4.
И вот, наконец, настал день, когда началось моё обучение ивриту. Целый месяц в стране я как-то обходился без государственного языка. Но выучить его было необходимо. В нашем классе по изучению иврита было два самых тупых ученика — два Якова, я и еще один негр из Белиза. Того звали Яков Янг, поэтому учительница первая моя прозвала меня Яков Олд. Яков Янг был черен как дорогая порода дерева, пейсат и вообще кошерно одет. При этом он был фанатом жестоких южнокорейских триллеров и барыжил айфонами ввезенными нелегально из Штатов. Хороший мужик, иврит ему также, как и мне не особо был нужен. Остальные в группе прилежно грызли незнакомую тарабарщину.
Меня часто гнобила учительница по имени Тиква, что в переводе означает «надежда». Я так и звал её Надюха, как в «Любовь и голуби», именно с такой интонацией. Думаю, она меня люто ненавидела, но даже выгнать с урока не могла, ведь по их менталитету я тут же пойду и пожалуюсь на неё и её уволят. Странно там всё и непонятно. А мне что, я просто развлекался. После уроков шёл на работу в дом престарелых и развлекался с памперсами и вставными челюстями. Скучать было особенно некогда.
Группа у нас практически вся состояла из россиян, плюс Яков Янг из Белиза, Андрэа из Колумбии, хохлушка Марина и эфиоп, просто эфиоп твою мать, не помню, как его звали. Эфиопа подкалывали насчёт поедания жирафов, людоедства и употребления бананов во всех сферах жизни, и он немного злился. Иврит он также как и я не воспринимал, но делал вид, что всё тов меот (очень хорошо). Возможно, этот людоед мечтал нас всех сожрать, но жрать россиян — не кошерно, учи матчасть, твою мать. Андрэа вообще вышла замуж за колумбийского еврея и таким образом попала в Израиль. У неё спрашивали, когда же она принесет кокс. Еще у Андрэа были большие сиськи и короткие ноги. А вот какие огромные сиськи были у хохлушки Марины, словами не описать. Когда Марина шла по улице у всех местных чуваков вставали пейсы, вот такая была Марина. Но у неё был муж алкоголик и Марина никому не давала, потому что любовь-зла.
Экзамен в ульпане я сдал еле-еле на трояк. Мне выдали бумагу с печатями Сиона, которая гласила, что теперь я знаю иврит на гимель (трояк) и поэтому не стоит особенно у меня что-то выспрашивать.
Получив заветную бумагу, я слинял из Цфата в пригород Тель-Авива. Якова Янга я больше никогда не видел, надеюсь его не попалила местная миштара (полиция).
5.
Я переехал в пригород Тель-Авива, Яффо-далет. Небольшая двухуровневая квартира. На первом этаже жили три деда, а я поселился на втором. Крошечная комната, но со своим санузлом и, как бонус, выходом на крышу. На которой я обустроил себе кухню и лаунж зону. Начались активные поиски работы. Здесь мне помощи ждать было не от кого.
Первая, после переезда, работа была связана с рекламой. Я нашел объявление в интернете, требуется сотрудник для того, чтобы раздавать и разносить листовки и другие рекламные материалы в районе больницы Вольфсон.
Возле огромного больничного комплекса меня встретил мужичок, похожий на героя из фильма «Брат-2», который говорил Даниле «молодой человек, мы, русские, не обманываем друг друга». Так вот, он объяснил мне, что он представляет некую фирму, которая в свою очередь предоставляет услуги сиделок для больных, дневной и круглосуточный уход с почасовой оплатой. Моя задача — раздавать у входа листовки, вдруг кто-то из родственников заинтересуется, а после нужно будет пройтись по отделениям и разложить листовки там, на видных местах.
Работа — тьфу, легкотня. Пару дней я делал ее за два-три часа и сваливал, а на третий день меня повязали.
Я, как ни в чем не бывало, расхаживал по отделениям и раскладывал красивые буклеты. При этом чужие буклеты нещадно прятал куда подальше. И вот прибежали два охранника и скрутили меня. Что за нафиг. Привели они меня в подвал, а там мониторов, как в космическом корабле. И давай показывать меня по всем телевизорам, куда я ходил и что делал. А я иврит знал вообще хреново. Хоть и получил свой аттестат с оценкой «гимель». Оказалось, что у них в больнице есть договора с определенными фирмами, которые платят за рекламу, а то, что я делаю — незаконно. В общем, сжалились они над свежим репатриантом, который клялся и божился, что он таки еврей такой, что век воли не видать, а сам крестик прикрывал всё это время. Отпустили меня.
Я вышел, и давай звонить этому мужику, который меня нанял. Он меня выслушал и трубку повесил. А потом и вовсе отключился. Абонент — не абонент.
После этого я нашел объявление, что на фабрику требуется рабочий. Опыт работы — не нужен. Приезжаю я в какие-то ебеня, куда-то за Бней-Брак, а там огромная птицефабрика. Повели меня в цех, выдали резиновые сапоги и совковую лопату. Рабочее место было возле жёлоба, по которому постоянно тёк ручей из яиц. Жёлтая река. Но периодически случалось, что попадались кровавые яйца и вот это я должен был отслеживать, вылавливать лопатой и откидывать. Ибо не кошерно.
После целого дня стояния на берегу жёлтой реки с «кровавыми карасями» я понял, что если еще раз туда приду, то у меня поедет крыша.
Потом была фабрика мебели, где-то в районе Реховота. В Израиле много небольших фабрик и заводов, которые работают как конвейер. Мебельная была не исключением. Поставили меня на пистолет с вонючим клеем. С потолка свисал пистолет с клеем, и мне по конвейеру прилетала часть дивана, которую я очень быстро должен был проклеить по периметру и отправить следующему работнику. Не отойти, не почесаться. Иначе что-нибудь да проебешь. Начальник – надсмотрщик, разговаривать ни с кем нельзя. Короче, на следующий день сюда я тоже не вернулся.
А потом мне подвернулась ночная работа в Хилтоне. Хорошая работа. За ночные смены платили в полтора раза больше, а ночью работы было как раз ощутимо меньше. Я работал на кухне. Мыл полы, посуду, выносил баки с мусором. Было вполне неплохо. На работе нас кормили, а в шаббат была даже бесплатная подвозка на такси до дома.
Хилтон — отель класса люкс, дорогой, сука. Но это только если ты постоялец. А если ты работник отеля, об этом совсем не думаешь. Просто шуршишь себе с восьми вечера до шести утра и всё. Тем более, что этих самых постояльцев не видишь. Кухня — вот твоё царство Аида.
— Зато платят в полтора раза больше. Да там ночью вообще халява, работа – не бей лежачего, — накручивал мне один доходяга, из тех, кто умудрился приехать в Израиль пятнадцать лет назад и не знать на иврите ничего, кроме да и нет.
— Пусть русский учат, нас тут дохуя и больше. И, вообще, это мы им этот грёбаный Израиль и подарили, — его словесный понос не прекращался ни на минуту.
— И вообще, если бы не мы (то есть именно этот доходяга и Сталин, ну а кто еще), если бы не мы – хуй бы они пососали. Ну, вот сам посуди, спасла их Красная Армия из лагерей. Говорит, всё, идите куда хотите. А куда, блядь, идти. Идти-то некуда. Никто никому не нужен. И тогда Сталин предложил дать евреям чутка земли. Неблагодарные.
— А ты как будто не еврей, — сказал я в ответ.
— Еврей, конечно. Хули бы я тогда тут разорялся. Кто главные антисемиты – евреи, конечно. Но еврей еврею глаз не выклюет, а вот наебёт — непременно. Такая нация. Мы.
Наконец меня пригласили в кабинет, выдали простенькую анкету, спросили, могу ли я выйти прямо сегодня. Я, конечно же, согласился.
Из кабинета я вышел и с облегчением обнаружил, что моего говорливого друга уже не было. Наверное, взяли в кнессет. Таких там любят.
Я дошел до автобусной остановки, сел в автобус и поехал в Hilton.
Огромное здание на берегу Средиземного моря. Шикарный центральный подъезд и вход, но это для людей, которые приезжают отдыхать. А для stuff вход всегда с тыла, чтобы никто не видел, кто им моет посуду и стелит чистые простыни.
Меня провели по длинным подземным коридорам в кабинет начальника ночных уборщиков. Толстый мужичок в кипе вполне сносно говорил по-русски, хотя был он местным еврейчиком, а язык уже выучил от русской жены. Хотя, что я говорю, тоже еврейки. Перетерли рабочие моменты, и мой новый начальник сказал, чтобы я приходил к восьми вечера. Да, и еще рабочие ботинки купи. Такие, ну, знаешь со стальным носом, чтобы если тебе на ноги что-нибудь упадет, ты не побежал сразу в суд подавать, а какое-то время еще корчился, пока сталь впивается тебе в пальцы ног.
Ботинки я купил на рынке неподалеку. Хотя с сорок шестым размером везде беда. Взял какие-то говнодавы, напоминающие срезанные армейские сапоги. Ну, хули, как будто не топтал.
Работы оказалось не просто много, а дохуя и больше. За десять часов из работников выжимали семь потов и полпуда кала. Пришел, отметился, получил рубашку и брюки и вперед драить палубу, то есть полы. И здесь было что-то схожее с армией. Набираешь ведро воды, примерно на две трети, льешь какую-то пенную хуйню, размешиваешь. А потом с криками «весна!», но я лично кричал «аллах акбар!», выплескиваешь эту пенную одиссею на пол. Получается пенная вечеринка высотой сантиметров в пятнадцать. Затем берешь швабру и всю эту хуйню начинаешь сгонять к сливу в полу. Когда сгоняешь всю пену, берешь чистую тряпку и уже промакиваешь всё до блеска кошачьих яиц.
Это для начала. Потом могут отправить в посудомойку или мыть кастрюли, величиной с африканскую жопу, можно еще попасть мыть пригоревшие противни. Всё прекрасно. Хотя, нет, противни – самая ублюдочная работа. Посудомоечная машина их не берет, она только смывает жир, а всё, что пригорело, всё это кошерное мясо-рыба – она оставляет драить вручную. Берешь кучу щеток и драишь, пока свои пальцы до крови не сотрешь. Я делал проще, хотя и пришел к этому ноу-хау не сразу, я засовывал противни с остатками мясо-рыбы под низ, сверху клал чистые, хуй доебешься, если не полезешь.
В Hilton кормили. Это был несомненный плюс. В шаббат можно было взять такси за счёт работодателя. Потому что автобусы не ездят, а пешком идти до Яффо-далет я не горел желанием. Хотя и мог дойти примерно часа за полтора.
В общем, первую половину ночи ты моешь пол, моешь противни, кастрюли, тарелки, приборы. Ебашишь как робот. Конечно, везде посудомоечные машины. Это даже не машины, а агрегаты, огромный конвейер, только успевай закидывать грязную и снимать чистую посуду. Однажды, была свадьба у каких-то грузин. Семьсот человек народа, я их рот ебал, честное слово. Ну, куда столько. Столько посуды не мыли даже рабы, сколько в ту ёбаную ночь перемыли мы все. А грузины играли свадьбу. Выписали себе Сосо и Лайму Вайкуле. И жрали, жрали, жрали… А мы мыли, мыли, мыли. Закончили мыть ровно за пять минут до конца рабочего дня. Осталось только пёрднуть и умереть. Но умереть в Hilton никто не позволит. Дорого. Пиздуй в свой Яффо-далет и там сдохни. Всё равно у тебя из соседей эфиопы, марокканцы и глухой белорус. И хуй тебя до самого Песаха найдут.
Народец среди работяг был абсолютно разношерстным. Выходцы из СССР, несколько арабов, один эфиоп, твою мать, три суданца. Помню, что их было ровно три. Ровно до тех пор, пока Юрка-морячок не позвал пацанов на дринк. Юрка был пропит от лысой макушки до пят, но марку держал, как настоящий ценитель огненной воды. Обычно он отвечал за сбор стеклотары после фуршета. Была у нас специальная каталка, размером с ванну, в которую нужно было собирать пустые бутылки со столов. И потом эти бутылки, пустые и не очень, везти в подвал, где находились мусорные баки. Только вот перед тем как всё выбросить, Юрка проводил осмотр личного состава стеклотары на предмет чего бы налакаться из остатков. Порой можно было выудить и виски, и приличного вина, и водочки. В итоге всю оставшуюся смену Юрка ходил походкой настоящего моряка, то есть слегка покачиваясь. А вот суданцы оказались дальними сородичами чукчей, алкоголь у них не расщеплялся. Или расщеплялся, но очень медленно, как эволюция из обезьяны в человека. Вот Юрка и позвал черных выпить за всемирное еврейство во всём мире. Хотя суданцы были мусульманами. Да кого это тогда могло ебать, такие мелочи.
Короче, выпили и окосели. Все, кроме Юрки. Юрка, главное, сразу начал недоумевать, как так можно окосеть с пол бутылки вина и джина. Это не по-товарищески. Так вам, ребята, евреями никогда не стать. И с горя допил всё что было.
Бедных в жопу пьяных суданцев нашли ближе к утру. Они мирно спали обняв мусорные мешки. Один даже слегка упустил, вероятно, ему снился Судан, правда Северный или Южный, не понятно.
До этого всё, что я успел узнать о суданцах, было то, что они беженцы. На родине их нещадно пиздят собратья. То ли главенство веры не могут поделить, то ли мартышкин хуй. Они толком и сами не знали. В Израиль они пёрлись пешим караваном, и просили их сильно не пиздить. Им давали разрешение жить в парках и нелегально работать. Потому что у Израиля не было дипломатических отношений ни с одним из Суданов. Беженцы облюбовали парк возле центрального автовокзала Тель-Авива и там благополучно жили, как грибы на детской площадке. Там же они срали, спали и иногда вырывали сумочки у особо зазевавшихся дам преклонного возраста. Да, и дам преклонного возраста они сперва насиловали, и только уже потом забирали сумочки.
А еще были эритрейцы. Это что еще за хуйня, спросите вы. Тоже черные беженцы, только из Эритреи. Звучит что-то вроде уринотерапии, но нет. Эритрейцы пиздили своих чёрных собратьев из Судана, обирали их, то есть, всё те же ранее спизженные женские сумочки в итоге оказывались в руках более сильных самцов. На планете обезьян еблом не щелкают, как говорится.
Если суданцы хоть как-то пытались работать, хотя я для себя давно сделал вывод, что африканцы и работа — две прямые которые не пересекаются, то эритрейцы были обычными ганста нигерами. Это были веселые времена. Маленькое чёрное гетто вокруг центрального автовокзала. От этого места несло мочой и говном так, что вспоминался туалет на призывном пункте, к которому подбегал несчастный солдатик с ведром хлорки и выплескивал её. А срать всё равно ходят вокруг да около. Ссали так и вовсе в раковины да из окон. Общее – значит ничьё!
Я продержался два с половиной месяца. За это время окончательно превратившись в зомби. Ладно бы это была моя единственная работа, тогда еще можно попробовать войти режим совы, как-то привыкнуть. Но я еще убирал офисы в министерстве юстиции с часа до шести вечера. А потом шел в Hilton. В Hilton я заканчивал в шесть утра, пока добирался до квартиры, было без пятнадцати семь. Итого, я мог позволить себе спать часов пять. Это если не мыться и не есть. А я иногда всё-таки мылся. И всё это было наяву шесть дней в неделю. Графики менялись, но ни разу не выпало так, чтобы в двух местах одновременно у меня был выходной. Хуюшки.
Я стал замечать, что если остановиться, то можно уснуть стоя, прямо на ходу, как лошадь. Один чувак из братской Белоруссии уснул на толчке. Пошел посрать и уснул. Но на его беду, он был обнаружен начальником смены и с позором уволен. Ему даже не разрешили с нами отобедать. Чувак это на прощание насрал где-то в общей раздевалке. А где – не сказал, шалом, братья.
Из Hilton я пиздил кофе и шоколад. Всё, до чего мне удавалось добраться. Правда, кофе я делился в министерстве юстиции с моей начальницей Анжелой. За это она давала мне меньший объем работы и бодро крутила передо мной своей кошерной задницей.
Впрочем, я был настолько заёбан жизнью, что ебать её всё равно не собирался.
А ещё работая в Hilton я услышал самый прекрасный анекдот, который определил всю мою дальнейшую жизнь:
В одной очень ортодоксальной семье родился мальчик без век. Родители мальчика приходят к раввину и говорят:
— Ребе, как же так, ведь мы такие верующие. Всё соблюдаем, а нас так Бог наказал. Как же мы теперь будем перед соседями. Нас же все засмеют.
На что старый и мудрый ребе ответил:
— Не переживайте. Скоро я должен буду делать обрезание вашему Абрамчику и крайнюю плоть пришью вместо век. Ребенок вырастет совершенно нормальным. Только взгляд на жизнь у него будет хуевым.
Я бы так и умер либо в Hilton, либо в минюсте, либо в автобусе по дороге, если бы работодатель, еврейский скряга, не посчитал, что содержать ночную зондер коммандер весьма накладно. Им же постоянно надо платить по сто пятьдесят процентов. Кошмар, евреи грабят евреев. И убрал ночные смены, сделав хитрый финт своим обрезанным хуем. Смены стали чередоваться, например четыре дневных и две ночных в неделю. По закону, при таком графике, не нужно платить сто пятьдесят процентов, потому что дневных смен больше, чем ночных. Только вот все лохи показали в ответ один большой хуй. Даже суданцы. Нигеры, а секут фишку. Хотя, возможно, им Юрка подсказал.
Полы я всегда мыл отменно. В детстве в виду того, что был младшим ребенком в семье, в армии по приказу, ну, и теперь в Хилтоне — за деньги, а может и по призванию. Вот такая хреновая карма. Смены были практически роботизированными. Всё было отлажено и форс-мажор – это редкость. Пришел на работу, получил чистенькую форму, набрал ведро воды, взял швабру и алга, т.е. вперед.
Воду разливаешь по всему этажу, с пеной и иными бытовыми химикатами, щеткой взбиваешь её аж до собственных лодыжек. И только потом начинаешь потихоньку всё сгонять в сливные отверстия в полу, которые есть в конце каждого коридора. Потом свежей водой, аккуратно выжимая швабру проходишься от и до. Еще нужно пройтись по цехам и собрать ненужный картон и другой мусор. Так всегда начинается смена. Я люблю работать молча и в одиночестве. После мытья полов обычно прикрепляют к одной из посудомоечных машин. Посуды всегда много. Но моешь всё-таки не руками.
Ближе к полуночи обед. А после обеда меня отправляли на небольшую кухню в лобби. Там всю ночь работают только три человека: повар, официант и посудомойщик. Все они обслуживают небольшой бар и его засидевшихся посетителей. Там куда уютней, чем внизу со сборищем ленивых арабов и суданцев. Можно сварить себе хороший кофе или выжать апельсинового сока — никто слова не скажет. Знают, что после меня кухня будет блестеть. Что масло будет поменяно, столы начищены до блеска и вся посуда расставлена по местам своей дислокации. Иногда даже удается стырить немного кофе домой. Сумки проверяют, поэтому приходилось выносить под одеждой и понемногу.
Утром, распрощавшись со сменой, я иду на первый автобус. Практически каждые выходные я замечаю в автобусе одного и того же трансвестита. Его или её выдает кадык и серость лица. Да, чуть дальше нашего отеля множество клубов и баров. Так что не я один работаю по ночам не покладая рук.
Около семи утра я уже в кровати.
Параллельно я нашел еще одну работу – в день. Уборка в полицейском участке. Центральный полицейский участок Тель-Авива очень красивый. Но убирать его – огромная морока. Он весь из стекла, на котором видно всё.
Утро моё начиналось с тира. Я брал ведро и шёл собирать гильзы. Потом я вылизывал до блеска кошачьих яиц два зеркальных лифта. Потом были два лестничных пролета на высоту четырех этажей. Несколько офисов и КПЗ. Про КПЗ вообще отдельная история. Сидящие в КПЗ там не убирают. Наоборот, во время уборки их перегоняют из одной камеры в другую. У сидящих трехразовое питание и бесплатные сигареты. Камера на двоих, двухъярусная кровать, стол, два стула, унитаз и душевая кабина. Всё это, примерно десять метров квадратных. Я на тот момент снимал комнату меньшего размера за две тысячи шекелей.
Правда в полицейском участке я долго не продержался, поругался с начальником, который постоянно припахивал меня помогать арабским уборщицам, очень ленивым и медлительным. Я стал от него гаситься в подвале на стоянке. В итоге он лишил меня премии. А я послал его нахуй и ушел.
Приютил меня Владимир на центральном почтовом отделении. Работа была схожая, только лишнего мне подсовывали гораздо меньше. Убрал своё и сиди кури, лишь бы не на виду. А уж если попал в поле зрение начальника, то обязательно накинут работёнки.
Единственный минус был – добираться не удобно. Я заканчивал в Хилтоне в шесть утра и в пол седьмого мне надо было быть на почте. В общем, через месяц я подошел к Владимиру и попросил найти что-нибудь поближе. Он подогнал мне Министерство Юстиции, где я проработал последние два или три месяца.
А еще про почтамт мой сосед Мойша частенько рассказывал как он, набрав полную красивую желтую кожаную сумку всяких конвертов, шел потом в ближайший магазин, брал там пиво и цедил его сидя где-нибудь на берегу моря. А письма — половина из них никогда так и не доходило до адресата, то есть Мойша их тупо сжигал. Он говорил, что ни в коем случае нельзя ничего выбрасывать — говно обязательно всплывет и тогда всё, пиздец. В Израиле с этим шутки плохи. Только 451 по фаренгейту тебя спасёт. И показывал свою позолоченную Zippo, которую когда-то спёр в баре у одного пьяного поца.
А чем я хуже. Так я думал. Но судьба моя думала иначе. И показала мне свой обрезанный хуй.
На работу нужно было приезжать к шести утра и работать до двенадцати. Там мне предстояло мыть полы, собирать обрывки почтовой продукции, всякое такое дерьмо. И никакого просвета не было видно. Я быстро делал свою работу и решив, что остаток рабочего дня могу сидеть и пить холодный лимонад, я глубоко ошибался. Весь Израиль работает «ляд, ляд вэ савланут», то есть не спеша. Не торопись, браза. Но а что, если я не умею так, не умею растягивать на час то, что можно сделать за десять минут. От этого я и пострадал. Закончив свою работу меня гнали помогать делать чужую. И так постоянно.
Мечты о моём чудесном преображении в почтальона Печкина разбились о скалы тупой работы уборщиком помещений. Однажды меня отправили вымыть кабинет какого-то большого начальника почтового отделения. И я всё сделал вери вери гуд и тов меот и вообще охуительно. Но. Но я забыл ведро с грязной водой и тряпками прямо на полированном столе этого начальствующего почтового пидораса. Бывает. Что такого. Но нагоняй я получил серьезный.
— Я записываю вам замечание! — сказал мне мой начальник.
Да похуй. Дерьмовая работа с минимальной оплатой труда. Подумаешь ведро. В следующий раз я ему насру на стол. Будет ему кошерно.
Но я продолжал работать на почте с шести до полудня, а после вечером ехал в другое офисное здание, здание министерства юстиции, где тоже мыл и убирал. Но уже не так прилежно. Адвокаты люди не злобливые, один правда написал пальцем на своём пыльном мониторе: вытрите пыль, пожалуйста. Но я был не силён в иврите и пыль ему так и не вытер.
Я всё терзал Мойшу, почему эти мудозвоны не переводят меня в почтальоны, ведь я делаю работу тов меот, охуительно делаю эту грёбаную работу. А Мойша только отмахивался от меня и посасывал пиво. Ведь почтальонами работали одни мудаки или толстозадые бабы, у которых задницы были больше самой набитой желтой сумки. Они так пыхтели спускаясь с третьего этажа до первого, куда им всё это разнести, думаю у них у каждой была своя Zippo.
Через два месяца я плюнул на эту работу. Сказал начальнику, что если меня не переведут в почтальоны, я увольняюсь. Начальник сказал, что почтальон – это очень высокая должность. И я, не дав ему договорить, показал средний палец, развернулся и ушел.
В тот же день я проделал тот же самый финт в министерстве юстиции. Сказав своей начальнице Анжеле, если меня сегодня же не сделают адвокатом или хотя бы прокурором в этой грёбаной конторе, то я уйду. Анжела только недоумевающее раскрыла рот и стала пускать пузыри как рыба, случайно выброшенная на берег. Адвокатом сделать уборщика, да, я был тогда хорош!
А то, что я остался без работы тогда меня мало волновало. Такого рода работу найти в Израиле было непроблематично.
Я попрощался с Саней-бомжом, прозванным мною так за то, что примерно раз в год ему надоедало работать и он уезжал в Европу, где спокойно бомжевал. Месяц в одной стране, месяц в другой. Что бог пошлет, то и ест. Где придется, там и заночует. А надоест, заработает на билет и вернется в Израиль.
А вот в Минюсте было по-настоящему лениво. Иногда можно было даже обнаружить написанное пальцем на мониторе — «вытрите пыль, пожалуйста». А однажды, я случайно зашел в туалет, где не закрылась кошерная женщина. Она заорала как сирена, а я почему-то сказал «шев, шев», то есть «сидите, сидите». Как-то на автомате получилось.
В Минюсте всё гораздо проще. Тебе отводится этаж. И твоя задача, чтобы во всех кабинетах был выброшен мусор, желательно была вытерта пыль и вымыты полы. Компьютеры и прочая оргтехника вытирается от случая к случаю. Обычно, когда уже кто-нибудь пальцем напишет на мониторе «пора!». Народ там сидит приветливый – юристы всех мастей. Постоянно угощают кофе и норовят поболтать. Но я старюсь дождаться их ухода и уже потом сделать свою работы. Вывожу весь мусор с этажа. Потом поднимаюсь на самый верхний, там есть отличное место с курилкой и наслаждаюсь свободным временем, которого у меня так мало. Пройдет всего каких-то пару месяцев и прямо под нашим офисом взорвут автобус. Будут и погибшие, и раненые. Ребята охранники побегут высвобождать пострадавших. Одной солдатке оторвет руку. Взрывом убило совсем маленького ребенка. И это тот автобус, на котором я ежедневно ездил с работы и на работу.
Я сменю еще пару-тройку работ по мытью и уборке и окончательно свалю в Россию. Птицы летят на юг, а меня тянет на север. Каждому своё, — повторял я про себя, — каждому своё. Сел в самолет, переполненный воспоминаниями, и вернулся на Родину.
Больше работ у меня не было. Но и это довольно плотно за год с небольшим. Я тогда так заебался, что взял пять дней больничного. А больничный в Израиле дают изумительно толерантно. Звонишь в больничную кассу и записываешься к врачу. Я уже заранее целую историю придумал про больную ногу, про спину. Прихожу к врачу с заученным текстом, а врач у меня спрашивает: «вы, наверное, устали? Вам хватит недели?». И я молча кивнул головой. В конце концов больше недели мне тогда бы и не оплатили, не наработал.
Так вот, вышел я от врача, и пошел в турфирму. Купил пятидневный горящий тур в Испанию, на побережье Коста-Брава и после твёрдо решил не возвращаться. Хотя, нет, решил я это уже в Испании, в объятьях паэльи, сыров и сангрии. Как же мне тогда хотелось остаться в Барселоне. Я влюбился в этот город с первого взгляда. Архитектура города пленила меня. Разнообразие сыров, хамона и морских обитателей невозможно было бы описать словами. Рынок Бокерия расширил моё вкусовое сознание дальше горизонта. Получаешь гастрономический экстаз и никак не можешь остановиться. Я даже стал искать работу на местных сайтах, внезапно поверив в себя. Но тщетно. За то Испания поселилась в моем сердце на всю оставшуюся жизнь. Уже после я успел побывать практически в каждом её регионе, и лишь в очередной раз убедился, что полюбил не её зря.
Из Испании я прилетел обратно в Тель-Авив. За день собрал все вещи, соврал хозяину квартиры что-то про срочные дела и улетел в Россию. Останавливать меня было некому. Сказать, что нужно просто потерпеть, немного подождать. Еще год или два и всё наладится. Все через это проходят. Но я уже собрался. Не помещались только книги. Я позвонил своей бывшей начальнице Анжеле, чтобы она приехала за ними. Выкидывать книги – кощунство. Было это примерно десять лет назад.
Сколько негодования и ненависти, сколько раздражения в регистрации на рейс порой бывает. Это ж надо ободрать меня на 251 доллар за перевес. Еще, суки, гоняли в хвост и гриву, у них, видите ли сдачи нет с пятидесяти баксов. Не могут-таки найти сорок девять, а шекелями не берут один гребаный доллар. В обменниках ничего не меняют. В итоге двадцатиминутной ебли головой об забор, мудила за стеклом сказал мне ну, мол, ладно, давайте один доллар мы возьмем нашей валютой (и то всё по завышенному курсу). И курить здесь было негде, а еще цивилизация, мать её, заграница. А если я сейчас не покурю и не съем шоколадку, то может начаться Третья мировая. Ладно, с шоколадкой проще, всего за двадцать баксов (всего лишь, блядь) я взял в duty free какой-то шоколадный набор, сижу в кафе и жру его. Жизнь катится куда-то на, впрочем, всё как обычно, Яков Николаевич. Так я покидал Израиль. Напоследок вдоволь набегавшись по аэропорту и наоравшись, какие же всё-таки евреи пидорасы. А у меня, в принципе всё нормально, только взгляд на жизнь очень хуёвый. Или же, как писал Станислав Ежи Лец: «всегда обращайтесь к чужим богам. Они выслушают тебя вне очереди».
И ведь возвращался я, по сути, в никуда. Было одно лишь воодушевление и пара тысяч долларов. Да, банк Леуми я тогда кинул с кредитом. Возможно, я думал, что всё-таки вернусь. Съезжу домой, проветрю голову и вернусь. Или буду ездить туда-сюда, как Сашка-бомж. Но не вернулся. И чем заниматься в России тоже не знал. Остался в Москве. Снял небольшую комнату в трехкомнатной квартире в Южном Бутово со сварливой хозяйкой, и начал тыкаться как котенок носом в сомнительные конторки, обещающие быстрое обогащение. Доллары стремительно таяли, как прошлогодний снег, а других сбережений у меня не было. Затем я стал пропадать по несколько дней в командировках, собирая корпусную мебель для салонов Евросети. Пристроил меня туда бывший сослуживец. Взяли в бригаду к двум татарам-алкоголикам, Руслану и Вите, рыжими, как ирландцы и такими же пьющими и горластыми. Вооружили меня шуруповертом на ближайшие три месяца. А про зарплату как-то забыли. Возможно, платить там было непринято. Все знали, что сборщики продают материалы на сторону. Я жил на сэкономленные деньги от продажи строительных материалов. Денег еле-еле хватало на оплату комнаты, макароны и соевую колбасу, пока в конце осени мне не позвонил один из друзей и не позвал на Север.
Север – что это? Для меня тогда это было точно так же, как до этого отъезд в Израиль. Израиль – что это?! Я не раздумывая уволился, даже не дождавшись расчёта. Купил билет на поезд Москва-Нижневартовск и уехал туда, где бескрайние снежные поля застилают горизонт, а яйца начинают звенеть от холода как Jingle Bells сразу же как выйдешь на перрон. Но это уже совсем другая история.
