ГЛАВА ВТОРАЯ
1
За окном кричали:
— Быстрее!
Это слово «быстрее!» целый день билось в уши и наконец дошло до Сони: чего-то все сильно боятся и хотят сбежать от этого «чего-то»!
Папа исчез. Почти сразу поезд дёрнулся и пополз. Было непонятно, едет он или нет.
Кругом кричали: «Бежим, как зайцы», «пытает изверг людей», «сколько людей пешком уходит», «детей стреляют…».
Чтобы не слышать ни крика, ни плача, чтобы поскорее позабыть о том, что они остались без папы, Соня уткнулась маме в колени, но ни от чего не спряталась. К тому же сильно болела голова и хотелось плакать. Соня села.
— Мама, расскажи сказку. С хорошим концом.
Мама с ужасом смотрела мимо Сони.
Соня не понимала, что такое «изверг пытает людей», что такое «детей стреляют», но её словно током дёргало от каждой фразы, как было однажды, когда случайно она коснулась маленького оголённого проводка. И было холодно. И хотелось в уборную.
Поезд пробирался по Подмосковью ощупью, полз, как когда-то они с мамой сквозь высокую траву и клевер медленно ползли к «замку с феями» — заброшенному, развалившемуся домишке на берегу озера.
— Мама! — Соня полезла к маме на колени. — Ты сама учила, когда холодно, представлять себе солнце, когда больно, представлять, что не больно. Я без тебя не умею. Ведь я у тебя осталась, ты должна заботиться обо мне. Мама, слышишь? Мама, мама! — Изо всех сил Соня затрясла её, и из маминых глаз стал выходить ужас, взгляд прояснился. — Ты как царевна в «Семи богатырях», спала, спала и проснулась. Расскажи сказку!
Мама крепко прижала к себе Соню, закачала её как маленькую.
— Не бойся, всё будет хорошо. Мы приедем с тобой в город Казань и станем ждать писем от папы и Роди. А потом кончится война, папа с Родей за нами приедут, и мы снова будем вместе, навсегда. Ты только не бойся, — говорила мама своим обычным голосом. — Сказку? Ты хочешь сказку…
Посреди плачущих, спящих, беспрерывно говорящих людей они с мамой стали волшебным островом. Он может плавать и летать. Живут на острове одни дети. Труд на нём не трудный, а волшебный: включишь один аппарат, и пожалуйста — ботинки, включишь другой — платье, еда выскакивает готовая. И арифметике учат легко: на экранах показывают, как едут навстречу друг другу машины, как наполняются бассейны водой. В каждой комнате — огромный экран. Включается, выключается самостоятельно — слушает ответы детей. Нету двоечников, одни отличники на острове. И все дети — добрые, никто никого не обижает, сильные оберегают слабых, не нужно никому друг с другом воевать, никто не хочет ничего чужого, потому что всё у всех есть. Ни злобы, ни жестокости, ни зависти.
Поезд набрал скорость. Увозил от падающего дома, от воющих самолётов — от войны увозил.
2
Люди стали обживаться: ели, укладывались спать. Разговоры угасали.
И только у них с мамой волшебства не прекращаются. А близнецы, мальчик Кра с девочкой Кру, пытаются докопаться до сути этих волшебств. Кто делает булки и платья, выскакивающие из аппаратов? Кто строит дома? Где дети грудные? Кру и Кра даже ночами не спят, ходят по улицам, заглядывают в окна магазинов и столовых. Но ничего не видят. Лишь иногда слышат щелчки — так переключаются аппараты, автоматы, приборы.
— Достигнув шестнадцатилетнего возраста, — говорит мама, — дети с острова исчезают.
«Куда?» — хотела спросить Соня, не спросила, боясь спугнуть сказку. Она смотрела на маму не моргая, позабыв о том, что хочет в уборную, о том, что они уехали из дома, о том, что Родя ушёл на фронт, а папа должен победить войну своими испытаниями.
— Чтобы разобраться в жизни на острове, Кру и Кра научились хорошо видеть — могли разглядеть, какого цвета перья и сколько крапинок у птиц, летающих в небе. Научились с одного взгляда запоминать одежду и внешность мальчиков и девочек, с которыми встречались на улице, научились слышать, что делается в соседней комнате. И только став наблюдательными, смогли заметить первую деталь, продвинувшую их, наконец, к разгадке тайны: время от времени автоматы и аппараты заменяются. Следом за этой деталью открылись и другие — ночью маленькие бесшумные машинки чистят улицы, а самолёты поливают сады и парки. А однажды ночью, в глухой тишине всеобщего сна, услышали едва уловимый гул из-под земли, которого ни за что не уловили бы, если бы не развили свой слух.
Соня затаила дыхание, ей казалось: осмелится она дышать, и мама замолчит. А мама всё равно замолчала.
— Нужно передохнуть, — сказала. Притянула к себе Соню, прижалась холодной щекой к её лицу, защекотала волосами. Сидели так, пока обе не согрелись.
А когда мама отпустила Соню, вернулась война. Громко стучали колеса. Люди спали, ели. Две девушки спрятались от войны в песню: «Как могу, рябина, к другу перебраться…». Шумел огонь в буржуйке. К ней придвинулись вплотную все, кто сумел, и терпели жар, сделавший их малиновыми, терпели пот, тёкший по лицам, смочивший волосы. Белой тряпкой отгорожена «уборная». Туда пошли и Соня с мамой.
С трудом пробираясь между вещами и людьми, Соня думала о том, как не похожа даже её прошлая, радостная, жизнь (о теперешней и говорить нечего) на жизнь Кра и Кру. Родя катал её на лошадках в зоопарке, качал на качелях, мама читала книжки, папа учил строить из конструктора машины, но ни самолётиков, ни экранов, какие есть у Кра и Кру, у Сони не было, и не выскакивали из аппаратов котлеты с книжками, приходилось много трудиться: подметать пол, мыть посуду, стирать, подолгу учить уроки.
Сейчас Соня торопилась делать то, что велела делать мама: ела, переодевалась. А мама из тюков готовила им постель. Нечаянно задела соседа.
— Извините, пожалуйста, — сказала мама.
Сосед был очень стар и худ. Сидел согнувшись в три погибели, точно у него болел живот, и, видно, не заметил, что мама его задела.
— Вот поешьте, — предложила мама ему лепёшку.
Протянул было руку к лепёшке старик, но, встретившись взглядом с Соней, отдёрнул.
— Вам пригодится лишний кусок, — сказал он. — Спасибо.
— Возьмите, — повторила мама. — У нас ещё есть. Я думаю, до вечера купим что-нибудь горячее на станции.
— Бесперспективно. — Старик покачал головой. — За целый час мы проехали самое большее пятнадцать километров… Станцию ждать…
— А мне показалось, гораздо больше, — перебила старика мама. — Мы едем около двух часов. Ешьте, ешьте. А вот воды нет. Только Соне немного. Надеюсь, хоть какая-нибудь пятиминутная остановка будет?!
Старик пожал плечами. Он с жадностью впился в лепёшку бледными дёснами — зубов у него почти не было.
— Зачем я еду? — спросил он, блёклыми глазами глядя на маму. — Помирать нужно дома. Чужое место занимаю. Не хотел, не думал, сопротивлялся всеми силами. Это всё ученики. Они — на запад, а меня отправили на восток, буквально силой втолкнули в вагон. Говорят, я им нужен в университете живой. Зачем еду? Никого у меня, кроме учеников, нет, ни на земле, ни под землёй. Молод был, наукой занимался, не женился вовремя. А если смолоду не женился, куда уж?! И вот остался — чужой всем.
— Поедемте с нами, — неожиданно сказала мама. — И вам не одиноко, и нам с Соней не так страшно.
— Ты будешь моим дедушкой, — сказала Соня. Старик ей пришёлся по душе, у него очень доброе лицо. — Есть Дед Мороз, есть Дед Мазай, а мне нравится слово «дедушка». У меня дедушки нет, я тебя буду звать дедушка, хочешь?
Из глаз старика хлынули слёзы. Он неумелым движением стирал их, а они снова лились.
Соня придвинулась к нему, обняла за плечо.
— Не плачь, зачем плачешь? Мы с тобой будем играть в школу. Я тебе задам на дом уроки, а ты — мне. Хочешь? — Она своим платком вытерла лицо старика.
— Оставь его, Соня. Видишь, он ещё больше расстроился. Лучше поешьте, — сказала мама старику, — вот котлета. А я не могу плакать, хочу и не могу. — Мама тяжело вздохнула. — Сына… в тыл… врага.
— Куда? — удивилась Соня. И мама закусила губу.
Старик перестал плакать, положил тощую руку с синими жилами маме на руку.
— Вы… вот что… доскажите вашу сказку… пожалуйста. Мне не терпится узнать продолжение. Я, видите ли, изучаю фольклор, брожу по деревням и сёлам. Вся наша литература стоит на сказках. Такой я не слышал никогда.
— Я же очень тихо, — смутилась мама.
— Как ваши Кра и Кру, я долго развивал слух. Приходилось подслушивать. Одно дело — человек на зрителя работает, на чужого, другое — рассказывает сказку внуку. Так, знаете, научился улавливать едва слышные звуки. — Старик снял свою руку с маминой, погладил Соню по голове. — Интересно, где вы эту сказку выкопали?
— Я сама… — окончательно смутилась мама, и бледное лицо её порозовело.
— Ты все сказки выдумываешь? — удивилась Соня. — И про фей, и про муравьёв, и про летающих людей?
— Большинство.
— Вы бы записывали! — воскликнул старик, радостно потёр руки, глаза стали, как у мальчишки.
— Сказки приходят, а потом уходят, я не запоминаю их, — мама вздохнула.
— Я запишу вашу сказку! Давай, внученька, садись сюда, — сказал старик. — Тут и мама, тут и я. Ты будешь между нами.
3
И сказка явилась снова:
— Гул из-под земли оказался разгадкой тайны, это Кру и Кра поняли сразу. Под землёй шла жизнь. У многих внутренняя жизнь гораздо ярче внешней. Люди, у которых есть она, могут, как вечным источником, питаться тем, что происходит у них внутри. Когда кругом всё очень плохо, они сумеют не заметить холода с голодом, злобы и жестокости, не услышат воя вражеских самолётов — будут жить тем, что у них внутри.
Соня пыталась понять мамины слова и не могла. Сложные слова говорила мама. А про Кру и Кра забыла. Соня хотела сказать маме, что у Кру и Кра не было никакой войны, хотела спросить, при чём тут Кру и Кра, мама сама вспомнила о них:
— Кру и Кра поняли, что под землёй делают еду и одежду, игрушки и книжки, аппараты, из которых выскакивают бутерброды, из-под земли появляются машины, которые чистят улицы, выбрасывают помойки, из-под земли вылетают самолёты, поливающие сады и парки. И ещё поняли Кру и Кра: все дети рождаются там и туда исчезают те, кому исполняется шестнадцать. «Там наши папы и мамы!» — воскликнул Кра. «Это они на нас работают!» — воскликнула Кру. Прошло очень много времени, прежде чем они осознали своё открытие. «Я смутно помню… пела песню, гладила меня, ласкала… наверно, мама», — сказала Кру. Удивлённые и растерянные, машинально смотрели они на экран, по которому бегали животные.
Соне хотелось пить, но отвлечься от сказки было невозможно.
«Давай их спасём!» — сказала Кру.
«Кого?» — удивился Кра.
«Наших пап и мам».
Кра испугался: «А как же…»
Но он сразу замолчал, ему стало стыдно, он хотел спросить:
«Как же на небольшом острове все поместятся? Придётся потесниться, и тогда у одних жильё получится хорошее, а у других плохое. И не хватит всем еды и одежды?!»
Кра не спросил ничего, но Кру поняла его.
«Ты не хочешь работать! — воскликнула она. — А мне жалко папу и маму».
«Но ведь как только нам стукнет шестнадцать, — вдруг догадался Кра, — мы тоже начнём работать! Хоть несколько лет мы можем пожить счастливо?!»
«Я не хочу под землю, — прошептала Кру. — Я люблю небо, солнце, сады, море, я люблю ветер».
Ни стука колёс, ни голосов людей не слышала Соня.
А она поделила бы свои развлечения, свои удовольствия между всеми поровну? А она захотела бы работать наравне с родителями?
При чём тут она? У неё всё не так, как у Кру и Кра. Мама с ней, здесь, никуда под землю исчезать не собирается и всегда, всю жизнь будет с ней рядом. Соня ухватила маму обеими руками.
А мама смотрит на старика.
— Вам плохо? Вы хотите пить! Сейчас я попрошу. Смотрите, у той женщины целый чайник. На остановке я ей отдам!
— Нет, вы рассказывайте! — попросил старик. — Пожалуйста!
Мама неуверенно продолжала.
«Значит, мы плохие люди, — сказала Кру. — Если думаем только о себе и допускаем то, что папы с мамами на нас работают! Помнишь, мы копали яму, — сказала без перехода, — чтобы построить город. Там было сыро, и черви копошились».
Кра встал, начал ходить по комнате. В это время на экране Иван Грозный убивал своего сына.
«Видишь, какие бывают родители!» — сказала Кру.
«Ладно, я решил, — прервал её Кра. — Мы спасём их. Но нужно хорошо всё продумать. Сначала давай обнародуем наше открытие».
«Ты хочешь большинством голосов решить судьбу несчастных мам и пап?! — возмутилась Кру. — Заранее скажу, большинство будет против. Кто добровольно захочет работать?! Кто добровольно откажется от удовольствий и удобств?! Я категорически возражаю против твоего предложения. Мы пойдём под землю вдвоём и приведём сюда взрослых».
«Ах, какая умница! Ты думаешь, дети встретят их с распростёртыми объятиями? Как бы не так. Дети не знают их и прогонят. Зачем им нужны родители, когда и так у них всё есть?! А куда ты уложишь всех пап и мам? А чем накормишь?»
Впервые они ссорились, Кру и Кра.
«Дети не бессловесные бараны, — горячился Кра, — нельзя ничего делать тайком от них».
«И начнётся война детей, — растерянно сказала Кру. — Одни будут за то, чтобы вернуть взрослых на остров, другие — против…».
Мама неожиданно встала, взяла бутылку и пошла по ногам к женщине, держащей чайник. Обернулась к Соне, сказала:
— Дедушке нехорошо.
Соня взглянула на дедушку. Глаза закрыты — как дом без окон, бледно-жёлтая кожа, губы потрескались.
Знакомый вой оглушил Соню. Он раздался так внезапно, что она вздрогнула. Казалось, вой родился здесь, в вагоне. Поезд ещё шёл, но шёл вяло, колёса испуганно бились о рельсы: та-та-та.
— Мама, — позвала Соня охрипшим голосом. — Мама! Мама!
Но в это мгновение что-то ухнуло, вспыхнуло, сверкнуло. На Соню навалилась немыслимая тяжесть, и всё исчезло.
