самую, у которой минуту назад он сжимал меня в своих обреченных объятиях. Он машет на прощание и я дружелюбно машу в ответ: никаких обид, мы чужие в этой стране десяти тысяч супермаркетов.

Нет комментариев

Оставить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

-->

СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ

Вы можете отправить нам свои посты и статьи, если хотите стать нашими авторами

Sending

Введите данные:

или    

Forgot your details?

Create Account

X