Итак, пока был жив Яша Ленивкер, кабачок процветал. И ничего, что в небольшом зале стояло тринадцать столиков, ничего, что меню сводилось к пяти блюдам, которые менялись раз в три месяца, ничего, что посуда была не слишком чистая, как казалось Яше, в это заведение частного общепита трудно было попасть. То есть, чтобы попасть и взять пару мест, нужно было зайти заранее или позвонить по телефону. Всё дело, как вы уже поняли, было в кухне, которую предлагал «Кабачок 13 цорес». Она была восхитительна в прямом смысле слова! Каждое блюдо содержала такой изюм, что становилось сладким, даже, если оно было солёным. Но все секреты приготовления этой пищи знал только Яша Ленивкер. Откуда он их брал не знал никто.
«У Яши настоящий дар!» – говорили про него в городе.
«Скажите, вы что хотите: хорошо погулять или вкусно покушать? Если погулять – идите на улицу. Если покушать – только к Яше!»
«Шоб мы так жили, как нам было вкусно!»
«Ой, вы сегодня не были у Яши? У него новый завоз!» – это означало, что Яша поменял репертуар. Ни у кого не поворачивался язык назвать простым словом «меню» то, что вытворял Ленивкер. Еда была настолько проста, что многие не понимали: как у него это получается: простые «латкес» можно было съесть и две, и три порции! Я уже молчу за «гефилте фиш». И когда к Яше кто-нибудь подходил, чтобы взять рецепт, Яша говорил:
«Зачем вам возиться? Вы что, готовы потратить шесть часов своего драгоценного времени
И засрать всю кухню ради семи кусочков фаршированной рИбы? Вы – сумасшедший? Придите сюда и вы убьёте сразу двух зайцев: спасёте и кишечник, и кухню!»
А дальше тут же следовали рифмы:
«Боже, что это за глыба?
Фаршированная рИба!»
Нет, рецепты Яков Самуилович никогда не записывал. Что значит «почему»? Потому что он боялся конкуренции. Это же было частное заведение и вокруг него, как шакалы, мало того, что бродили всякого рода «хомячки», так ещё и кулинарные шпионы, желающие украсть рецепты гениального повара. Работников «Кабачка» не раз пытались подкупить и некоторые, кстати, охотно продавались. Но те рецепты, которые они выдавали конкурентам, не давали такого чудесного эффекта, какой был у еды, приготовленной самим Яковом Самуилович: он добавлял в каждое блюдо что-то такое, что делало его вкус божественным.
Конкуренты однажды пытались даже подкупить Сарочку, но она, хоть и не очень-то любила мужа, была порядочной женой хозяина заведения: своих не сдавала. К тому же, Сара Абрамовна вообще ничего не знала о приготовлении пищи.
Итак, попасть в «Кабачок 13 цорес» можно было только по предварительной записи. Сначала Яков Самуилович пытался посадить на телефон свою жену, Сару Абрамовну, чтобы она отвечала на звонки и регистрировала столики. Но Сара Ленивкер воспротивилась такому решению мужа и напрочь отказалась выполнять «чёрную» работу, посчитав её не соответствующей своему социальному статусу. И совсем неважно, что все члены семьи, они же работники кафе, говорили ей, будто сидеть на телефоне – это означало быть выше администратора и даже выше самого шефа, Сара не соглашалась.
« Яша, вэйз мир! Мне надо было прожить с тобой целую жизнь, чтобы понять, что ты рабовладелец по своей сути?» – возмущалась Сара Абрамовна.
«Сарочка, где ты тут видишь рабов?» – задавал Яша вполне законный вопрос.
«Ты заставляешь меня делать самую чёрную работу!»– парировала Сара, пытаясь выдавить из глаз хотя бы одну слезу.
«Сарочка, разве сидеть на телефоне – совсем чёрная работа? Скажи мне, золотце, где ты видела рабов, сидящих на телефоне?» Какие фильмы ты смотришь? Ответь!»
Сара Абрамовна сердцем почуяла подвох и ни в какую не соглашалась быть ни администратором, ни кем бы то ни было. И поскольку все были очень заняты, на телефон села старая и глухая Доротея Львовна Коган – тётя Якова по отцовской линии, которая работала посудомойкой и которую все называли просто Дорой. Кстати, Дора была против такой фамильярности, когда слышала, что кто-то её всё же называл Дорой.
Но надо отдать должное этой Доротее Львовне, или просто Доре: при плохой глухоте у неё было хорошее зрение: она видела малейшую грязь на посуде, особенно на бокалах. Тогда она брала в руки полотенце, плевала на бокал и оттирала его до самого блеска. Сколько Яша не ругался, сколько не уговаривал Дору не плевать хотя бы во внутрь бокала, Дора продолжала плевать и в стакан, и на Якова Самуиловича.
Рисуйте картину маслом: в подсобке звенит телефон, пани Коган звонка, конечно же, не слышит напрочь, что вполне естественно. Зато звонок этот слышат все остальные. Нужно сказать, что телефонный звонок был таким громким и долгим, что отвлекал от работы всех занятых людей заведения. Наконец не выдерживает тётя Фира, которая работает бухгалтером и сидит в соседней подсобке. Она идёт на кухню и говорит Бене:
— Беня, скажите Доре, чтобы взяла трубку!
Беня орёт Шмулику, который в это время готовит какую-нибудь подливу по рецепту Якова:
— Шмулик! Скажи Доре, чтобы взяла трубку!
Но подлива – дело серьёзное: её нужно стоять и мешать, стоять и мешать. Нет, это не опечатка: таки нужно всё время стоять и всё время мешать. Поэтому, не выпуская из рук венчика, Шмулик кричит Доре:
— Пани Доротея Львовна! Или вы где? Идите уже и возьмите трубку! Это теперь ваши прямые обязанности!
Но пани Коган, как я уже писала, была беспросветно глуха. К тому же, когда она мыла посуду, шум льющейся воды вообще заглушал все звуки, пытающиеся прорваться в уши бедной Доротеи Львовны. Телефон продолжал разрываться, и всё раскручивалось в обратном порядке:
— Пан Беня, скажи-но тёте Фире, что пани Коган не слышит, что звонит телефон!
— Тётя Фира, пан Шмулик сказал, что пани Дора не слышит, что звонит телефон!
Тётя Песя – очень занятой человек, но об этом я расскажу позже: на ней вся бухгалтерия. Поэтому она, не отрываясь от накладных, кричит Бене:
— Беня, попробуй ещё раз сказать Дорее, что звонит телефон!..
Так продолжалось бы до бесконечности, но Яша Ленивкер не выдерживал этот гвалт и бежал сам брать трубку. Уже потом, вечером, он выговаривал жене свои претензии.
— Сарочка, ты же понимаешь, что телефонные звонки отрывают клиентов от трапезы! Что тебе трудно немного посидеть у телефона?
— Пан Яша, ты таки хочешь сделать из меня вахтёра! Не выйдет!
Одним словом, в отношении работы Сара была непреклонна.
Если, всё же, Доротея Львовна добиралась до телефона, разговор этот слышала вся улица, ибо глухие люди всегда громко говорят:
— Алё, это кто? Кто это? Это кто, я вас спрашиваю? Шо вы молчите в трубку, халамидники? Если уже позвонили, так говорите шо-нибудь!
После чего Дора вешала трубку и кричала на всё кафе:
— Яша, эти черти опять балуются: звонят и молчат, сволочи, кольки им в боки!
Когда Яша оставил этот свет и ушёл в мир иной, больше всех по нему страдала Дора. Она очень плакала и на похоронах, и после похорон, и через год после его смерти покинула этот мир.
О нет, не думайте самое страшное, господа: она таки покинула маленький мир этого кабачка! Пани Дораа, слава Богу, жива и здорова, и живёт в самой Америке: туда её забрал сын, Давид, который уехал чтобы хорошо устроиться в жизни и приехал только через двадцать пять лет. Вы можете мне не поверить, Давид очень хорошо устроился: он открыл свой бизнес, набрал таких же бабок, как его мама и они чистили квартиры. Что вы такое придумали? Давилик всегда был порядочным мальчиком: он чистил квартиры самым натуральным образом. Клининговая компания Давида Когана пользовалась огромным успехом, потому что наши женщины убираются гораздо лучше, чем эти американки. Но когда Давилик заявился в наш город, ему почему-то было неловко признаться, что он чистильщик и на вопрос: «Додик, чем вы имеете в этой своей Америке заниматься?», отвечал с достоинством: «Я делаю этот мир чище!»
Дора уехала с сыном в Америку, там ей сделали операцию: вытащили из ушей огромные пробки. Доротея Львовна выучила несколько фраз и какое-то время работала у Додика на телефоне. Теперь она говорила всем звонившим: «Чего так орать в трубку? Говорите спокойно, мадам Коган всё запишет…»
Так бы серо и продолжалась жизнь пани Коган, но она вдруг запела. Ой, она стала такой звездой, чтоб я так жила! Что она пела? Вопрос не стоял за «что». Вопрос стоял за «как она пела». Оказывается, Двойра была не такой уж старой, как думали все. Она пошла в какое-то еврейское общество, в котором организовали почему-то русский хор. Доротея Львовна стояла в первом ряду с кокошником на голове, и это было очень смешно: почти все в этом хоре были старыми еврейками, и только руководитель хора был настоящим русским. Лет ему было около девяноста, но сдаваться старости он не хотел. Не спрашивайте меня, как он попал в Америку – понятия не имею. Русские народные песни были изюминкой и, к тому же, вызывали ностальгические слёзы у всей старой, в прямом смысле слова, русскоговорящей Америки. Когда Дораа прислала фотографию, все работники кафе замерли и долго не могла сказать ни слова: Доротею Львовну было не узнать! Это была женщина приятной наружности, но еврейство в ней выдавал выдающийся из-под кокошника нос, большой бюст, порочащий красный атласный сарафан, и тоненькие ножки, торчащие из под этого сарафана.
Что касается «Кабачка», то сначала вместо пани Доры пришла мыть посуду пани Мария, как величала её Сара Абрамовна. Но пани Мария была ещё больше «ленивкер», чем сама пани Ленивкер. Теперь в кафе раздавались крики другого рода:
— Шмулик, скажи пани Марии, что если через две минуты на стойке не будет чистой посуды, я подам клиенту антрекот «по-брюссельски» на её башке!
— Беня, а ты передай пани Марии, что если на стойке не будет стоять чистой кастрюли, то я сделаю жаркое в её сумке!
Пани Мария не задержалась надолго в заведении Яши Ленивкера, и её сменила Беллочка Зайгезунд, дочь давней подруги Сары Абрамовны. Белочка была большой чистюлей, но её болезненная страсть к чистоте тоже активно мешала работе заведения. Она всё время что-то мыла, а через десять минут напрочь забывала, что конкретно она мыла и начинала всё перемывать заново. Остановить Беллочку было практически невозможно. Про неё говорили, что она моет даже во сне: дело в том, что это была чистая правда: с самого детства Беллочка страдала лунатизмом. Но если другие страдающие этой болезнью люди просто ходили себе по квартире, иногда выходя через балкон, то у Белочки был свой собственный маршрут: ночью, поднявшись с кровати, она ходила только по нему на автомате. Швабра ждала её в первом пункте траектории. Беллочка брала швабру в руки и шла на кухню, не включая свет. Там она где-то полчаса елозила по полу сухой шваброй, после чего ставила швабру на место и ложилась спать. Утром, она, конечно, ничего не помнила, зато днём частенько засыпала на работе. Кстати, и на работе у неё сложился свой маршрут, который не устраивал ни хозяина заведения, ни его посетителей: Беллочка брала швабру и шла в зал, где стояли столики. Это приносило некоторые неудобства, потому что приходилось поднимать ноги и хватать блюда, когда сонная Белочка протирала стол тряпкой, несмотря на то, что за этим столом обедали люди. Но, как ни странно, посетители любили Беллочку за её добрый нрав: она всегда улыбалась. Беллочка тоже долго не проработала в кабачке, и была уволена Ариком, когда эта «спящая красавица» надела тарелку с борщом на голову одного почтенного, случайно заехавшего в городок иностранца. Он, в отличие от постоянных посетителей кабачка, не захотел встать и отодвинуть стул, чтобы Беллочка Зайгезунд протёрла под столом пол.
Потом было ещё парочка посудомоек, но и они были уволены Ариком, которому никто не мог заменить Доротею Львовну.
Лет через десять после тех событий в кафе появилась первая посудомоечная машина: огромный агрегат, который все работники кабачка не сговариваясь стали называть «пани Дорой»…
Продолжение следует…
Иллюстрация: Владимир Любаров, «Свекровь учит невестку готовить курицу»
