Яичница.
Сковорода
на керосинке.
Еда
простая
пахла вкусно
тогда.
И помидоров половинки,
впитав
соленые
песчинки.
Звенел
в стекло
веранды
шмель.
И улетал
меж занавесок
изжелто-старых,
в прореху тюля,
в щель
бездонного
июля.
Коровы,
смешанные с сеном
с собою звали
из дверей
и окон,
подобные Сиренам.
На подоконнике
капустницы
лежал
с весны
засохший
кокон.
Под потолком,
беззвучно
мухи
чертили
призрачный квадрат.
Из точки-радио
о чем-то говорили,
и, кажется,
о том же говорят
сегодня.
Хрипел
динамик
радостно.
И лета
солнце
над полями.
На теле —
майка,
синие трусы.
В четыре стороны
дороги
с колеями
земли и неба.
Ты бежал по ним,
Схватив горбушку хлеба,
и не выпив чая.
Вдыхая ветер
и не замечая,
на кедах
промокших,
капли росы.
ПРО МОРЕ
А море
Без устали
Забирает себе
Корабли,
Моряков
Рыбаков
Ровно столько,
Сколько захочет.
Исчезают они,
Тонут
В северном море
И южном.
В тумане,
В штормах,
В ураганах,
Во льдах,
На рифы наткнувшись
И сбившись с пути
В темноте
Ход потеряв.
И рассудок.
Но люди спокойны,
Те, что на суше.
Это ведь новость,
Просто новость
Про смерть,
Про чужую,
Далекую,
К которой привыкли уже.
Обыкновенная новость,
Что мало волнует.
И мало, кто помнит
В пучину ушедших,
Словно и не было их никогда.
ЗИМОЙ В ГЕЛЕНДЖИКЕ
Я иду
по набережной
неизбежной.
Думаю,
думаю,
думаю,
что никто
никому
не нужен
ни летом южным,
ни зимой бесснежной.
И не интересно
что у другого на ужин.
В кухне чужой тесно,
скучно,
пресно.
Я иду по набережной.
Я думаю,
думаю,
думаю,
что никто
никому
не нужен.
И не важно,
что сломлен,
грустит
или недужен
встречный норд-ост
в перешитом пальто.
У каждого свое
решето
одиночества.
И не работают
обещания,
камлания
и пророчества.
Я иду по набережной.
Я думаю,
думаю,
думаю,
что никто
никому
не нужен —
ржавый катер,
волной контужен.
Я иду по набережной,
огибая лужи.
Чайки слева
кричат и кружат.
Они не нужны морю
у него свои
радость и горе.
Набережная не кончается.
Иллюстрация: Agostino Mota
