Арт-портал гУрУ совмпестно с издательством Саммит-книга публикует отрывки из новой книги Игоря Завилинского «Не смей сдыхать, пока не исполнил мечту!».
Новый роман рассказывает о детстве двух мальчиков – Вито и Анджело, которое проходило в послевоенной Италии и об их мечте покорить самую опасную в мире гору – гималайский восьмитысячник Аннапурну. Однако обстоятельства сложились так, что к реализации своей мечты Вито и Анджело смогли приблизится, когда им уже было за семьдесят.
Они сменили несколько городов, но обстоятельства в виде растущего животика Софии вынуждали Дженарро где-то осесть. Этим «где-то» оказалась небольшая деревушка в самом центре Тосканы, чуть южнее Сиены. Некоторые сбережения и продолжавший поступать небольшой доход от альпийской гостиницы, вместе с низкими ценами на недвижимость военного времени, позволили им купить двухэтажный дом с перспективой открытия на первом этаже какого-то питейного заведения.
То ли информация об опасности была ошибочной, то ли нехитрые маневры Дженарро запутали след преследовавших его властей, но больше ничего не нарушало покой новоиспеченного отца. Планы вернуться на север, если и присутствовали в голове Дженарро поначалу, то довольно быстро таяли в суете забот о только что появившемся Анджело и заботах о новом бизнесе. Хотя в то время бизне- сом это назвать было сложно и позволяло лишь не тратить сверх меры существующие запасы. Полноценно ресторан заработал позднее, уже после войны, когда Дженарро неожиданно удалось выгодно продать гостиницу в Альпах одному американцу.
— Сколько их? — поинтересовался Вито дрожащим голосом, не столько для знания, сколько для того, чтобы отвлечься от холода.
— Я видел двух.
— Ф-французы?
— Да, но один говорил на итальянском.
— Они надолго?
— Не знаю.
— Это их Пежо стоит с той стороны?
— Угу.
Мальчишки поднялись на второй этаж. Из комнаты Анджело через внутреннее окно открывался отличный вид на весь бар вдоль стойки. Само окно находилось в углу, оставаясь не освещенным. Пожалуй, впервые Анджело почувствовал преимущество расположения своей комнаты — до сих пор он видел в такой близости к ресторану сплошные недостатки: Дженарро, не выходя с кухни, в любой момент мог позвать его по поводу плохо вымытой, по мнению старика, тарелки, и укрыться мальчишке было негде.
Мальчишки придвинулись к окну и начали рассма- тривать происходящее внутри. В центре за столом сидели двое — Дженарро, в своем поварском фартуке, и один из французов, одетый хоть и не в военную форму, но на военный манер. Второго гостя не было — по всей видимости, тот уже пошел спать. Француз был заметно младше Дженарро и едва ли дотягивал до сорока лет. Из окна было хорошо видно только его ярко освещенное лицо — волевое, с квадратным подбородком, тонкой линией усов над верхней губой и ироничным взглядом. На столе были остатки ужина и две бутылки вина. Вито укоризненно посмотрел на проспавшего первую часть разговора Анджело и, стараясь не шуметь, уселся на табурет у окна. Анджело, боясь, что его опять сморит сон, остался стоять позади товарища. Разговор взрослых был в разгаре.
— … я тебе говорю, Морис, такой перекошенной рожи, как у этого Пьера, я больше в жизни не видел! А ты же знаешь, я повидал всякого! — захлебываясь от смеха, говорил Дженарро.
— А я его потом спросил: какого черта ты подался в горы, солдат? Работы и в городе хватало, — с сильным акцентом отвечал Морис, — а он мне знаешь, что ответил?
— Ну?
— В горах воздух чище!
Оба собеседника зашлись в хохоте. Морис правую руку положил Дженарро на плечо, а второй в такт приступам смеха бил по столу. Вито и Анджело оторопели: в свете лампы они увидели, что на обеих руках француза нет ни одного пальца! Мальчишки переглянулись, словно проверяя: одно и тоже ли они заметили. Дженарро, продолжая смеяться и опасаясь разбудить спящего, по его мнению, внука, пытался словить руку француза, которой тот стучал по столу, а словив, немного замешкался — вместо пальцев он держал в руке лишь кисть, больше похожую на небольшой блинчик. Старые друзья успокоились, время от времени еще всхлипывая, по всей видимости, вспоминая лицо бедняги Пьера. Дженарро, как бы извиняясь, кивнул на руку француза.
— Ерунда, мой друг. Это плата за проезд на Аннапурну, — спокойно, и совершенно без сожаления, отвечал гость.
— Не слишком ли дорого? — Дженарро достал из-под куска ткани, брошенной на корзинку, большой кусок сыра и стал ловко нарезать его на доске. Морис заворожено смотрел на быстрые движения здоровых рук товарища и молчал, пока тот не закончил приготовление нехитрой закуски для второй бутылки вина.
— Ну, никто не предупреждал о стоимости, — «очнулся» француз, переключив своё внимание на столовые приборы, — впрочем, я еще легко отделался. Ну, не мне тебе рассказывать…
— Понимаю.
— Господи, Дженарро, зачем тебе в этой дыре такие столовые приборы? — неожиданно сменил тему Морис, пы- таясь перевернуть лежащий на столе нож. Вито на втором этаже закашлялся и, испугавшись поднятого им шума, вскочил и тихо убежал вглубь комнаты.
— Нравится? — с гордостью спросил Дженарро, схватив нож и протянув на ладони французу, по пути вытерев его о полотенце на плече, — нержавеющая сталь!
— Таки не ржавеющая?
— Обещают… — опасливо проговорил старик.
— Кто? Американцы, что ли? — не унимался Морис.
— Нет, это наши — итальянцы, — понимая, к чему клонит товарищ, растерянно парировал Дженарро.
— А, ну тогда точно! — зашелся смехом Морис, и, указывая несуществующим пальцем, — ой, смотри уже пятно есть!
— Где? — испуганно дернулся Дженарро.
При этих словах, вернувшийся к окну, Вито дернулся, больно ударившись головой об оконную раму.
— Не, показалось — это остатки кетчупа, — продолжал издеваться француз, но смилостивился над искренними переживаниями товарища и деловито добавил, — но приборы и вправду хороши. Я после войны успел немного поторговать кухонной утварью.
Дженарро вопросительно поднял брови.
— Не эксперт, но кое-что понимаю, — уже деловито продолжал гость. — Не в обиду тебе будет сказано — не ожидал здесь увидеть такие вилки и ножи.
— Да, тут целая история была с этими ножами. В другой раз расскажу, — Дженарро хотелось вернуться к теме Аннапурны, — А как твой партнер?
— Луи? Ну, ему тоже досталось. Хотя ему повезло больше — у него только ноги, — почти беззаботно рассказывал Морис.
— У тебя и ноги тоже? –Дженарро невольно бросил взгляд на модные туфли друга.
— Угу, — все так же спокойно продолжал рассказ француз, словно речь шла не о его теле, а о недостатках купленного им костюма, — Так что у меня обтекаемость теперь повышена.
Морис поднял глаза на Дженарро, как бы проверяя качество произнесенной шутки. Но старик сидел мол- ча, не зная пока как реагировать на довольно жестокие, по отношению к самому себе, шутки француза.
— Может, мне плаванием заняться? — Морис сделал еще одну попытку расшевелить друга.
— Ага, или политикой! — наконец-то очнулся Дженарро, — я к своему стыду поздно узнал. У нас тут информация приходит с задержкой. Ты уже, небось, дома был.
— Наверное, — Морис рассматривал свои руки, словно еще надеясь увидеть улучшение, — чертовы рукавицы!
— Что? Что с ними было не так?
— С ними все было в порядке — без них было плохо, — Морис спрятал руки в карманы, словно замерз от нахлынувших воспоминаний, — Потерял я их, дурачок.
— Как так?
— Мы как забрались наверх — радости было… — глаза француза загорелись, как будто он снова стоял на вершине восьмитысячника, — Откуда только силы взялись радоваться?
Морис двумя руками взял бокал и сделал большой глоток вина. Он медлил с рассказом, стараясь растянуть воспоминания, и не переходя к явно менее приятной для него части повествования. Но затем, вздохнув, продолжил. Его речь было немного рваной — было видно, что он стесняется своей беспечности перед опытным старым товарищем.
— Я попытался сделать пару кадров на фотоаппарат. А он замерший весь, кнопки не чувствую на нем через рукавицы. Я в эйфории перчатки и снял. И давай щелкать направо и налево. Потом Луи меня. Как дети. Спохватились — надо быстро уходить. Окно закрывалось. Да и окном это назвать сложно! Дрянная погода была. Я смотрю вокруг себя — рукавиц уже нет. Их, видать, уже снегом припорошило. Я давай искать, но все в пустую и времени совсем нет уже. Пришлось идти без них, — отчеканил француз, словно ученик отчитывается перед отцом за полученную низкую оценку.
— Могу себе представить…
— Как же я жалел тогда, что тебя нет рядом, мой друг. С твоей дурацкой привычкой нести вторую пару рукавиц и пару носок, — захмелевший француз положил искалеченную руку на плечо Дженарро.
— Две, сынок. Носков — всегда две пары.
— Ну, короче, — встрепенулся Морис, возвращая себе привычный ироничный тон, — пришлось Жаку сделать мне маникюр прямо в базовом лагере — иначе никак нельзя было.
Француз, грустно улыбаясь, подул на воображаемые пальцы, словно женщина на свежий лак для ногтей.
Повисла пауза. Каждый собеседник думал о своем.
— Бог мой… ты таки это сделал… восемь тысяч метров… — Дженарро, наливая вино, пытался представить себя на этой высоте.
— Восемь тысяч девяносто один метр, Дженарро.
— Я всегда знал, что ты лучший — это я тебе и раньше говорил.
— Лучше был только ты, Дженарро. Впрочем, в любом случае уже не лучший, — смеясь, заметил француз, — вон, новозеландец два года назад взошел на Эверест 2.
— Да, знаю. Но все равно ты был первый на восьми тысячах.
-Ну, да — могу теперь всю жизнь ничего не делать — только рассказывать об этом!
— Да, это как раз о тебе! — рассмеялся итальянец, — А то я тебя не знаю! И, кстати, что это за грузовик?
Морис кивнул головой, давая понять, что ответит, как только прожует кусок сыра.
— Образцы шин везу!
— ?
— Я теперь партнер компании и занимаюсь продажами.
— Вот как.
— Появился потенциальный крупный клиент в Риме, вот я и решил заодно к тебе заехать, — Морис продолжал поедать сыр, восторженно разводя руками. Прикончив последний кусок, француз поправил стул, словно хотел перейти к более важной части их разговора.
— На самом деле я еще в прошлом году нашел тебя, но не хотел просто так писать — ждал, когда буду в твоих краях.
— Как же ты меня нашел, бродяга?
— Ну, если бы не твое славное коммунистическое прошлое — было бы сложнее.
— О, да! Коммунист я еще тот! — друзья снова рассмеялись, — разве что тебе уступаю по идеологическому запалу.
— Коммунист ты дрянной — уж прости! Но в списках значишься — так что твои партийные соратники быстро сдали мне все твои явки.
— Вот как. Еще кто-то помнит о старике! — Дженарро встал и полез за барную стойку в поисках новой бутылки, — Я им благодарен за это. Честно говоря, не думал, что свидимся еще.
— А вот я не сомневался, — по мере опьянения Мориса его итальянский был все хуже, и перемежёвывался французскими словечками, — ты мне нужен был.
— И зачем я тебе, Первому покорителю Аннапурны, кавалеру ордена Креста!
— И это ты знаешь!
— Уверен, что лет через тридцать — это будет лишь начало перечня твоих достижений, дорогой!
— Спасибо, друг!
— Так вот, зачем этому уважаемому месье старик Дженарро? Ну, кроме как бесплатно напиться в его баре… — жестом предлагая налить из новой бутылки, спросил итальянец.
— Я должен был сказать тебе… — Морис, собираясь с силами, сделал большой глоток вина, — ты, да и никто другой, не знаете одного небольшого факта…
— Ты гомосексуалист, Морис? — с наигранным ужасом вскрикнул уже немного пьяный Дженарро, — это новость лучше было сообщить письмом!
Вито и Анджело прыснули от неожиданности смехом, едва не выдав свое присутствие.
— Нет, Дженарро, ради такой новости я бы точно не ехал к тебе! Я о другом, — голос Мориса, казалось, немного дрогнул.
Понимая, что речь идет о чем-то важном, Дженарро моментально стал серьезным.
— Ты спас мне жизнь, старик.
— Что-то, Морис, я не припомню такого. Если об этом тебе сказали коммунисты — не верь, они не первый раз про меня врут…
— На спуске мы таки застряли, — не обращая внимания на шутку друга, поежившись, продолжал француз, — Наступила ночь.
— На какой высоте?
— Сложно сказать, но едва ли мы далеко отошли от вершины. Нас просто сдувало с горы. Дженарро, натурально сдувало, понимаешь… Аннапурна мстила нам за потерю девственности. Нам ничего не оставалось, как заночевать в трещине. У нас был один спальник на четверых.
Улыбка на лице француза выражала одновременно и ненависть, и восхищение к этим воспоминаниям.
— На четверых?
— Да, еще Гастон и Лионель. Они шли за нами — мы их повернули. Они бы не дошли все равно. Это было самоубийство. Впрочем, в тот момент я не был уверен в том, что я им спасаю жизнь. Разве что незначительно увеличиваю шансы выжить, — Морис на секунду помедлил, а затем добавил, — Знаешь, иногда думаю, может, это я пытался увеличить свои шансы, заполучив еще двух солдат…
— Не выдумывай! Ты спас их. Вы же все спустились?
— Да-да, все живы, — задумчиво продолжал Морис, — Но та ночь… Честно, Дженарро, под утро я сдался. Ты знаешь, это не в моих правилах, но я смирился со смертью. И я просто решил заснуть. Нет, чушь… Я уже ничего не решал — я просто все отпустил. Мне было не больно, и в какой-то момент уже даже не холодно. Я просто уходил. Все было как-то тихо и спокойно. Мысль о смерти меня не пугала. Совсем. Знаешь, там я понял, что смерть сама по себе не страшна. Люди боятся не смерти, а боли. Боли уже не было. Холода — тоже. После часов мучений, отсутствие боли и холода было почти счастье.
— Морис…
— Так вот. Нормальные люди, говорят, в такие момен- ты вспоминают семью, жен-девушек, — Морис вернул свой привычный ироничный тон, — но не ваш покорный слуга.
Француз кивком показал Дженарро свой опустевший бокал и молчал, пока тот не наполнил его снова.
— И что же привиделось тебе, французский разврат- ник? — нетерпеливо подгонял товарища бармен, — неужели опять Лорен?
— Господи! Ты еще не забыл!?
— Такое не забудешь, мой друг! — смеялся Дженар- ро, — согласись, Лорен была очень страшненькая.
— Нет, брат! Не поверишь, передо мной встала твоя, извини, тоже не самая красивая в моей жизни, рожа!
— Да, ну! С чего это?
— Помнишь, мы как-то сидели во время войны у тебя в подвале и рассуждали о высоком?
— Ну, знаешь, вы там только о высоком и говорили все время, так что не припомню.
— Я тоже, пока не начал умирать, не помнил. А тут мне это так явно пришло. Тогда в подвале мы, горячие сопляки, рассуждали о смерти — все спорили, что легче: принять пулю в грудь или взорваться на мине. Вот и на Аннапурме, лежа в трещине, я вспомнил тот наш глупый спор. Подумал еще, что неплохой вариант мне попался — гораздо лучший, чем доставшийся многим из тех ребят, кто тогда спорил в твоем альпийском домике, — Морис поднял руками бокал, давая понять, что пьет за погибших на войне товарищей, а затем продолжил.
— Тогда ты слушал нас, не вмешиваясь — все усмехался в свои усы (бороды у тебя еще не было) и только уже закрывая на ночь крышку подвала, бросил, почему-то обращаясь именно ко мне: «Морис! Не смей сдыхать, пока не исполнил мечту!» и ушел.
— Морис, я не помню этого.
-Почему ты сказал это именно мне, старик?
— Если я и вправду сказал это, то, наверное, потому, что знал, Морис, о твоей мечте. И для меня твоя смерть, пусть даже самая героическая, была бы предательством. Предательством твоей мечты и тех талантов, которыми тебя наделил Господь.
Морис замолчал, словно заново переживая те минуты.
Потом после глотка вина продолжил:
— Думаю, я в этот момент уже спал. И тогда я увидел твое лицо — точно как там в подвале: ты смотрел на меня сверху, в полуоткрытый проём, откуда пробивался свет, ослепляя наши уже привыкшие к темноте глаза, и говорил: «Не смей сдыхать, пока не исполнил мечту!». Дженарро, меня как током ударило: Аннапурна не была моей мечтой! Мы вообще не на нее шли.
-В смысле?
— Это отдельная история. Мы планировали выйти на Дхаулагири, но подойдя к ней, поняли, что это невозможно, и пошли на Аннапурну.
— Я не знал.
-Ну, ты же понимаешь: журналистам нужны красивые истории о том, как сбываются мечты. Не могут два француза — героя Сопротивления, взять и уйти на запасной вариант, — засмеялся Морис, — в общем, я разозлился неимоверно. Какого черта я здесь делаю?! И, я тебе скажу, вовремя ты мне приснился, потому как мои коллеги к этому времени все уже спали. Как же я их бил, Дженарро, как бил… благо рук к тому времени я уже не чувствовал. Представляешь, Гастону в кровь разбил бровь.
— Полагаю, он не в обиде на тебя.
— Попробовал бы… у этого счастливчика, разбитая мною бровь так и осталась единственной травмой от восхождения! Нам всем что-то да отрезали, а у этого, сучьего сына, бровь разбита! Знал бы — я бы ему хоть нос сломал! Вот такая история, старик, — Морис, положил обе искалеченные руки на руки Дженарро, — слава Богу, ни до, ни после ты больше не приходил мне во снах.
Друзья рассмеялись, упершись лбами друг в друга и держась за руки. Вито и Анджело сидели молча, пораженные рассказом.
Дженарро потрепал француза по щеке и вылил в бокалы остатки бутылки. Друзья подняли бокалы. Морис, держа бокал двумя ладонями, сказал тост:
— Не смей сдыхать, пока не исполнил мечту!
— Даже не думай!
Немного смущаясь пафоса момента, Морис поспешил продолжить:
— У меня подарок для тебя.
— С этого надо было начинать, жадный французишка!
— Обидно то, что ни одна фотография с вершины не получилась. Я не силен в этом деле и не знаю, почему так вышло, но вся пленка в итоге была чернымчерна. Так что у меня осталась только одна с той пленки, что я оставил в лагере накануне восхождения.
Морис полез в дорожную сумку, что валялась под столом, и не без труда вытащил фотографию.
— Это она? — спросил Дженарро.
— Она. Это мы в базовом лагере с Луи смотрим на вершину. Вот наша палатка. Знаешь, смотрю на эту фотографию и пытаюсь вспомнить, о чем я думал в тот момент. И не могу.
— Не важно, о чем ты думал «до». Важно, что ты способен это делать «после». Спасибо! Ты не против — я ее повешу на самое видное место в баре?
— Конечно, друг. Вторая такая же висит у меня в кабинете.
— Тогда подпиши.
— Тут уже есть подпись «Аннапурна. 1950»
— Я хочу что-то от тебя, — Морис вложил карандаш в руки француза.
— Так подойдет? — спросил француз и на удивление ловко, зажимая карандаш между двух рук, вывел в углу фотографии буквы. Оба друга рассмеялись и обнялись.
Дети еще минут пятнадцать ждали, пока боевые друзья разойдутся по своим комнатам, а после этого спустились вниз и с нетерпением стали рассматривать фотографию. Анджело был немного разочарован внешним видом Аннапурны: его детская фантазия и врожденный страх перед высотой, по ходу рассказа француза, рисовали отвесные скалы и острый пик на самой вершине. На фотографии же была, безусловно, огромная, но все равно далекая от представления мальчика гора. Вито же смотрел на две фигуры альпинистов, которые в одних свитерах вылезли из палатки и всматриваются в заснеженную вершину, словно раздумывая, стоит ли идти дальше. С ведущего к вершине острого гребня ветер сдувал огромные снежные протуберанцы, от вида которых Вито поёжился. Как и говорил Морис, в нижнем углу картинки типографским способом было нанесено «АННАПУРНА. 1950», а чуть выше большими печатными буквами неровно было дописано «НЕ СМЕЙ СДЫХАТЬ, ПОКА НЕ ИСПОЛНИЛ МЕЧТУ! МОРИС ЭРЦОГ3. 1955»
Продолжение следует…
