Преграды на реке, засады на суше
На корбите, я, естественно, обосновался рядом с молодым князем и потому до конца выслушал рассказ нашего кормчего, анта по имени Хорт. Кормчий начал свое повествование так: «Через несколько дней пути — пороги или заборы по-местному. Всего числом до семи, смотря от уровня Славуты».
«Славуты?» — озадаченно переспросил княжич.
«Одно из местных названий Борисфена, — объяснил Хорт. — А готы называют реку Данапром, отсюда и название их военного укрепления на острове Хортица — Данпарштадт.
…Думаю я, что коль Борисфен после снежной зимы полноводен, нам предстоит встреча с семью заборами, или порогами, что более точно звучит на греческом, — продолжил свой географический трактат грамотный, как большинство кормчих, ант Хорт из града Кия. ― Первый порог прозван Ессуни, что буквально означает «Не спи!» Порог коварен, преодолевать его в непогоду или под вечер опасно. Второй порог мы называем Остров уни прах, что буквально означает «Остров на пороге». Понятно, что название порога произошло от острова, который возник между больших камней. Третий порог — Шумящий. Четвертый порог самый страшный. Мы прозвали его Ненасытец, ведь погубил он много людей и еще погубит. Пятый порог прозван Вул ни прах, что значит: «залив за порогом». Дело в том, что сразу за ним, Борисфен разливается так широко, что едва видать противоположный берег. Шестой порог — Веручи. На нашем старом наречии — «кипящая вода». Последний порожок даже, не порог, так и назван: На прези. Это — маленький порог, полный невысоких камней. Осталось добавить, что четвертый порог — Ненасытец, станет наиболее серьезным препятствием. Лодии придется вытаскивать на берег и перекатывать на бревнах сотни две шагов. Остальные заборы преодолеем по воде».
«Каким образом?» — немедленно отреагировал Мезамир. Кормчий оживился, он ждал этого вопроса, поэтому и подоспел к моему господину, неискушенному в речных переходах.
«Работа обычная, но муторная и долгая. Лодия должна быть полностью освобождена от тяжелого груза, ну и экипажа, разумеется. Облегченный бус осторожно проводят вдоль берега, между камней, что образуют пороги, самые крепкие гребцы, бредя по пояс».
«Наши гребцы с этим должны справится, но у меня сильное сомнение по поводу солдат Атаульфа», — молодой Мезамир озвучил возникшую мысль, ― Веслами они машут умело, но перекатывать бусы через пороги…»
«Возле порогов уже дежурят местные, — заверил княжича Хорт. — Начался сезон торговых экспедиций, они зарабатывают, помогая купцам преодолеть каменные лабиринты на Борисфене. На дворе ― война, число купеческих караванов значительно уменьшилось, поэтому мы станем желанными гостями.
Выслушав это сообщение, княжич сдержанно кивнул. Наказал кормчему: «Приказываю уменьшить расстояние между бусами. Северяне должны быть у меня за спиной. Когда высадимся на берег, они будут осуществлять прикрытие».
Плыли мы два дня, намечая для остановки едва заметные островки. Даже не островки, но отмели у левого, более пологого берега Данапра. Питались юшкой из рыбы, причем последней было так много, что из сетки выбирали только крупную: щуку, сазанов, жирную плотву. За мелкую рыбешку дрались бело-черные чайки; из зарослей камыша величаво выступали цапли; резали прозрачный воздух серые утки, высоко пролетали дикие гуси. Из дубрав правого берега то и дело выходили рогатые олени, наклонялись к воде. Напившись, долго смотрели нам вслед. Видели и медведей. Те были злы, еще не отъелись после зимней спячки. На третий день плавания, вечером меня смутил какой-то «вселенский гул», как красиво сказал бы мой духовный наставник набожный Винитарий. Даже наши гребцы, забыв о веслах, вытянув шеи, с тревогой и интересом вслушивались и всматривались вдаль.
«За поворотом Борисфена первый порог — Ессуни. «Не спи!» — торжественно провозгласил Хромой Ждан. «Действительно, — подумал я. — Если заснешь, уже не проснешься. Можно себя только представить, что твориться за поворотом реки».
«Заночуем здесь, — приказал кормчему Мезамир. — Дай знак северянам, приставать к берегу. Утром пойдем через порог».
На этот раз пришлось приставать прямо к в правому берегу. Северяне выставили охранение, Атаульф и Мезамир, чередуя друг друга, всю ночь проверяли дозоры. Утром, едва взошло солнце, явилось десяток антов. Худые, уже дочерна загорелые рыбаки, по совместительству — бродники, проводники лодий через пороги. Все старые, лет за сорок пять. Они были раздеты по пояс, у большинства — шрамы, увечья. Несложно догадаться, что так доживали свой век солдаты Божа. Мезамира узнали. К нему подошел седовласый одноглазый ант с рубцом через всю щеку, с достоинством поклонился. «Княжич, мы переведем твои бусы через порог, а ты заплатишь нам по два серебряных денария за каждую большую лодку». Я ринулся, было торговаться, но Мезамир жестом сдержал меня. Улыбнулся: «Негоже сыну князя оспаривать батюшкин обычай».
Наши гребцы и северяне разгрузили речные бусы. Анты зашли в реку и очень осторожно, повинуясь команде старшего, начали проводку головной лодии между черных и серых камней, в бурлящей, кипящей, пенящейся воде Данапра.
Перевод двух лодий через порог «Не спи», с разгрузкой и погрузкой товара, занял полдня. Княжич рассчитался с антами-бродниками. Их старший, спрятав серебро в мешочек, нашитый на серых штанах, с достоинством поблагодарил Мезамира. Затем кивнул головой в сторону. «Мол, отойди на пару шагов, княжич, пошептаться надо». Я, естественно был рядом с Мезамиром и услышанное от анта меня сильно насторожило. Бывший солдат предупредил господина, что у порогов шляется достаточно большая ватага, неизвестного роду-племени. Сказал, что откупиться от них нельзя — народ дикий и голодный. «Уже распотрошили два купеческих каравана. Грузы похватали, гребцов и купцов утопили».
Когда Мезамир также негромко, сообщил эту новость готу Атаульфу, тот даже не глазом не моргнул. «А чего ты ждал? Война идет. Почти наверняка, ватага, о которой говорил бродник, хунны. Возможно, «дикие» или, что того хуже, разведка, опередившая своих. И каким-то образом переправившиеся с Левобережья на правый берег Данапра, чтобы поохотиться на купцов. Думаю, что не более полусотни конных.
Нам по воздуху пороги не перелететь, придется снова к берегу чалить. Наваляться хунны, самим не отбиться. Что я предлагаю…В трех днях пути отсюда ― готская застава. Пошли туда за подмогой одноглазого бродника. На челне он сойдет за нищего рыбака, авось хунны с берега не подстрелят.
― Даже если бродник хунну обманет, готы не поверят анту, ― хмуро возразил Мезамир.
― Поверят. ― Атаульф снял с пальца перстень с янтарным камнем редкой красной расцветки. ― Командир заставы ― Алафей, мой младший брат. Пусть одноглазый передаст ему перстень.
…Бродника на опасную миссию уговаривать долго не пришлось. Он категорически отказался от золотого солида и (мне показалось, что с укором) произнес: «Не смотри, Мезамир, что я ― калека. Послужу тебе, не хуже, чем твоему батюшке, великому князю Божу!»
Бродник перешагнул низкий борт лодочки, выдолбленной из целого ствола и оттолкнулся от берега длинным шестом-кием.
Хунна, бич божий
Размеры Ненасытца, куда мы добрались, спустя несколько дней, поражали воображение. Данапр, который после весеннего паводка еще не вошел в старое русло, оказался здесь шириной более римской мили, трех тысяч шагов. Со стороны реки, которая устремлялась к Ненасытцу, возле природной дамбы скопилось громадное количество мусора. От подмытых весенним разливом деревьев, до трупов больших животных, неосторожно попытавшихся испить водицы и захваченных мощным течением. Вверх копытами плавал даже крупный лось, не сумевший выбраться из речной ловушки.
Далее течение наглухо перекрывала гранитная стена, высотой с крепостной вал. С камня с негодованием и грохотом изливался водопад, поднимая облако водной пыли. Гул и грохот стоял воистину вселенский. Над всей этой бурлящей преисподней, поднималась радуга.
Чуть пониже, за кипящими темно-зелеными водоворотами, возле берега образовалось подобие тихой заводи, чистой-пречистой. Рай после пекла, куда Мезамир и Атаульф с несколькими сопровождающими прошли в поисках бродников. Однако, тех не было и в помине.
«В тихой воде карлики водятся, ― Атаульф вспомнил готскую пословицу. ― Место для засады идеальное. Я прикажу своим готовиться к бою. А твои гребцы, тем временем, разгрузят лодии. Пошли кого-то бойкого в разведку». Мезамир, обдумывая предложение опытного бойца, внимательно осмотрел берег. Повернулся ко мне: «Пойдешь, нет, побежишь ― ты. Живой или мертвый ты должен оказаться быстрее хуннских лошадок. За тебя ― родная земля. В рощице и дубраве, конные не разгоняться, стрелы в ветках затеряются».
Действительно, в сотне шагов от берега уже начинались ивовые рощи, за ними угадывалась густая еловая да сосновая дубрава.
…Сказать, что я ― испугался, значит не сказать ничего. Но ― делать нечего. Сбросив на влажный песок накидку, подбитую собольим мехом, (с плеча Мезамира, его подарок!), я перекрестился. Хотел попрощаться с моим господином, но внезапно встрял Атаульф: «Мальчишка может и бегает быстро, но видит мало, практики нет. Пошли еще кого-то. Если одного пристрелят, другой весточку принесет».
«Позволь я пойду, княжич, ― рядом с нами внезапно оказался божий человек Анатолий. ― У меня глаз наметанный, я все-таки ― бывший солдат рекса. А если хунна схватит, то, видать, судьба моя такая, искупить прошлые грехи».
Мезамир вопросительно посмотрел на Атаульфа. Тот кивнул. «Будь, по-твоему, ― тогда сказал мой повелитель. ― Да хранит тебя твой Назаретянин». Анатолий ловко подоткнул полы длинной темной сорочки, и мы отправились в смертельно опасный путь. Миновали десяток верб с густым кустарником вперемежку, зашли в еловую рощу, которая сменилась густым сосновым лесом. Высокие кроны почти закрыли голубое небо, было душно, от земли пахло сыростью и прелью. Анатолий ступал бесшумно впереди, время от времени замирая. Я старательно повторял каждое его движение. Когда в кустах что-то едва слышно зашуршало, зашевелилось, у меня что-то екнуло в груди и, горячее, ушло в ноги. После я понял, что значит «душа ушла в пятки». Ну, а тогда, краем глаза увидел палец Анатолия, показывающий вперед и вниз. «Ежик!»
Хотел было с облегчением рассмеяться, но встретил тяжелый взгляд своего попутчика. Взгляд вовсе не блаженного пастыря, но беспощадного солдата. Именно таким я запомнил Анатолия навсегда…
Дело в том, что спустя какое-то мгновение, мы буквально нос к носу столкнулись с разъездом хунны. Случилось это на обочине дороги, ведущей к Борисфену.
Конных было трое, они мгновенно взяли луки наизготовку. «Беги!» ― только и успел выкрикнуть Анатолий, выйдя навстречу душегубам с поднятым крестом в руках.
Кажется, по мне стреляли. Но я петлял как заяц, а стрелы наверняка застряли в ветвях дикой придорожной груши да расцветшем громадном кусте черемухи.
«К бою! ― когда я ошалевший выскочил из ивовой рощи, первым на мое появление отреагировал гот Атаульф. ― Стена щитов!».
Тотчас же с глухим лязгом сомкнулись щиты его северных солдат, образовав стену из металла, в человеческий рост высотой. По сторонам эту фалангу, прикрывали горы припаса и товара, наспех срубленные и заостренные палицы, воткнутые в песок, наклоненные к противнику. Позади неслись темные воды Борисфена.
Один из щитов приподнялся, и я поднырнул внутрь построения, сразу отыскав взглядом Мезамира. Тот стоял спокойно, за спинами солдат, выжидающе глядя на меня. «Сколько их?» ― только и спросил. Я честно ответил, что разглядел только голову колонны, которая выдвигалась по дороге. Разведке помешали конники-хунны, высланные вперед.
«Не менее сотни конных», ― ответил за меня Атаульф, предварительно задав несколько дополнительных вопросов: «Какая ширина дороги? Сколько всадников ты насчитал в первом ряду колонны?».
Обидно, что ни Мезамир, ни Атаульф не поинтересовались судьбой Анатолия. Молодые мужи, но старые бойцы, догадывались о доле разведчика и в подробностях не нуждались. Вместо этого Атаульф бросил княжичу как равному: «До перелеска ― сотня шагов. Песок влажный. Они не успеют разогнать коней в галоп. Пусть твой пращник да мои лучники постараются выбить первых атакующих».
Мезамир кивнул, указав пращнику Исааку на кучу товаров на левом фланге. «Займи «горушку». Разбивай черепа, это впечатляет». Уже обращаясь ко мне скомандовал: «Возьми копье-сулицу, прикроешь Исаака. Бить в живот. У конников щиты ― малые, да и не у всех есть».
Не знаю, сколько я стоял рядом с Исааком на деревянном помосте, на мешках (кажется, з пшеном), но солнце уже припекало сильно. Очень хотелось пить. Но о прозрачно воде, которая сверкая брызгами, извивалась между прибрежных утесов, всего в десятке шагов от меня, оставалось только мечтать. Внезапно Исаак сильно толкнул меня локтем, одновременно раскручивая пращу. Я едва успел поднять щит, закрывая и себя, и бойца. Из перелеска выскочили сразу очень, очень много (!) всадников на черных мохнатых лошадках. Хунна с протяжным воем бросилась на нас, подняв вверх луки. «Шу-шу… С-с-с-!» Туча стрел прошумела и просвистела в воздухе, я ощутил несколько сильных ударов о щит. Почти сразу же, Исаак выставил голову из-за нашего укрытия и метнул первый камень. За ним ― другой. И вовремя спрятался, всадники выстрелили по второму разу.
Как и предполагал Атаульф, разогнать лошадей по мокрому песку из рыси в полный галоп хунне не удалось. Легковоруженная конная ватага налетела на «стену щитов», ощетинившуюся длинными копьями.
Исаак, выскочил из-за щита и стоял уже в полный рост, бешено крутя пращу. Я невольно проследил взглядом за полетом тяжелого камня. Голова одного из атакующих всадников в кожаном шлеме, раскололась как тыква, только красно-белые ошметки разлетелись по сторонам. Длинные, обитые бронзой, с устрашающим железным наконечником, копья северян вспарывали животы лошадям. Те поднимались на дыбы, падали и бились в конвульсиях, калеча всадников. Внезапно, повинуясь команде, стена щитов, сдвинулась, северяне сдвоили ряды и двинулисть вперед, приканчивая павших и доставая длинными мечами все еще пытающихся оказывать им сопротивление конных. Непрерывно свистели в воздухе камни Исаака. Прицельно целили из луков несколько готов из града Кия. Хунна отхлынула, всадники скрылись в перелеске.
«Как думаешь: полезут еще?» ― спросил Мезамир Атаульфа, только что пришедшего с «поля» и сейчас тщательно вытиравшего окровавленный меч пучком травы. « Их раненные мне ничего не сказали, ― мрачно отозвался он. ― Кудахтали по-своему, твари безбородые. Не разберешь, где старик, где младенец, все узкоглазые, на одно лицо. Одно слово «Бич Божий»!
…А касательно «полезть», так точно полезут. Жрать же хочется. Разве что мой брат, Алафей, успеет первым».
Медленно, не так быстро, как хотелось, но вечерело. От воды потянуло сыростью. От поля, где лежали убитые хунна и, как тень, бродила, прихрамывая лошадь со сбившимся седлом, уже пованивало. Жужжали и жалили мухи. Мы с Исааком сидели на куче товара, поочередно выглядывая из-за щита, ожидая неминуемой атаки и возможной смерти.
