Глава 5.
Куда исчез Юрка, пока что было не совсем понятно. Выйдя из здания вокзала, он просто пошёл по утреннему городу, залитому светом. Шёл и любовался собой, наблюдая за своим лохматым отражением в витринах магазинов. «Нет, ну, такого красавца просрали», — сказал он вслух. И кто-то из прохожих обернулся, но увидел перед собой не Владимира Коренева из недавно вышедшего фильма «Человек-амфибия», а человека ростом чуть меньше среднего, лохматого, как домовой и не слишком опрятно одетого. Прохожий улыбнулся и пошёл дальше, сетуя на то, что сумасшедших по городу попадается всё больше и больше, куда только смотрит милиция. Юрка совершенно не обращал внимания на проходящих мимо людей. Он шёл, шёл и как потом оказалось, сделал виток по кольцу вокруг Москвы и снова вернулся к вокзалу.
Осознав, что он прошёл по кругу, у него ухудшилось настроение. Юрка снова увидел в этой своей прогулке сравнение с полётом Гагарина. Только тот сделал виток вокруг всей Земли, а Юрка лишь прошёл по Садовому кольцу. Величины, так скажем, слегка несоизмеримые. Нечем похвастаться. Да, и теперь не перед кем. Поезд ушёл, случайные зрители растворились в мороке города-муравейника. И нужно было думать не о витках, а о более насущном: где переночевать и что поесть.
Спас Юрку случай, бродя по городу, он наткнулся на праздношатающегося гражданина с очень располагающей внешностью. Такая внешность обычно бывала у советских актеров игравших шпионов в кино. Но гражданин шпионом не был. А если и был, то неважнецким. Гражданин, после столкновения, сам извинился перед Юркой, чем поставил деревенского парня в тупик. Кто извиняется за такое. Да за такое по морде бы еще получить и тогда спасибо скажешь. Вообще, от повсеместной городской любезности Юрку немного мутило. Как будто он попал на другую планету. В итоге знакомство продолжилось в парке с прудом, куда, всё также любезно, его пригласил тот самый гражданин Иван Иваныч.
За разговорами о том, о сём, Юрка стал понемногу погружаться и вроде бы даже понимать окружающую действительность.
— Москва растёт, увеличивается как неконтролируемая раковая опухоль. Намедни на Можайском шоссе перенесли въездной указатель, потому что Ей стало тесно. Деревянные дома идут на растопку плавильных печей, из которых потом получаются новые бетонные коробки. Все куда-то торопятся, бегут, летят…даже в космос, — говорил Иван Иваныч.
— Нет никакого космоса,- фыркал недовольный Юрка.
— Может и нет. Нам бы на Земле разобраться, — кривясь ответил Иван Иваныч.
— А чего тут разбираться. Всё просто. Это хорошо, а это не надо. Чуждо. А чуждое — к стенке, — подвёл итог дискуссии Юрка.
— К стенке всегда можно. Это самое простое. Только сейчас не тридцать седьмой. А вот ты сказал, что космоса – нет. Это еще почему?
— Потому что его нет. А Гагарин ваш – вовсе не герой. Позёр.
— Ваш? Он же наш, советский. Первый космонавт и другого такого не будет.
— А никакого не надо. Люди – не летают.
— Кто это сказал?
— Бабка моя. А она у меня ведьмой…была.
— Чудной ты парень. Молодой еще. Тебе жить да жить и жизнь тебя сама направит по земле, а может и в космос. Сейчас все горизонты расширились. Всё можем. Новая эра, понимаешь.
— Эх, дядя, дураки вы все. А у меня другая задача, но тебе про это знать ни к чему, потому что ты самый главный дурак.
Юрка поднялся со скамейки, на которой они культурно выпивали и направился из парка, сетуя, что вокруг и правда одни дураки и даже совсем идиоты, которые верят во всякую чушь. А Иван Иваныч остался сидеть на скамейке запасных в этой жизни, так и не поняв, о чём же говорил его случайный собеседник.
Проходя мимо какого-то здания с колонами, похожими на толстые женские ноги, Юрка краем уха услышал, что куда-то нужны работящие люди, не боящиеся тягот и лишений ради нового светлого будущего. И пока еще не знакомое ему слово «целина». Он подошёл поближе. Молодой человек в больших роговых очках вёл агитационный митинг. Тут же лежали бланки. Юрка спросил о чём идёт речь и выяснилось, что требуются рабочие руки, преимущественно колхозные, для работы на целинных землях в казахских степях, поднимать эту самую «целину». Казахстанские степи, вспомнил Юрка, ведь именно оттуда Гагарин совершил свой полёт. Байконур. Точно. И сон в поезде был тоже про какие-то степи.
Человек в роговых очках взял Юрку под локоть и отвёл чуть в сторону.
— Знаешь, я постоянно задаю себе один и тот же вопрос. Я ведь тоже из деревни. Спрашиваю себя: как вы тут живете, когда у вас повсеместно фиксируются случаи беременности от случайных прохожих. Мы же первые в космосе, а здесь, выходит, что последние в очереди.
— И тут Гагарин,- подумал Юрка.
— Страшно жить. А жить как-то надо, — разглагольствовал новый знакомый.
— А мне не страшно. Чего бояться? — коротко ответил Юрка.
— Ну да, и Гагарин не испугался полёта в космос. Правда, почему мы должны чего-то бояться. И целины не надо бояться. Это всего лишь земля, только пока еще мёртвая, не паханная. А как вспашут её, так она оживёт и родит нам много зерна и картофеля, свёклы, капусты, всего-всего.
— Чего вы все со своим Гагариным привязались,- огрызнулся Юрка.
— Потому что он один такой, а мы все скачем как блохи и выше своей головы не прыгнем. А он прыгнул. Гораздо выше. Он землю видел. Всю! Со всеми её морями и океанами, реками и озёрами, лугами, полями. Горы, долины… понимаешь?- он заглянул в глаза Юрки, в которых сразу же прочёл раздражение и отрешенность.
— Я на целину хочу поехать,- перебил его Юрка.
На этом разговор закончился.
Не глядя, Юрка подмахнул какие-то бумаги. Его провели по нескольким кабинетам. Что-то оформили, выдали в сберкассе подъемные и велели явиться на Павелецкий вокзал в двадцать три ноль ноль.
Глава 6.
На Павелецком вокзале, несмотря на поздний час, было многолюдно. Особо выделялась группа молодых парней с баулами и гитарой. Они громко разговаривали, швыряя в толпу проходящих мимо людей слова как окурки. «Целина». Само слово звучало как цель. Как задача. Но никто не знал, что же ждет на самом деле всех этих молодых людей после нескольких дней пути.
Юрка зашёл в вагон и расположился на нижней боковой полке. За окном была заплеванная семечками платформа, горел фонарь, толпились люди. Впереди была невесомость, как в космосе, которого нет.
Поезд тронулся, подёргиваясь в конвульсиях и постепенно набирая ход. В вагоне не было ни одного пустого места. Стоял такой шум, что даже не было слышно привычного лязганья колесных пар. Новые герои ехали на край земли, полные энтузиазма и веры в светлое будущее. И только один из всех пассажиров ехал на этот же самый край совершенно по другим причинам. Хотя, энтузиазма у него тоже было более чем достаточно.
Вагон пел и плясал на все лады. Дым от папирос висел коромыслом. Проводница, взмыленная, как загнанная лошадь, носилась по вверенной ей территории в пятьдесят четыре пассажироместа, преодолевая, порой, совершенно не преодолеваемые препятствия. Никто ничего не покупал, потому что ехали люди совсем молодые и безденежные. Которые только надеялись, что едут за длинным рублем. А в поезде никто в долг не давал. Они пили всякую дешевую гадость, курили папиросы и махорку. Но были веселы и полны сил.
Юрка отстраненно смотрел в окно. Практически от всего отказывался. В разговоры не лез. Он впитывал глазами дорогу, всё еще до конца не осознавая какая огромная у нас Родина. Где тот самый Байконур, Юрка не знал даже приблизительно. Где-то в казахских степях, а там видно будет. Кто-нибудь да подскажет. Язык до Киева доведёт.
Проснувшись утром, Юрка услышал разговор за соседним столиком.
— Я вот денег заработаю. Вернусь. И тоже в ДОСААФ пойду, как Гагарин. Годы у меня подходящие. Полечу, обзавидуетесь,- говорил один парень, с копной рыжих волос и с таким количеством веснушек на лице, можно было подумать, что его кожа покрыта ржавчиной.
— А, пропьёшь, прогуляешь, — отмахивался от рыжего второй, коренастый, щербатый парень в тельняшке.
— Не пропью, у меня мечта, — настаивал рыжий.
— Мечтать – не вредно, — не веря в планы рыжего ответил щербатый.
— Спорим?- завёлся рыжий.
— Спорим! — взялся за протянутую к нему ржавую ладонь щербатый.
Увидев, что Юрка не спит, его попросили разбить спор.
— А ты парень, зачем на целину едешь, тоже мечта?- спросил щербатый Юрку.
— Нет, просто так,- ответил Юрка.
— А то может тоже в космонавты потом,- со смехом подбавил масла в огонь разговора щербатый.
— Космос большой. Его на всех хватит,- ответил рыжий за Юрку.
— Нет там ничего. Люди – не летают. Сказки для дураков,- сердито оборвал общение Юрка.
Щербатый и рыжий махнули на незнакомца рукой и продолжили общаться вдвоем. Юрка еще какое-то время ворочался, но уже не смог уснуть. Он приподнялся на локте и стал смотреть в окно. Лес закончился, началась река. Широкая, практически до самого горизонта, с мелкими корабликами на ней. «Люди, как блохи», — снова подумал Юрка.
Прибыв до конечной станции, из вагона вывалились разгоряченные молодые люди. Возле обшарпанного здания вокзала, явно сколоченного наспех, как и все тогдашние коммунистические успехи, стояли два ЗИЛ-164 с прилежно выведенными надписями «Целина». Погрузившись в машины, молодые люди продолжили трястись по пыльному бездорожью, километр за километром приближаясь к неведомому. Юрка всю дорогу клевал носом и корил себя за опрометчивость. Куда попёрся, не зная брода. Но было уже поздно что-то менять.
К вечеру машины наконец прибыли в лагерь, который состоял преимущественно из деревянных бараков. Но были ещё и отдельно стоящие длинные брезентовые армейские палатки. «Это вам уже считай повезло, в пятьдесят четвертом вообще ничего не было. А сейчас – курорт. Даже кино возят»- сказал им вместо приветствия человек в пилотке, сделанной из газеты, на которой сбоку еще можно было прочесть о новостях того самого ударного пятьдесят четвертого года. У человека было опалённое солнцем лицо и абсолютно бесцветные глаза. Пиджак, брюки и кирзовые сапоги его были настолько запылены, что если бы он лёг, то его не смогли бы отличить от дороги. Со всех сторон постоянно дул ветер, не сильный, но довольно противный, сухой, колючий и неласковый. Новоприбывших расселили по баракам. Показали где столовая, а где отхожее место. Особняком стояло здание конторы, более добротное, подобранное и окрашенное в ядовито зеленый цвет. Его здесь называли «холм», за схожесть. В контору надо было явиться утром и там уже станет ясно, кто есть кто. Кто тракторист, а кто простой разнорабочий. Кому технику можно доверить, а кому и соху уже перебор.
Юрка вошёл в барак, который сразу же оглушил его запахом пота, такого терпкого, что он запросто мог бы свалить с ног какого-нибудь иностранца. Теперь понятно, почему мы выиграли Войну. Русский дух. Юрке показали на его кровать. Двухъярусная, с провисшими секциями панцирных сеток. Шаткая конструкция. Он забрался наверх и попытался уснуть. Но кто-то тут же начал трясти его за плечо. Юрка открыл глаза и увидел молодых парней, примерно своего возраста.
— Товарищ, расскажи, какие сейчас новости? А то мы тут совсем ничего не знаем,- сказал один из будивших.
— Да, ничего особенного,- промычал Юрка, чтобы от него поскорее отстали.
— Как же это, а Гагарин? Он же космос покорил. Дальше что было?- не унимался другой парень.
— Не знаю,- вяло ответил Юрка.
— Эх, ты. Зачем тогда приехал. Не знает он ничего. Деревня,- заключил обиженно третий.
И парни, оставив Юрку в покое, пошли искать другого только что прибывшего, чтобы узнать последние новости произошедшие в стране и в мире.
Юрка долго ворочался и так и не смог уснуть. Он спрыгнул с кровати и пошёл до ветру. Отхожее место было размером почти что с жилой барак. Открыв двери, тебя сначала сносит с ног удушающим запахом испражнений и хлорки, залитой туда в немереных количествах, чтобы перебить тот самый запах присутствия человека на мёртвой целинной земле. Какое-то время нужно дать привыкнуть носу и глазам, потом можно заходить. После посещения сортира, Юрка жадно вдыхал скупой на ароматы степной воздух. Ноздри были наглухо запечатаны отвратительными ароматами. Юрка никогда не видел таких огромных сортиров. И даже не мог себе представить, сколько дерьма в них накопилось. Хотя другие посетители данного заведения заходили и выходили ничуть не морщась. «Как же нужно оскотиниться, чтобы привыкнуть к этому», — подумал Юрка. Утро вечера мудренее.
Вернувшись в барак, Юрка попытался уснуть. Он провалился в сон, не взирая на царящие вокруг громкие голоса, храп и постоянный топот кирзовых сапог, снующих туда-сюда. Ему снова приснился сон, такой же не понятный, как и те, в поезде. Но, явно, ведущий его к намеченной цели.
Во сне он ехал в открытой блестящей машине. Настолько отполированной, что в её отражении были видны все, даже самые мелкие огрехи дороги. Юрка ехал, а вокруг, по обочинам, стояли люди. Их было столько много, что они напоминали море. Целое море людей. И все они приветствовали Юрку. Девушки дарили ему свои улыбки, дети цветы, а мужчины крепкие рукопожатия. Юрка был богом. Он сразу вспомнил как про бога, худого бородатого мужика, ему рассказывала его бабка. «Бог, всё видит», — говорила полушепотом старуха. «И всё, про всех знает». «И про меня?», — удивлялся маленький Юрка. «Конечно», — подтверждала старуха. «Он совсем некрасивый», — говорил Юрка. «Бог не должен быть красив, у него другое предназначение. Принимать страдания за всех нас», — отвечала старуха. «И за меня?», — не унимался Юрка. «И за тебя». Больше о боге Юрка ничего не знал.
Машина с открытым верхом свернула на Красную площадь и подъехав к Мавзолею Ленина остановилась. Какой-то низкий армейский чин подбежал к машине и открыл дверцу. Юрка ступил хромовыми сапогами на брусчатку. Затем взглянул вверх и увидел, что кто-то жестом зовёт его подниматься. Преодолев ступени, Юрка поднялся на пьедестал Мавзолея. Там наверху стояли высшие партийные руководители страны и сам первый секретарь ЦК Партии Никита Сергеевич Хрущёв. Он подошёл к Юрке и обнял героя, как отец, которого у него никогда не было. Юрка отдал воинское приветствие и поздоровался за руку с каждым из присутствующих.
Внизу бурлило море людей, волна за волной окатывая своим бризом всех. Кто стоял наверху. Когда бушующие возгласы стихли, к микрофону подошёл Никита Сергеевич и произнёс речь. Затем он сказал, что сейчас речь будет произносить наш герой. Юрка подошёл к микрофону, открыл рот, но вместо слов изо рта послышался лай. «Гав, гав, гав». Он прокашлялся, но снова смог произнести только «гав».
Толпа внизу улюлюкала. Море готовилось к шторму. Спасения ждать было не откуда. Никита Сергеевич, хмурясь, сунул два пальца в рот и громко присвистнул на манер дворового хулигана. На свист, неведомо откуда, явились сотрудники КГБ. Они взяли Юрку под руки и перекинули через борт прямо с Мавзолея.
Небо, до этого хмурившееся, затянутое пеленой тёмных недоверчивых туч, в тот же миг озарилось солнцем, испепеляющее ярким, дающим надежду всем росткам на большой урожай, а людям, на тепло, уют и благополучие. Бог солнца принял эту жертву.
Растерзанное толпой тело Юрки, затем надели на вилы и во главе с этим чучелом, как с хоругвями, целое море людей двинулось прочь с Красной площади, унося с собой веру в светлое будущее, в котором больше не будет никакого гав…
Глава 7.
Юрка проснулся рано. Голова раскалывалась, будто он пил весь день накануне. Но это всё был сон, жуткий, изматывающий сон. Зажав рукой нос, он сходил в сортир, а потом, ёжась от утренней степной прохлады пошёл в столовую. Было пока еще малолюдно. За одним из столов сидел вчерашний знакомец в газетной пилотке. Юрка подсел к нему и жуя кашу спросил: «куда нас теперь?». «А чёрт его знает, может туда, а может сюда», — ответил знакомец и обнажил такие же пыльные как его одежда зубы. «А ты сам-то кто?», — спросил у него Юрка. «А вроде принеси-подай-иди нахрен-не мешай», — ответил он Юрке. «Тебе заместитель не нужен?», — вполне серьезно спросил Юрка. «Ну, если ты больше ничего не умеешь, то возьму тебя в заместители. Подучу чуток, может тогда мне отпуск дадут. А то я здесь почти с самого начала, а отпуск не дают. Незаменимый я». «Незаменимых не бывает». «Бывает. Хотя нас таких только двое: я и Гагарин. Я на земле, он в космосе». «Сдался вам всем этот Гагарин. Только и слышно, Гагарин, Гагарин..». Юрка отодвинулся от соседа и продолжил есть кашу, громко запивая её горячим чаем.
В восемь открылся «Холм» и в него стали стекаться посетители. Новенькие топтались неуверенно, старожилы вваливались, как пар в баню, расталкивая всех, кто мешкал и теребил в руках кепки. «Мнитесь дольше, до второй пятилетки простоите»,- громко бросил в толпу один из старожилов.
Юрка тоже мешкал, но не потому, что стеснялся. А потому что боялся быть разоблаченным в своей абсолютной неприспособленности к какой-либо более-менее серьезной работе. Когда подошла его очередь, он вошел в кабинет и не успел даже раскрыть рот, как его жестом остановили. «Всё уже знаем, будешь помощником у Любить Михал Михалыча. Он прям с утра попросил тебя к нему определить». «Он, конечно такой же Михал Михалыч, как я радиола, но человек здесь не последний. И ты к нему прислушивайся, а если что, потом к нам». С таким набором напутствий Юрка побрёл в сторону небольшого отдельно стоящего здания, где как раз и обитал товарищ с очень странной фамилией – Любить.
Михал Михалыч стоял на крыльце и просто смотрел в даль. Там и смотреть то было некуда. Сплошная пустота. А он смотрел с таким видом, будто там что-то поистине прекрасное. Странный человек. Юрка подошёл к нему и сказал, что его определили в официальные помощники. «Раз официальные – это совсем другое дело». И Михал Михалыч расшаркался, как европейский дворянин. «А стучать на меня уже попросили?». «Да», — коротко ответил Юрка. «Но я не стану». «Зря. Надо быть решительным, но лишь до того момента, пока точно знаешь к чему это может привести», — обидчиво отреагировал Михал Михалыч, — «Их нужно держать в тонусе. Дезинформация равно массаж простаты»,- так мне один доктор говорил. «Сами разгребайте. Мне то что», — так Юрка закончил не нужный разговор.
Весь день он как привязанный за лошадиный хвост послед мотался за Михал Михалычем. Тот постоянно с кем-то разговаривал, что-то записывал и вообще, казалось, ведёт жизнь сумбурную и показушную. Ничего общественно-полезного уж точно он не делал. Но при этом был всеми уважаем. Что за человек такой?!
Юркино обучение пока что не несло ничего, что хотелось бы запоминать, да, Михал Михалыч и не говорил ему «запоминай» или «записывай». Он вообще с Юркой практически не разговаривал. Носился как угорелый от здания к зданию, заходил в один барак, потом в другой, в столовую, в контору. И просто разговаривал с первыми встречными людьми. «То же мне зиц председатель», — хмыкнул под конец рабочего дня Юрка. Михал Михалыч сделал вид, что ничего не услышал и лишь сказал, что на сегодня обучение окончено. Приходите завтра. Он вообще со всеми говорил на «вы», что тоже очень сильно коробило.
Юрка вернулся в барак, в котором становилось всё более шумно от тружеников, возвращавшихся с работы. В воздухе снова повисли разговоры о светлом будущем, о космосе и о роли современного человека в мире. Юрка никаких ролей играть не хотел. Он только хотел поскорее взобраться на свою «пальму» и уснуть, и еще желательно, чтобы не видеть снов. Но сны будто преследовали его. Стоило только провалиться в тёплое марево, как вокруг начинали сплетаться совершенно нереальные для земной жизни события. Юрка ворочался, пытаясь таким образом сбить с себя эти сны, но они были сильнее и опутывали его липкой паутиной.
На это раз ему снился сон, никак не связанный с космосом. Было ли это вообще сном – не понятно. Слишком всё быстро промелькнуло. Юрка увидел родную деревню и себя самого. Вот он идёт куда-то вниз к реке. Спускается, а реки нет. Куда она могла деться. Смотрит, а река немного в стороне. Подошёл поближе, она снова, как змея, ускользнула от него. Что за чёрт — выругался Юрка. Так он бегал за рекой, бегал, а догнать не смог. Утекла неведомо куда.
Утром, укладывая руками непослушные взлохмаченные волосы, Юрка всё думал, как река может убежать и что это может значить. Была бы бабка жива, она бы враз объяснила, что к чему. В этом ей не было равных, земля ей пухом.
Каждый новый день превращался в змею кусающую себя за хвост, жизнь замкнутого цикла. Юрка бегал за Михал Михалычем, а тот в свою очередь вёл светские беседы с каждым встречным и поперечным. Такое себе занятие — думал Юрка. Видал я и полегче работенку. Так я до Байконура никогда не доберусь, сгину здесь в этой пыли вместе с этим клоуном Любить.
Но постепенно Михал Михалыч стал давать Юрке несложные индивидуальные задания. И в это время Юрка мог находиться один. Например, ему могли поручить собрать подписи за внедрение чего-то нового у трактористов. Конечно же, ничего нового не внедряли, зато все были при деле. Жизнь текла здесь гораздо быстрее чем в деревне, дни пролетали незаметно. Порой Юрка за целую неделю не вспоминал о том, зачем сюда приехал. Он потихоньку втянулся в общую рутину и его даже немного зауважали. Если никто не лез с разговорами про Гагарина и космос, то Юрка был беззлобным, мог поддержать разговор. Но про себя особо не рассказывал, отнекиваясь, мол, чего там рассусоливать, из деревни я, даже названия ей нет.
К зиме Михал Михалыч засобирался в отпуск. Это стало понятно, когда Юрка увидел довольного Любить бегущего к нему с криками «подписали!». Сначала Юрка не понял о чём речь, может квоты какие-то подписали или ходатайство. Он уже и забыл про тот свой первый разговор с Михал Михалычем.
— Всё, подписали отпуск! Теперь как белый человек, — радостно сообщил Михал Михалыч,- ты за старшего.
— Я так-то на руководящие должности не планировал, — ответил Юрка.
— Ничего. Справишься, — ответил Любить, — не боги горшки обжигают.
— А я полечу, ох, завтра же полечу, как свободная птица. Сначала до станции, потом трое суток до Москвы. А там возьму себе билет на самолет и в Крым. В тепло. Как же прекрасен Крым, — никак не мог нарадоваться Михал Михалыч.
— Так зима же, — поправил его Юрка.
— Крым прекрасен всегда. Зимы там мягкие, практически без снежные. Ты лучше спрашивай, что-то может недопонял еще. Пока время есть. До утра я весь твой, — закончил Михал Михалыч.
— Да так вроде всё понятно. Если что спрошу у начальства, — ответил Юрка. Понимая, что встрял на неопределенное количество времени. А то может и навсегда. Не вернется Любить сюда, как пить дать, не вернется. Лет шесть с лишним он уже здесь сидит безвылазно, а тут такой дурачок попался, я. И мне все планы испортил, и сам в дамках. Эх…
Юрка, во что бы то ни стало, решил испортить отъезд Любить. «У меня свои планы. Мне на Байконур надо, до Гагарина добраться», — твердил он. И каждый встречный переспрашивал, что это он бормочет. Юрка отмахивался от всех, как от назойливых мух. И продолжал строить свои планы.
В итоге, он пришёл к выводу, что нет ничего более надёжного чем насилие или донос. Остановился на доносе, потому что вспомнил, как к этому его склоняла администрация на «холме». Стал думать, чтобы такое им поведать, чтобы Михал Михалыча оставили. Растрата – так он к деньгам отношения не имеет. Воровство – никто такого не подтвердит. Когда человек зимой и летом ходит в газетной пилотке на голове. Не имея даже нормальной шапки. Отрицание космоса. Точно. Выдать своё за Михал Михалыча. Сейчас все на подъеме, вся отрасль. А он, видите ли, Фома неверующий. Утверждает, что нет никакого космоса, Гагарина нет и всё фикция. Вот я ему и устрою фикцию. За такое по голове не погладят. И Юрка, довольный собой, пошёл в сторону «холма».
Постучав в дверь самого главного начальника, Юрка скромно спросил разрешения войти и сразу с порога выложил все факты. Самый главный начальник сначала резко вспотел, потом также резко покрылся инеем. Рявкнул что-то нечленораздельное и схватив трубку телефона приказал срочно вызвать к нему Любить Моисея Моисеевича. Юрка же удалился, заранее попросив его имя в этом деле не упоминать, так сделано это сугубо на добровольных началах.
Любить никуда не поехал. Его не отпустили в отпуск и понизили в должности. Казалось бы, ведь не в тюрьме же, увольняйся и чеши на все четыре стороны. Но Михал Михалыч был слишком ответственным, он слишком любил людей и своё дело. Самого главного начальника он выслушал достойно. Себя не оправдывал. Но и вины не признал. Из кабинета вышел совершенно другим человеком, как будто его перетряхнули, взяли за шкирку и резко выбили, как старый пыльный ковер. Весь оставшийся день Михал Михалыча никто не видел. А утром нашли его висящим в одном из складов. Его сухое тельце было похоже на лампочку Ильича. Любить аккуратно сняли, срезав ремень, на котором он висел и отнесли в медпункт. Немолодой фельдшер, бывший с самого раннего утра подшофе от казенного спирта, быстро накорябал заключение своим колючим неразборчивым почерком. И Михал Михалыча схоронили уже к вечеру. Как оказалось, родных у него не было, так что и извещать некого. Самый главный начальник произнес речь, выводом из которой был, не нужно свои личные амбиции ставить выше целей, которые ставит Партия. Кто-то в толпе сказал еще проще: «нет человека- нет проблемы». С последним брошенным в могилу усопшего комом мерзлой степной земли все обязанности, о которых он еще даже не подозревал, обрушились на Юрку.
Оказалось, что покойный товарищ Любить на само деле был практически незаменим. Он знал, чем дышит, что говорит, а что думает «целина». Все эти его постоянные разговоры ни о чем, на самом деле были прощупыванием почвы. На этой мёртвой, покрытой коростой земле собрались разные люди, каждый со своим счастьем или, наоборот, горем, каждый по своей собственной причине приехавший сюда. И всех их нужно было держать в узде. А для этого Михал Михалыч и вёл своё непринужденное общение и параллельно сбор информации. Он был своего рода аккумулятором человеческих душ, мог составить психологический портрет любого, не пользуясь анкетными данными и сухими выписками из автобиографии. Ему достаточно было пообщаться с человеком несколько минут, чтобы понять, насколько глубоко тот прогнил. То, что прогнили все, в этом Михал Михалыч не сомневался. Не гниют только камни, да и те вода точит. А человек гниёт и источает запахи. Вот они-то и приводят к пониманию ху есть ху.
Юрка, как не пыжься, таким организаторскими способностями не обладал. Хотя руководство возлагало на него большие надежды. «Подсидел – действуй», — сказал ему самый главный начальник. Он чесал голову и не понимал, как и главное куда ему спрыгнуть. Вход рубль, а выход – два. Заманили дурака.
На следующий день после похорон Михал Михалыча Юрку вызвали в «холм». Самый главный начальник дал такой расклад: люди стали много разговаривать промеж себя о том, что «целина» себя не оправдывает, что сколько не вспахивай эту мёртвую землю, ничего на ней расти всё равно не будет. Разброд и шатание. Паникерство. Надо бы собрать информацию, кто вносит смуту и доложить. В кратчайшие сроки. То есть вчера.
Юрка почесал репу и удалился из кабинета. Общаться с ним никто особо не хотел. Да он и сам не был мастером слова, не то, что его покойный начальник. Поэтому он просто ходил и подслушивал, кто что болтает. А болтали много. Лет двадцать пять назад за такое сразу бы на Колыму. А сейчас оттепель. Многое можно, да не всё.
От трактористов Юрка узнал, что сколько не выворачивай наружу эту чёртову землю, сколько не боронуй её, ничего толком на ней не растёт. Гадость, а не земля. Только семена переводить. А еще, с начала «целины» сильно изменилась погода. Стало очень ветрено. Это потому что ветер теперь ничем не задерживается и дует изо всех щелей. Домой никого не отпускают. Как в лагере строго режима. Народ был недоволен.
Всё это и нужно было донести до начальства. Так решил для себя Юрка. А если бы Любить был жив, он сделал совсем по-другому. Он бы с каждым поговорил, найдя лазейку. Каждому дал надежду. И ни на кого не донёс. Потому что нет в доносе никакого блага. С людьми надо по-человечески, тогда они горы свернут. И даже если потом ничего путного не выгорит, не осудят. Потому что ты с ними по-людски и они с тобой.
Юрка обо всём услышанном доложил самому главному. Тот посмотрел на Юдина как на вошь и сказал, чтобы тот убирался по добру по здорову. Не справляется он с поставленными задачами. Вот Михал Михалыч тот бы справился. О том, что говорят в курилках здесь и так каждая собака знала. Какие действия нужно предпринять, чтобы этих разговоров, а лучше всего и мыслей, вообще больше не возникало. А Юрка – дурак и что с дурака возьмешь. Так его и выгнали.
А куда идти, степь кругом. До станции минимум пол дня езды по бездорожью.
Глава 8.
Тут Юрка понял, что возможно, это его шанс именно сейчас отправиться в Ленинский. А там каким-нибудь чудом просочиться на Байконур. Утром он уехал на станцию, договорившись с одним шофёром, которому было по пути. На станции он просидел до следующего утра, пока ему не удалось попасть на поезд следующий мимо Ленинского. Выйти там без специального пропуска было невозможно, поэтому Юрка стал думать, как ему заранее спрыгнуть, чтобы оказаться в нужном месте. А там уже видно будет.
Поезд был полупустой. Никто не пытался разговорами лезть к Юрке. Рядом с ним расположилась старуха, всю дорогу мерно покачивающаяся в такт поезда. Будто она отмеряла своё, уходящее как песок сквозь пальцы, время. Юрка на секунду вспомнил бабку. Вспомнил, что с ней сделал. И его охватила злоба. Захотелось взять эту покачивающуюся каргу и выбросить вон. Но потом он просто отвернулся к стене и задремал. К ночи состав потихоньку стал приближаться к нужному населенному пункту. Юрка вышел в тамбур и стал приглядываться, где бы ему лучше высадиться. Состав плавно поворачивал и Юрка решил, что это его единственный шанс. Он открыл дверь в тамбуре и плюхнулся во тьму ночи. Съехав по насыпи, он, конечно же, ободрал себе все конечности, но особого вреда здоровью не нанёс. Отряхнувшись, Юрка решил отсидеться до утра. Потому что идти ночью по казахским степям, было бы тем еще приключением. Утром куда-нибудь да выйду, наплету, что прибыл как специалист по работе с населением, ехал в поезде, а хулиганы из поезда выкинули и документы украли. Должны поверить. Такую историю своего появления в закрытом городе сочинил Юрка Юдин. Главное, верить самому. А там и другие поверят.
К утру Юрка чуть не околел. За ночь в степи температура может упасть до ноля градусов и без теплой одежды или огня человек просто замерзнет. Всю ночь он скакал как зайчик вокруг новогодней ёлки не давая себе заснуть. А к рассвету пошёл в сторону вышек и зданий, которые виднелись невдалеке.
Первым, на подходе к городу, он увидел КПП. Зевающий солдат, борясь со сном ходил взад-вперед за шлагбаумом и что-то бормотал. Ему было зябко. Юрка подошёл ближе и обратился к солдату. Изложив свою легенду он стал ждать реакции. Солдат осмотрел с ног до головы ободранного человека явившегося непонятно откуда да еще в такую рань и ответил, что должен доложить. Через минут пятнадцать подъехала машина. Из неё вылез грузный офицер. Он тоже выслушал историю Юрки и стал прикидывать в уме американский шпион тот или просто заблудившийся дурачок, потому что ни о каких специалистах ему не докладывали. Недолго морщив офицерский ум, бравый военный пришёл к выводу, что прибывший к КПП товарищ является никем иным, а самым обычным дурачком. О сумасшедших офицер знал не понаслышке. Его тёща каждую весну впадала в острую фазу сумасшествия, бегала голой по паркам и аллеям, пока её кто-нибудь не отлавливал большим сачком для бабочек. Тогда женщину доставляли в специализированное лечебное учреждение, где подлечивали до следующего обострения.
Фамилия дежурного офицера была Голем. И этот Голем, пожалев Юрку, отдал приказ впустить его через КПП. Но с обязательной записью его данных от ФИО до места жительства. Солдат записал данные Юрки в специальную тетрадь и пропустил его за шлагбаум. Офицер вызвался подвезти Юрку до города. Идти пешком по пыли, да и было еще слишком зябко с утра. Юрка не стал отказываться. Он устал и хотел есть. Офицер Голем всю дорогу тараторил про то, что все они здесь под космосом ходят. «Целый город возвели ради этого. Кого только он здесь не встречал. И Королева, и Гагарина, и Терешкову. Многих ни по одному разу. Сергей Палыч так вообще здесь постоянно находится. Приедет, уедет и снова сюда. Здесь его главный пульт. Так говорят», — выложил он все секреты Юрке. Юрка, зевая, лишь переспросил, не здесь ли сейчас Гагарин. Голем отмахнулся и ответил, что после полёта, Юрий Алексеевич здесь ни разу не был. Зря только проделал весь это путь, подумал Юрка. Как теперь отсюда выбраться, здесь же как в тюрьме – вход по пропускам, выхода, поди, и вовсе нет.
Машина остановилась у комендатуры. Голем вышел из неё, сказав Юрке обождать. И добавил – «дурачков у нас не все понимают».
В закрытом городе Ленинский, сердцем которого был космодром Байконур никак не могли придумать к какому ведомству определить появившегося из неоткуда товарища. Милиции он был не интересен, КГБ тоже, военным, разве что как мишень в случае побега в сторону государственной границы, которой здесь не было. Да и бежать Юрка никуда не собирался. Пожалел его тот самый офицер Голем. Голем Максим Максимыч, добряк, рано располневший и от этого выглядевший несколько бесформенным. К тому же его жена вместе с детьми уехала навестить родственников в Тулу. Если не было дежурств, Голем скучал и пил. А пить одному – это знаете ли не так-то просто.
Таким образом Юрка оказался дома у Голем, которому просто нужна была компания. Сослуживцы ему до смерти надоели, глупые солдаты срочники, беспрекословно исполнявшие любые, даже самые идиотские приказы, были еще более ненавистны. Иногда Голем хотел взять автомат и расстрелять их всех к чертовой матери, бесполезное племя, живущее от побудки до отбоя, вечно голодные, с пустыми глазами. В этой мёртвой зоне любой захандрит. Уже двое офицеров застрелились. А ведь до приезда сюда были нормальными людьми. Аномалия. Но устав про аномалии ничего не говорит. Поэтому, тяготы и лишения…
Голем жил в просторной комнате, самостоятельно разделенной фанерной перегородкой на два небольших закутка, для себя и жены и для двух дочек, Веры и Надежды. Юрка присел к столу, на который Максим Максимыч тут же выставил бутыль заранее разбавленного спирта и имеющуюся в доме закуску.
— Знаешь, какая здесь тоска, — сказал Голем, — а еще этот ветер, со всех четырех сторон. И дураки, кругом одни дураки. Только двух умных людей я здесь видел за почти четыре года службы – Королев и Гагарин. Но один из них Бог (здесь Голем перешел на шепот, потому что вера в бога советскому человеку, а тем более офицеру, была противопоказана законом), а второй Пророк Его. А меня жизнь слепила из глины и грязи, да здесь в пыли вываляла. Вот такой я и есть, гвардии капитан Голем, Максим Максимович, отличник боевой и политической, женат, двое детей. Сорок лет. В следующем году должны присвоить очередное звание майора. Но это не точно. А больше и сказать нечего. Человек на четыре звёздочки, как ковш у Большой медведицы: Мегрец, Дубхе, Фекда и Мерак. Только блеска почти не осталось. Ты, кстати, в звёзды веришь? — спросил он Юрку с тоской в голосе.
— Я ни во что не верю, — ответил Юрка, уминая снедь, предоставленную ему Максим Максимычем. — Бабка моя верила. И в Бога, и в чёрта и лечить умела и порчу навести, как раз плюнуть.
— И где она, бабка твоя? — спросил Голем.
— Померла. От удушья, — не моргнув ответил Юрка.
— Жаль, конечно. Сейчас люди ни во что не верят. Кроме космоса, наверное. Космос вообще расширил все горизонты. Раньше, всё что под ногами мы знали, а вверху было небо. Ну, там птицы, мухи, самолеты еще иногда. А Гагарин взял и пробил все наши представления одним словом. «Поехали!» И ведь не только он «поехал», а мы все вместе с ним, вся страна, весь мир. Читал в газете, как он английскую королеву со всеми её приближенными есть «по-русски учил». Вот даёт, парень! Юрий Алексеевич ведь из народа, из деревни. Как ты и я. Я вот тоже из деревни. А выбился немного, офицером стал. Звёзд с неба не хватаю, но и ноги об меня никто не вытирает. Мне много не надо.
— Сдался вам всем этот Гагарин. Да он самозванец, позёр. И космоса нет. И быть не может, — начал заводиться Юрка.
— Это ты просто дурачок, не очень умный человек, — совершенно беззлобно ответил Максим Максимыч. — Всё доказано. И учёными и по телевизору показали. А там врать не станут. Наука, брат!
— Почему же один человек во всём Союзе достоин любви и уважения? Почему он для всех Бог? Кто так решил – он сам, Партия… не доказано. А Бога нет. Есть только худой бородатый старик, что вечно висит окутанный паутиной в углу дома у каждой глупой старухи. Только они в бога и верят. А я лучше в трактор поверю. Вот трактор – это мощь, сила, он целину поднимает. В нём одном лошадиных сил как в целом табуне. Сразу видно, зачем он и для чего.
— Трактор… эт ты сказанул. Трактор, конечно сила и мощь, но это машина, которой управляет человек. А человеком кто управляет? Партия? Ага, дудки. Только за эти разговоры меня из капитанов пинком под зад лес валить могут отправить, а тебя в специализированное лечебное учреждение. А потом доказывай, что ты не верблюд.
— А я ничего доказывать не собираюсь. Не учёный, чтобы доказывать. Просто сам знаю и другим скажу. А умные от дураков тем и отличаются, что им никакие доказательства не нужны. Они и так понимают. По простому. На пальцах.
— Так ты стало быть не дурачок? — сверля взглядом Максим Максимыч стал более пристально рассматривать Юрку.
— Это в моей безымянной деревне каждый скажет, что Юрка Юдин – дурачок и бабка у него ведьма. А они сами дураки. И самогон у моей бабки лакали, пока та не померла. Они-то все там, а я здесь. Стало быть, не такой уж я и дурак.
— Тут с тобой не поспоришь. Только что ты здесь на самом деле забыл? Я в твою историю сразу не поверил. Уж больно ты странный. Но интересно стало. Да и новый человек, как-никак.
— Дело у меня здесь. Только не выгорело.
— А ты расскажи. Даю слово офицера, я — могила. Страсть как тайны люблю. Здесь же ничего не происходит. Рутина.
Максим Максимыч практически взмолился перед Юркой, который предстал перед ним Навуходоносором, появившимся из ниоткуда в их «Заречье». Юрка, захмелев и насытившись, решил, а почему бы и нет, вдруг офицер поймет, проникнется и даже станет его помощником в этом нелегком деле.
— Я из-за Гагарина приехал.
— Это понятно, что не из-за Белки и Стрелки, — пошутил Максим Максимыч.
— Нет, я его уничтожить хочу. Совсем. Стереть его вечную ухмылку, которую все за улыбку принимают. Доказать, что и другие люди есть, простые, типа меня. Чем я, Юрка Юдин хуже?! Я для всех дурачок, маленький человек, тля.
— Ну, ты загнул. Спирт штука бронебойная, конечно, но чтобы так…
— Вот я тебе рассказал, а ты теперь меня сдашь или того хуже – застрелишь.
— Нужен ты мне. У меня и оружия с собой нет. Хоть повеселил. А то у меня каждый день одно и тоже, как в цирке, а вокруг одни клоуны.
— А по поводу того, что все мы маленькие люди – я с тобой согласен. Может не полностью, но согласен. Есть несколько великих, но их по пальцам пересчитать можно. А мы все для них мягко стелим, чтобы им падать было не больно. Только Гагарина не трожь. Я за него сам кого хочешь застрелю. Да и нет его сейчас здесь.
После сказанного Голем как-то сразу загрустил, задумался, вспомнил, что соскучился по жене Любе и дочкам Верочке и Наденьке. А Юрка сообразив, что сболтнул лишнего, стал судорожно соображать, как исправить накалявшуюся, словно утюг, ситуацию. Сбежать – теперь уже не вариант, отловят. У них тут и собаки и солдат целая прорва. Остается лишь один вариант – избавиться от Максим Максимыча, как когда-то он избавился от бабки.
Пока Максим Максимыч сидел, погруженный в свои собственные мысли, бушующие как девятый вал. Юрка высматривал что-то тяжелое, чтобы оглушить хозяина дома. Внезапно, краем глаза, он увидел старый утюг, спрятавшийся на подоконнике за занавеской. «Тяжелая штука, должно быть», — подумал Юрка. Пока Голем ходил по комнате взад-вперед и что-то сам себе доказывал и опровергал, Юрка умудрился незаметно взять орудие избавления от нежелательного свидетеля. Удар пришелся по касательной, потому что Максим Максимыч в это время наклонился, чтобы поднять упавший коробок спичек. От полученного удара он крякнул и стал крениться на один бок, как подбитый торпедой корабль. Юрка добавил еще пару ударов, вложив в них всю свою дурость.
Голем Максим Максимы, гвардии капитан, отличник боевой и политической, женат, двое детей был убит утюгом. А в следующем году ему должны были присвоить очередное звание майора. Но это не точно. Он узнал тайну маленького человека, погрузившись в вязкую пучину которой, уже не живут.
О том, что делать дальше, Юрка пока мог думать. Он допил оставшийся в бутылке разбавленный спирт и понял, что жутко хочет спать. Максим Максимыч лежал на полу, с проломленным черепом, из которого вытекала красная, как государственный флаг, кровь. Со стола на всё происходящее смотрело строгое семейное фото, сделанное по случаю в фотоателье, на котором был он, еще живой Максим Максимыч и его Вера, Надежда и Любовь.
Юрка дошел до кровати, в которой обычно спал Голем с женой, упал на неё и уснул, как младенец. Во сне он снова видел ракету, только уже не готовую к старту, а отложенную чьим-то невидимым приказом в самый последний момент. Он видел пасмурное небо. И узкую полоску реки Тёмная, которая разделяла его безымянную деревню пополам. А в реке стирала бельё его бабка. Бельё было всё в крови. Юрка спрашивает, мол, чья это кровь. А бабка ему отвечает – твоя. И Юрка падает с не очень широкого семейного ложа на пол.
(Продолжение слудует…)
